Охота на магов: путь к возмездию (СИ) - Росс Элеонора

***

Вдруг все окружение затмил белый свет: совершенно все поникло в выжидание, в утренею прохладу и радостно запело, прощаясь с месяцем. Сон пробудил воспоминания о первом поцелуе и то, что предшествовало тому. Филген, сидящий в креслах, залитый отчаянием, его испуганный взгляд, трепещущий ответ. Ее внезапное решение, трогательное до того, что, вспоминая, Розалинде становиться несколько стыдно. Счастье размывало весь страх — он не оттолкнул! Поддался, пусть и неумело, но в той невинности было особенное наслаждение. Сладостные грезы, такие, к каким желалось ей возвращаться каждую ночь, кончились утром. И, прожигая этот момент, навлекли подозрительное осмысление: поступок подлый. Этим утром она находила в нем невежество и вмешательство, даже свою неспособность сочувствовать от всего сердца. Да, было грустно, хотелось успокоить его, но представить смерть отца на себе Розалинда не могла, потому и выделанное сожаление показалось тошнотворным. Филгена рядом не было. Из-за стены напротив доносилось, как разбивается об кафель тонкая струйка воды. Повсюду стояла тишина, в какой и птицы замолчали. Единственная причина, из-за которой она хотела задержаться — Ширан. Что с ней? Все ли в порядке? Такие вопросы волновали ее все утро, пока не наступил одиннадцатый час. Пара белых лошадей уже топтались у ворот, кучер, покуривая сигару, гладил их по гривам. Все то время Розалинда спрашивала о своей подруге, и все в один голос отвечали: «откуда ж нам знать?». До последнего Дагель не верила, что их намерения окажутся серьезными: виделось ей все эти говоры шутками, мечтательным лепетом, и простой фантазией. Но когда увидела она сумки и чемоданы, то и слова не промолвила — лишь сморщилась, хлебая кофе, да подходила к Розалинде с предложением: «может, налить вам что-нибудь в дорожку?». От сытного обеда не хотелось больше ничего — отказ давался ей тяжело. Аллен, еле доковылявшая до порога, держала кухарку за руку и обнимая уезжающих гостей, шептала на ухо каждому: «ну, со всем хорошим, поезжайте! Не забывайте про нас, добрых людей, да письма кидайте хоть раз в месяц. Ширан обрадуется». «Обрадуется, — эхом пронеслось в голове у Розалинды, — что же, посмотрим, насколько велика будет ее радость». В душе таилась скверна. Она стала торопливее прощаться со всеми, искоса глядя на кучера.

— Нам пора, — подошла она к Дагель и стиснула ее руку: сердце сильнее забилось в растрогавшейся груди.

Госпожа сухо попрощалась и никакого сожаления не высказала — видно, что что-то тоже ее беспокоило. Может, пропажа Ширан? Что, если не к матери она ускакала, а на корабль? Сорвала где-нибудь пропуск, или давно уже припрятала его, да стала подходящего часа ожидать. Любая нелепость крутилась в голове, отчуждая ее от действительности: не успела и моргнуть, как Филген уже забрался в карету, а Розалинда затворила за собой ворота. Рука ее поднялась и замахала, стискивая голубой платок.

— До свидания!

Выкрикнула она и ушла прочь. Прощание это выдалось тяжело: грустная нотка не успокаивала, а только погружала в раздумья об очередном утерянном человеке. «Может, та гадалка прокляла меня? — вспомнила она о давнем дне, в каком наткнулась на рынок, — так и есть. Но почему с Афелисой расставание случилось раньше? Даже от матери меня избавила судьба. И от матчехи, от братьев, от сестры. Все, кто появляются в моей жизни, исчезают, — она посмотрела на Филгена, затворив двери, — а ты? Ты тоже… исчезнешь?». Слезы ее были вовсе не самолюбивые: тихо плакала она о том счастье, какое она бессознательно отстраняет от себя, но тут же отрицала и говорила: «разве я виновата в смертях? Я что, всех собственными руками зарезала? И все это мираж?».

Белая пелена затмила глаза. В стороне слышались возгласы, и карета медленно тронулась. Земля поплыла под колесами, деревья и тучи ползли по горизонту. «Все кончено. Больше не найдем друг друга». Розалинда верила, что они вправду потеряются, что связи их оборваны, и что нельзя ей больше ни с кем сближаться. Даже к Филгену зародился страх.

