Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

Девяносто девять процентов срока – завязка, а жалкий один процент… На кульминацию судьба выделила один…

Но что, что конкретно придётся на этот один – страшно подумать, всего один! – процент от его истёкшего практически времени?

И вдруг окажется, если успеет он оглянуться из последних мгновений, что сейчас, именно сейчас, когда он перебирает мысли и идеи свои, переживает он кульминацию, а вот в те мгновения…

Хватит!

А хорошо будет, если из загустевающей взвеси дней в осадок выпадет всё же книга! Вот он, предел желаний, таких простых – состоялась-написалась «Я»-книга, а всё прочее, каким бы это «прочее» ни было, как бы ни называлось, он смиренно примет как неизбежность, но… Он машинально положил ладонь на львиную маску.

Хватит ли, не хватит, а солнечным весенним утром, за своим рабочим столом в гостиной, перед готовым, если шевельнётся послушно мышка, вновь засиять экраном компьютера он будто бы опять окутывается предрассветными тревогами спальни – его злила смена настроений, за тревогами необъяснимо возвращался и страх; какая-то прохладно-липкая дрянь вновь заструилась по позвоночнику.

Что, что там, в кухонном телевизоре? А-а-а…

– Американские геи-военнослужащие после решения Верховного суда готовы на законных основаниях принять участие в гей-параде… Это историческое решение, сказал на приёме в Белом доме морской пехотинец…

– Завтра вечером завершается карнавал в Венеции, проходивший в этом году под девизом: «Жизнь – это театр»; уже послезавтра из фонтанчика на Сан-Марко вместо игристого вина вновь потечёт вода… А пока грохочут над карнавальной Венецией небывалые ночные грозы, и все обсуждают, не помешают ли грозы заключительному фейерверку и авиасообщению…

Метнулась камера…

Толстенные колонны Палаццо Дожей, кремовая стена с красноватым узором и голуби, картинно-апатичные дамы с высокими причёсками, в ярких длинных, с мощными кринолинами платьях, прячущие лица за удлинёнными, смертельно-белыми масками со страшными прорезями для глаз…

Жизнь – это театр, жизнь – это театр… Какая свежая мысль!

Что ещё?

– Председатель совета директоров Банка Ватикана, изобличённый в отмывании денег, под давлением общественности всё же ушёл в отставку. Но этим неприятности Святого престола не ограничиваются. Свои извинения жертвам сексуального насилия в Ирландии, в котором обвиняются католические прелаты, вынужден был принести сам папа римский Бенедикт…

– Зарегистрирована инициативная группа граждан, предлагающих установить мемориальную доску на доме на Звенигородской улице, где проживал выдающийся архитектор, лауреат Сталинской премии Яков Ильич Сиверский… Вот и кода готовится, – подумал Германтов, – посмертная кода: раз-два-три – спадёт покрывало с мраморной доски, украшенной лобастым барельефом, инициативные граждане зарукоплещут, взлетит стайка воздушных шаров…

А бывает ли в принципе так – зациклился на одном и том же вопросе, – что почти вся, а то и вся – кроме шуток, вся – жизнь инерционно тратится на завязку? И заранее не узнать – завязку чего? По-прежнему внушительно, но и огорчительно, если смотреть из сумрака тревог, выглядит теперь книжный ряд с мёртвым глянцем суперобложек… Ощутил даже – в который раз ощутил, а вот осознал впервые, – что все написанные им до сих пор книги, вобравшие в себя всю предыдущую его жизнь, – это и есть завязка, пусть и с многими, едва ли не по числу лет, узелками, а завязка, точнее, пока лишь завязь, завязь чего-то неопределённого, но спасительно непреложного, того, что пока с надеждой обозначает он как «Я»-книгу.

Не запутался ли?

Бывает ли вообще мёртвая завязь?

Хм, мёртвая завязь… Как карнавально-жизнерадостная, ухарски-весёлая смерть, как все эти галдящие и пританцовывающие жизнелюбцы, забавы ради нацепившие белые маски смерти.

Хм, мёртвая завязь – тоже оксюморон?

Нет-нет, дорогой мой и всеведущий, так много о себе возомнивший ЮМ, ты действительно сам себя запутал, ты артачишься не по делу, ты не в своей тарелке, но всё равно не стоит кидаться так из крайности в крайность, как кидаешься ты в последние дни и ночи. Ты возбуждён искристыми своими мечтами, но боишься, что всё обернётся пшиком. О, тебе невмоготу от сумрачных предчувствий, но надо бы охладить пыл и успокоиться, привести в элементарный порядок мысли!

Каждая книга, когда писал её, была радостным взлётом, разве не так?

