Империи песка - Дэвид У. Болл

Тушку ящерицы Мусса убрал в кожаный мешок, после чего вытер о песок руки и нож и забрался на мехари. Длинноногий верблюд стал неуклюже подниматься, совершая сложные движения, отчего всадник несколько раз качнулся взад-вперед. Мусса свистнул. Закончив трапезу и почистив перья, Така взлетела на протянутую ладонь, безропотно подставила голову под колпак и заняла свое место на луке седла.

Они двинулись в направлении, ранее указанном Такой ее кругами. Муссе они подсказывали, что внизу могут находиться люди или животные. Он решил проверить. Подъехав ближе, он слез с мехари и быстро поднялся по скалам. Людей поблизости не было. Четыре диких верблюда объедали листья с верхушек акаций. Мусса спустился за веревкой, после чего отправился ловить верблюдов.

Хаким, вездесущий помощник Поля, морщился от боли. Так плохо ему еще не было. Выйдя из колонны, он сел на песок. Мимо брели люди, сопротивляясь ветру и собственным тяготам, многие из которых были куда серьезнее, чем у Хакима. За парнем тянулась струйка крови, с шипением высыхая на песке и камнях.

Он снял остатки сандалий. От подошв остались только края, но и те были испещрены дырами от острых камней, пропарывавших подошвы, словно бумагу. Теперь эти камни впивались уже в его ноги, до крови раздирая мозолистые пятки и стопы. Хаким развязал липкий лоскут и снова поморщился, ибо за тканью потянулась корка запекшейся крови. Он отшвырнул лоскут, который тут же подхватил ветер и помчал по равнине на юг, словно рваный красный парус. Грязными пальцами Хаким выковырял песок из ран и вытащил оставшиеся нитки. Потом краем тюрбана протер раны. Из самых глубоких шла кровь. На жаре она быстро твердела, запечатывая рану, но, стоило ему продолжить путь, все раны тут же открылись. Туда снова набился песок, который перемалывался от соприкосновения с другими камнями, отчего каждый шаг превращался в пытку. Хаким пытался выбирать дорогу, но это было невозможно. Тогда он стал наступать на внешний край ступней, что вызвало судороги в икроножных мышцах. Это была битва, обреченная на поражение. Хакиму требовались масло из козьего молока и новые сандалии. Подумав об этом, он горько засмеялся, не представляя, где в пустые можно найти и то, и другое.

Ветер хлестал его песчинками по лицу. Тогда Хаким прикрыл нос и рот окровавленным концом тюрбана, убрав его за спину. Он ненавидел ветер. Иногда в пустыне царило безветрие. Парню нравилась такая погода, особенно по ночам, когда тишина обволакивала его настолько плотным покрывалом, что единственным звуком оставался шелест звезд в ночном небе. Но полное безветрие бывало редко, и ветер дул почти всегда. Этот начался позавчерашним вечером, подув с севера: сперва легкие порывы, которые затем стали чередоваться с более ощутимыми, после чего более ощутимые превратились в сильные и уже дули практически беспрерывно, свистя над равниной и жаля песком глаза и наиболее уязвимые части тела. Песок скрипел у Хакима на зубах, набивался под одежду, где смешивался с потом, превращая ткань в панцирь.

Если песок терзал тело Хакима, то шум ветра яростно вгрызался ему в нервы, угрожая рассудку. После нескольких часов шум стал для него невыносимее самого ветра. Скорбные завывания проникали даже в те немногие места, куда не попадал песок, пока у парня на теле не осталось ни одного уголка, который бы не страдал от стихии.

Утром скорость ветра еще больше возросла, из-за чего колонна не шла, а еле-еле ползла вперед. Ветер не принес с собой песчаную бурю, однако весь день люди с боем брали каждый метр пути. Их тела сгибались под странными углами, противостоя невидимой руке, стремившейся отбросить их назад.

Из-за хрупкости фигуры и небольшого веса Хакиму было идти труднее, чем другим. Ветер забирался ему под гандуру, превращая в подобие воздушного змея. Хаким делал все, чтобы устоять на ногах. Это стало главной его задачей, а поскольку теперь он был вынужден идти на внешнем крае ступней, походка не отличалась изяществом. Парень не сомневался, что выглядит более чем странно. Он сердито косился на всякого, кто вздумает смеяться над ним, однако никто и не замечал его походки. Каждый был поглощен своей битвой.

В довершение к перечисленным бедам Хакима ветер был еще и холодным и нес ледяное напоминание об Атласских горах на севере. А может, он дул с далекого моря. Ветер изводил его не меньше, чем острые камни под ногами. Его грудь покрывалась гусиной кожей, тогда как спина, подставленная солнцу, была мокрой от пота. Хаким попробовал идти задом, чтобы согреть грудь, но вскоре спина так озябла, что пришлось повернуться. В детстве такое хождение задом наперед очень забавляло его. В довершение ко всем несчастьям от песка страдали веки. Хаким отчаянно моргал, отчего песчинки лишь глубже проникали в глаза, которые и так были раздражены.

У него пересохло во рту, язык покрылся густым слоем песчаной пыли, в горле саднило. Ветер каким-то образом высасывал из организма воду, а порядок, установленный сержантом Побегеном, не позволял пить тогда, когда хочешь. Нос Хакима, ободранный песком, тоже кровоточил. Капли крови собирались на кончике носа, откуда ветер сдувал их на гандуру, пока та не стала такой же красной, как его глаза. Сколько же крови у него в теле и не вытечет ли она вся через ноги и нос? Надо будет спросить хозяина.

Достав кинжал, Хаким отрезал полоску от полы гандуры. Он делал это уже в третий раз, отрезая все более широкие полоски, чтобы лучше защитить ноги. Он обмотал ткань вокруг ступней. Когда в ней появлялись дыры, Хаким сдвигал тряпку и завязывал ее по-новому. Под конец повязка превращалась в грязную окровавленную тряпку, и Хакиму приходилось вновь укорачивать свое одеяние. Интересно, чего он лишится первым: крови или гандуры? Как говорят, малеш. У него еще есть рубашка и штаны. С помощью Аллаха они доберутся до Уарглы раньше, чем он разденется догола и лишится всей крови. Но сначала еще нужно не умереть от голода. А еда у них на исходе. Хорошее настроение Хакима, уничтожаемое стихией и отсутствием обуви, страдало и от голодных судорог. Он был тощим, но привык есть несколько раз в день. Только какое пустыне дело до его привычек? Хаким обмотал ноги, прикрепил остатки сандалий и похромал дальше.

Для пешей колонны ветер превратился в ярмо, которое они были вынуждены тащить. А тут еще необходимость дожидаться отставших. За десять часов они проходили менее десяти километров, когда