И тут, как гром, взревело позади:

— Розалинда!

14. Элеон Алгрес

Народ резко ожил. Хозяева прятали свое состояние, даже жалкое, и, потрясённые ужасом, они бегали из двора во двор, выглядывали из-за углов и, как ожидалось, стали расследовать не благодатное дело. Чуть ли не весь город к утру говорил о событии, и множество людей потекло к потерянной матушке. Она не ожидала, что наступит кончина так внезапно: друзья его, знакомые, убеждались в бодрости господина Гаутира, в излишнем красноречии и были убеждены, что в здоровье его произошло заметное улучшение, пусть и жить оставалось не много. Низенькая женщина чувствовала сильнейшую боль в груди, точно ей вонзили кол, а не сыну, побледнела и прижала ладони к сердцу: больше говорить не оставалось сил. Страдающая опустилась на колени, и все мигом метнулись к ней. Что-то вертелось на ее языке, какой-то вздох, но в глазах тотчас же потемнело, и мир скрылся за мрачным завесам. Тревожность охватила людей, как всепоглощающая болезнь, имеющая маленькое недро — так же скоро и распространились слухи. Толпа перестала молчать, и разговаривали об этом, как о первом убийстве: «кто сотворил такую не благодеть? Кто вмешался? Кто разрушил мир на острове?». Но более всех утвердилось мнение о добровольном лишении жизни. Впрочем, о господине Гаутире, как и о его матери, знали не многое: только после гибели, на ее исповеди, людям стало известно, что он коллекционер. Вернее сказать, ярый охотник. Но предмет интереса сына мать утаила, и это, на самом деле, скрасили ранние слухи и дали им шанс выбраться в массы — связь с преступной деятельностью или заграничным обществом. Предателя вскоре стали забывать, а женщину, шатавшуюся на краю между здравомыслием и безумием, оставили в покое. Но и это не совершилось полностью, если бы не ситуация, пришедшая в народ намного тревожнее…

Личность той жертвы не была знакома, так что дело быстро замяли. Афелиса, узнавшая про это утром на завтраке, приказала не вмешиваться в городские говоры, чтобы не развести больше шуму. Она понимала, что любое опровержение — рывок на всеобщее отторжение. Леотар прониклась жалобами и, размахивая руками, охала и шагала по столовой, опасливо выглядывая в окно. Анариэль совсем ничего не знал и такого ее поведения не понял — на удивление, душа его оставалась спокойна, нежели у остальных. Диамет тоже из-за всех сил старалась не поддаваться рассеянности; сегодняшняя ночь сильно повлияла на нервы.

— А что дальше, извините меня, будет? — начала Леотар тоном немного спокойнее, — массовое нападение какой-то группы? Мы не должны этого допустить, к тому же, ни в каких подозрительных делах жертва не была замечена, то есть, убийцы целятся на невинных людей. Это странно и заставляет задуматься: насколько мы обезопасены? Мы не можем утверждать, что это кровопролитие не дойдет до нас. Наоборот, предчувствую, убийца стремиться к нам. Но к чему тогда такие возгласы? Зачем убивать граждан? Я понимаю, случай частный, и такой шум нельзя создавать. Но прогремели вести, что малолетние дети пропали у матери. Что это такое?

— Этот частный случай, — промямлила Афелиса, проглотив кусочек десерта, — не то, чтобы странный, а неразумный. Мать хоть пыталась разобраться? Или она своего сына только после смерти увидела?

— Почему же неразумный? — она села на стул, облокачиваясь об спинку, — какая разумность, когда сын умер? Тут только чувства.

— Может быть, это самоубийство. А женщина, не понимающая в этом, пошла по всему городу разносить. А дети, — насадила она другой кусок на вилку, повертела, осматривая, — просто гулять убежали. И главное — никаких следов. Мы не можем говорить, что это было убийство.

— Да, — кивнул Анариэль, — с колом ситуация сложнее выходит. Вот если бы повесили, то там даже понимать нечего.

— В любом случае, Леотар, не разогревай обстановку раньше времени. Это может отплатиться нам. Да и разве способны люди оставаться всегда дружны? Обычный вздор, и кол в грудь. Так ведь о нем говорят? Не стоит более говорить об этом. Виновника сейчас найти — поймать немыслимую удачу. Если он сам не заведет исповедь, не хуже матери жертвы.