И обязательно были в каждой твоей книге, как в каждом достойном романе, завязка, кульминация и развязка.

Куда уж проще… Ты отупел, ЮМ?

Теперь, однако, всё то, что переварил-передумал и написал, отошло в прошлое и воспринимается уже лишь как растянувшаяся-затянувшаяся завязка чего-то, что его ожидало. Да-а, хоть «Зеркало Пармиджанино» он открывал наугад, хоть «Лоно Ренессанса», а в любой из книг, идейным окаменелостям далёкого прошлого посвящённых, да и на любой странице тех книг невольно читал он теперь свою – именно свою – минувшую уже жизнь, и своё минувшее время, оттиснутое в словах, даже – в иллюстративном ряде, конечно, тоже, листал-читал, хотя при этом вовсе не сентиментальные семейные фото были перед его глазами, а, к примеру, красночерепичный купол Санта-Марии дель Фьёре, правда, не сам по себе купол-куполище, а непременно с Катей на переднем плане. Но главное-то – подстёгивал себя – впереди, впереди: листая старые, то есть изданные и переизданные книги свои, как бы отвлекаясь и переключая внимание, он надеялся на своего рода синергетический эффект, способный преобразить и… И недаром так возбуждался он: всего-то шаг какой-то до цели, причём по сути технический шаг, протяжённостью в каких-то два с половиной часа полёта, оставалось сделать ему; и ещё бы, когда цель так близка, не возбуждаться ему, в крайности не кидаться, он так много – не слишком ли много? – ждёт от поездки в Мазер, а уж сколько всего ждёт от ещё не написанной своей книги. Отложив «Лоно Ренессанса», вновь полистал, счастливо расслабляясь, ненаписанную книгу; нет, не слишком многого от неё ждёт он, вовсе нет – ожидания с лихвой оправдались: залюбовавшись, погладил суперобложку, которая не сможет уже омертветь-померкнуть, но тут же он вспомнил, что для этой суперобложки ему ещё надо будет подобрать самый выразительный фрагмент вспышки-росписи.

Если бы виллы Барбаро не было, её надо было бы выдумать? Да, да, но вилла Барбаро – есть, а он её всё равно выдумывает…

Выдумывает, самовозбуждаясь, истязая себя и предаваясь какой-то доморощенной магии; как точно ставил диагноз покойный Бартенев: Юра, вы за прозрения свои спешите выдать игры воображения.

Что ещё новенького теперь там, в кухонных теленовостях?

Так, Жириновский всё ещё на трибуне.

Так-так, вице-губернатор Новосибирской области, в служебном кабинете которого собирались воры в законе… Так-так, у вице-губернатора сердечный приступ, его уже поместили в реанимацию… У входа в палату интенсивной терапии, где лежит вице-губернатор, выставлена охрана…

Так-так-так, клип-анонс сенсационной ленты. «Третий пол: оргазмы древнеиндийских евнухов»… И что тут сенсационного? – усмехался Германтов, увеличивая на экране монитора очередной фрагмент веронезевской росписи. – Тоже мне древнеиндийский бином Ньютона! Разве, к примеру, кастрат, он же евнух, архитектуры-живописи, не способен испытывать оргазм, воспринимая искусство…»

А-а-а-а… Беда не приходит одна, неприятности продолжают преследовать Ватикан: мало Ватикану громкого скандала с банковскими аферами, так сегодня ещё арестован Пабло Габриэле, камердинер папы, имевший доступ к секретной документации и личной переписке понтифика, о подготовке скандальной публикации двух писем уже сообщила газета… Ко всему в стеклянной кабине папамобиля обнаружены подслушивающие устройства…

А-а-а… Президент Олланд позвонил пилоту «Эр Франс» Доменику Кулле, посадившему на одну стойку шасси тяжёлый аэробус, чтобы поблагодарить героя от имени Французской Республики за спасение…

А-а… Мёртвые птицы, обнаруженные на федеральном шоссе в штате Айдахо, отправлены в Сиэтл, на исследование на кафедру орнитологии…

Наконец, что-то новенькое, как же, креативный, как теперь говорят, сюжетец для небольшого романа. Канадский порноактёр, убивший своего сожителя-китайца, затем расчленивший труп, а фрагменты его разославший по нескольким адресам в Мексике по почте, задержан полицией в берлинском интернет-кафе с несовершеннолетней подругой-марокканкой, чемпионкой Германии по тайскому боксу среди юниоров; эффектная сцена задержания расчленителя с защёлкиванием наручников, фоном – плазменные панели, буфетная стойка, холодильный стеллаж с яблоками, грушами, апельсинами… вот это сюжетец, ЮМ, а у тебя…