10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

«Дорогой Леонид Ильич!

Настоящий документ, подготовленный мною лично, предназначается только для Вас. Если Вы найдете в нем что-либо полезное для дела, буду очень рад, если нет – то прошу считать, что такового в природе не было».

Но, несмотря на интригующее начало, Андропов далее ведет речь о рутинных вопросах усиления роли партии как главного рычага всех накопившихся проблем в стране. Председатель КГБ полагает, что в настоящих условиях нужно активнее взять на вооружение проверенные ленинские принципы: большевистскую партийность, строгую организованность и железную дисциплину. Для Андропова партия – это наивысшая форма организации. Юрий Владимирович пространно рассуждает: как заставить активно работать «всех до единого пятнадцать миллионов человек» членов партии, каким образом исключить членство в КПСС как «трамплин для возвышения по служебной лестнице». Андропов ратует за прекращение «безответственной болтовни, критиканства, распущенности». Шеф КГБ видит опасность в том, что в работе западноевропейских компартий и сейчас чувствуется «социал-демократический душок, против которого так страстно и яростно боролся В.И. Ленин».

Андропов в записке несколько раз поминает недобрым словом покойного Хрущева. Мол, «недоброй памяти статьи В. Овечкина в «Правде», в которых критиковался секретарь сельского обкома, оторванный от действительности, мыслящий общими категориями… целиком отражали взгляды самого Н.С. Хрущева». Андропов фактически осуждает подход Хрущева в выдвижении профессиональных специалистов-аграриев и промышленников на партийную работу. По мысли автора записки, нужен «политический руководитель». Андропов осуждает так называемое «деловое» руководство, «деловых» людей. Такой руководитель, развивает свою мысль шеф КГБ, «всякий разговор начинает с чирканья цифирьев на бумаге. И возникает вопрос: чем же такой руководитель отличается, например, от американского менеджера, для которого дело – это прежде всего расчеты, деньги, а люди – вопрос второстепенный. В наших условиях такие «деловые люди» – это деляги…». Андропов предлагает передвигать секретарей обкомов через несколько лет их работы из одной области в другую, чтобы избежать «застоя» в работе{800}.

Размышления шефа КГБ ориентируют консервативного Брежнева на еще большую ортодоксию и большевизм мышления. Такие люди, как Андропов, чувствовали углубление кризиса системы, но видели его преодоление на старых ленинских путях, которые явно обветшали и были просто уценены историей.

Пожалуй, довольно. К концу «правления» Брежнева некоторые из его соратников осязаемо чувствовали: нужны перемены. Но даже Андропов, наиболее мыслящий в брежневском окружении человек, «спасение» видел в реанимации (в «разумных пределах») старого большевистского опыта управления страной. Не случайно во фрагментарно приведенной выше записке Андропова он не скрывает своей тоски по старому названию партии – «большевистская». Именно большевизм, по Андропову, это непримиримая борьба с «политическим оппортунизмом, примиренчеством, соглашательством, рыхлостью, расплывчатостью…». Не случайно, что как раз Андропов унаследовал консервативную политику Брежнева. Стивен Коэн назвал ее «косной политикой сохранения статус-кво…»{801}.

Неумолимое приближение системы к тотальному кризису, который пока удавалось локализовать с помощью систематического проматывания и распродажи страной колоссальных объемов газа, нефти, золота, других природных богатств, не могло продолжаться бесконечно. Требовались ответственные, подлинно исторические решения на кардинальные перемены. Руководство КПСС абсолютно не было к ним готово. Возможности ленинской системы, основанные на диктатуре, насилии, администрировании, партийных директивах, манипулировании общественным сознанием, социалистическом соревновании, единовластии одной партии, однодумстве, подходили к концу. Большевистская страна была на «излете».

Не исключено, что это являлось выражением исторической неизбежности. И «нужно было», чтобы в период затухания, ослабления «революционных возможностей» во главе ленинской системы встал такой «вождь», как Брежнев. И он, и Черненко кажутся нам случайными, нелепыми, необязательными. Но система требовала тогда именно таких. Может быть, современные «жрецы» это чувствовали тоньше, подсказывая выдвижение подобных людей?

Каждой эпохе нужны лидеры, достойные ее.

Спасти систему можно было только продуманными, эволюционными, последовательными переменами кардинального реформистского порядка. Так мы думаем сейчас, но это проще, чем находить верные решения в годы углубления кризиса. Тем более что эти решения могла принимать лишь небольшая кучка на вершине номенклатурного холма по имени КПСС. Но там принимать эти решения было абсолютно некому…

Члены политбюро, видя, как страна держится на плаву лишь за счет «проедания» золота, газа, нефти, руды, другого сырья и промышленных товаров, молчали. Все молчали. Помнили о судьбе Шелепина и Егорычева, которые, позволив в свое время легкую критику «неприкасаемых», сразу же оказались вне властной обоймы. В рабочих записях высшей партийной коллегии ни слова (!) критики в адрес генсека, его бездеятельности и недееспособности. Каждый беспокоился о благополучии собственном, но не о благе государства и народа. В этой связи приведу размышления В.И. Болдина, ответственного работника ЦК. Они здесь достаточно объективны. «… Да, были слабости у Брежнева, да, было чему удивляться и что ненавидеть. Но почему все молчали, ликуя, поклоняясь генсеку? Где те руководители, которые обязаны были сказать правду о состоянии дел и престарелому лидеру, и членам ЦК, и народу? Не камарилья ли трусов, обладавшая властью в центре и на местах, довела нашу страну «до ручки» и не они ли должны нести главную ответственность за то, что произошло с великой державой? Только когда не стало Брежнева, каждый, чтобы показать, вот какой он был смелый и оставался таким всегда, начал поносить своего кумира. Какую же надо было иметь беспринципность, нищету духа, чтобы молчать и таить от людей правду?»{802}

Болдин здесь, конечно, прав. Но это не «вина» старцев, сидевших в политбюро, а органический порок всей системы. Во главе пирамиды власти всегда был первый вождь, и он стоял вне критики.

Вождей развенчивали лишь после смерти (кроме первого, который мертвый оказался самым «нужным» из всех семи лидеров компартии). Не отошел от этой традиции даже Горбачев, представитель реформаторской линии в КПСС.

В своей почти часовой обличительной речи после выступления Б.Н. Ельцина 21 октября 1987 года на пленуме последний генсек «ущипнул» мертвого Брежнева. «Я вкусил с Андреем Андреевичем Громыко, с Владимиром Васильевичем Щербицким, с Михаилом Сергеевичем Соломенцевым сложившийся стиль на последних этапах работы Леонида Ильича Брежнева. Знаю все, товарищи. Это была беда нашей партии…»{803}