Княжна (СИ) - Кристина Дубравина

Пчёлкин тогда её на себя дернул, целуя. Крепко-крепко, сильно-сильно, как, наверно, не целуют даже под алтарём. Совсем полярно от того поцелуя, оставшегося воспоминанием в проветриваемой прихожей на Остоженке. Аня за ласку мужчины своего уцепилась, как за соломинку, и расслабила губы, позволяя ему дыхание собственное выпить. Глаза прикрыла, тая снегом, Москву настилающим по ночам, но к утру исправно оборачивающимся в лужи.

Как по колдовству, в какое скептичная Князева не верила, из головы по одной, а потом по парам, по группам до сотни, стали пропадать мысли дурные. Будто их кто вытягивал силой, какую девушка за поцелуем жадным не чувствовала.

«Мамочка… Да он же, как панацея»

Через платок, какой ни на сантиметр не сполз, почувствовала касания Витиных пальцев. Через ткань мягкую чувствовала, как мужчина гладил собранные волосы, как в шею ей упирался, притягивая ближе; кожу лица будто ошпаривало дыханием Пчёлы.

Сердцу так хорошо было, что его будто защемило в сладости.

Анна оторвалась бы, только если бы услышала вой городской сирены. А Пчёла прямо в губы её уверил:

— Ну, Князева, как я люблю тебя…

Под глазами — фейерверки, как в замедленной съемке, в постепенности раскрывающие свои пиротехнические фигуры.

— Как? — так же близко к губам его уточнила Аня.

— Пиздец как сильно.

Голова стала бренной, но в то же время лёгкой, как от шампанского. Князевой ноги захотелось расслабить, чтоб тела своего не держать, в руки Вити упасть, без страха быть им уроненной на ступеньки храма.

Вдруг раздался свист, какой позволяли себе, в понимании Анином, только гопники, пьянеющие с пива и на шее у родителей сидящие. Она вздрогнула инстинктивно, крепче Витю за лацканы взяла, когда обернулась напуганной антилопой.

Саша в расстегнутом пальто, в котором совершенно не мёрз, на радостях не замечая мёрзлых девяти градусов Цельсия, ей махнул ладонью:

— Голубки, сюда идите!

Аня подавила смех за улыбкой; тоже, подумаешь, будто он для Ольги не «голубок»!..

Витя, напоследок ладонь на спину её положив, по ступенькам взлетел к Космосу, Валере и Томе, их поздравляя. Сама девушка к Ольге подошла. Чмокнула воздух возле щек новоявленной матери и приобняла осторожно, чтоб в тисках не задавить мальчика, на маленькой шейке которого отныне и впредь висел крест.

— Оль, поздравляю, — шепнула ей. — Растите здоровенькими, самое главное.

— Спасибо, Анютик, — кивнула, улыбнувшись искренне, Оля. Раньше, чем сама успела оставить не накрашенными губами поцелуй на щеке Князевой, Аню быстро к себе за объятьем потянул Сашка — единственный человек на крестинах, чья нескрываемая радость и улыбка девушку не раздражала.

Ане аж дыхание спёрло, как от ненавистных церковных свечек, когда крепкие руки Белого, способные как и убить, так и защитить, на спине у девушки сошлись замком.

— Поздравляю, тётка!

— Да ну тебя, папаша! — фыркнула ему в ответ Князева, едва не пихая двоюродного брата под рёбра, но быстро передумала, когда заливистый смех Сашкин услышала.

И снова — ни капли раздражения.

Аня только прижалась к холодной груди, какую осенний ветер ласкал, и, ни то грея, ни то, напротив, сильнее морозя Белова, провела руки под ткань пальто. Одеколон крепкий, но уже выветревший из себя запах спирта, ароматом своим нравился Князевой так, что хотелось глубже дышать.

Что она, в принципе, и сделала.

— Макс, сфоткай нас! — послышался вдруг голос Аллы — давней подруги Ольги. Сама Белова об однокласснице не упоминала толком никогда, но отчего-то именно её решила крестной матерью для сына своего сделать, чем, кажется, Тому сильно задела.

Князева коротко взглянула на блондинистую девицу.

Внешне не изменилась толком со свадьбы Беловых, на которой была подружкой невесты, разве что волосы обрезала под длинное каре. Сестра Сашина тогда к Олиной знакомой отнеслась с неким пренебрежением, посчитав Шишкину — такую фамилию Алла носила в девичестве — какой-то вопиюще громкой за излишне звонкий смех и выразительное декольте красного платья-комбинации.

Сейчас же Алла светила золотой полоской на безымянном пальце правой руки, отчего Аню уже не так раздражала. А если учесть, что бывшая Шишкина прямо-таки заливалась рассказами про «пупсика», который, насколько Князева поняла, работал в Румынии — но неясно кем, на этот счёт новоявленная Ба́рбу не распространялась — и ждал жену в Брашове, где у них был двухэтажный дом и золотистый ретривер, то Князевой стало совсем спокойно.

Если бы за это время у Аллы Шишкиной-Барбу голос бы тише стал, было бы вообще прекрасно.

Аня, напоследок поправив совершенно привычным жестом рубашку двоюродному брату, распрямилась, выпустила Сашу из объятий. Боковым зрением увидела Пчёлу, который по лестнице спускаясь к ним, на Князеву чуть оборачивался.

Девушка уж думала к мужчине своему подойти для фото, — последней вещи, держащей возле храма — как Саша вдруг на ухо у неё спросил:

— К тебе не приходили больше?

— Нет, — так же тихо ответила Аня. Прошёл миг, прежде чем она осознала, что ненамеренно шепотом говорила. Вопрос, которого она от Белова не ждала, как минимум, в день крещения Ваниного, был ударом «пера» под лёгкие куда-то, отчего у Князевой дрогнули руки.

Зачем вообще спрашивал? Что, могли прийти?..

Саша кивнул, чуть крепче сестру обнял, чтоб она головы на него не подняла. Сам взгляд Витин поймал, у которого промеж светлых бровей пролегла заметная складка, добавившая Пчёле пару-тройку лет. Зрачки сузились, но будто темнее стали, сильно контрастным делая взгляд Витин.

Белый сказал тогда Князевой вещь, какую сегодняшним утром бригадиры по телефону обсудили:

— Ты не бойся больше ничего, Ань. Родные Фары в Москву не полезут.

Пчёла кивнул Сане и взгляд на Макса перевёл, пячущегося назад в попытке поймать всех гостей в объектив фотокамеры. Карельский хмурился, Космосу орал назад уйти — мол, такого шпалу только на дальние ряды и ставить.

Анна же напуганной антилопой подбородок подняла.

Князеву никто в дела эти, разборки не посвящал, но она тому и рада была. Да только вот указ Сашин страх отставить ею встретился с такой радостью, с какой встречалось наверно, только радиосообщение об окончании войны. Она голову вскинула, отчего до боли защемило какой-то шейный позвонок, и на брата посмотрела глазами большими, в которых при желании можно было созвездия цвета изумруда и малахита увидеть.

— Правда?

— Правда, — соврал Белов. — Они… расстроились сильно. И решили не рисковать больше.

Девушка поняла быстро, чему родные Фархада расстроиться могли, — смерти Джураева, какую было бы честно назвать поистине скотской — и неприятно заскрежетало в горле. Будто кто-то сыпанул туда пороху, вслед кидая зажженную спичку.

И радоваться, вероятно, было нечему — ведь Бек победил,