Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей - Александр Ливергант

Четверг, 16 августа.

Читаю «Любовника леди Чаттерлей». Если не считать Джойса, Лоуренс сегодня романист самый самобытный.

Среда, 26 сентября.

Наконец, дочитал «Любовника леди Чаттерлей». Роман foncierement [237] неприличен, но это не порнография. Кое-что очень хорошо, а что-то ужасно сухо. В целом же, похабные сцены — самые лучшие.

Вторник, 30 октября.

Ходил один на «Власть тьмы», спектакль организован Толстовским обществом. Постановка никуда не годная, но актеры очень стараются. Печальное, третьесортное зрелище. Актеры из Уэст-Энда с их уэст-эндскими голосами пытаются сыграть русских крестьян. Напыщенно. Смешно. Пьеса же проникновенна и значительна. Не зря ее играют по всей Европе. Она так вдумчиво и хорошо написана, что найти в ней недостатки — дело нелегкое.

Суббота, 24 ноября.

Начал читать «Дело сержанта Гриши» Цвейга. Неплохо, и даже очень неплохо, а порой и просто хорошо. Портят две вещи: слишком много аллюзий и путаный перегруженный стиль. Потом пошли в Гейт-Тиэтр на О'Нила — «Крылья даны всем детям человеческим». В зале ни одного свободного места. Первый акт сентиментален, неровен, много темных мест. Второй (в трех сценах) много, много лучше, последняя же сцена очень хороша и, пожалуй даже, трогательна. Лучшего О'Нила я прежде не видал — он вырос в моих глазах. В тот день я безумно, чудовищно устал, не припомню, чтобы раньше так уставал. Прочел еще несколько страниц «Гриши».

Пятница, 30 ноября.

За обедом беседовал с Максом Бирбомом и Маккарти. {603} Бирбом настроен против русских, называет их «низшей расой», сказал, что не в силах читать их романы (Толстой — исключение). Думаю, больше всего ему претит их безалаберность.

Понедельник, 3 декабря.

<…> Прочел сто страниц «Алисы в стране чудес». Читается неплохо, хотя фантазии и выдумки довольно однообразны. <…>

Хилэр Беллок {604}

О выборе книг

Сегодня число людей, которые хотят, чтобы им сказали, что читать, растет с каждым днем. Желание это стало своего рода болезнью, которая неудержимо распространяется по стране. Меня в этой связи охватывает неподдельный ужас. Неужели у мужчин — тем более женщин — отсутствует собственный вкус? А между тем паралич, уничтоживший всякую способность выбора, распространился в наши дни на книги, в которых мы не разбираемся точно так же, как в свое время перестали разбираться в вине, картинах, архитектуре, мебели, понятиях общепринятой морали и даже логики.

Прошел уже не один десяток лет с тех пор, как некий банкир назвал миру сто лучших книг, являющихся, с его — банкирской — точки зрения, лучшими. Какой в этом смысл, лично я ума не приложу. Почему «сто»? И что значит «лучшие»? И потом, что вообще вкладывается в понятие «книга»? Библия — это книга? А Книга мормонов? (Ее мне еще предстоит прочесть, хотя сорок лет назад в Солт-Лейк-Сити я часами говорил о ней с пожилым, длиннобородым, угрюмым типом, которому сейчас, надо надеяться, мир воздал должное.) А произведения некоего загадочного Уильяма Шекспира — книга? А Большой Ларусс в двадцати с лишком толстенных томах, с мелким шрифтом в четыре колонки? Объясните мне, чем хорош подобный список? Прочитав «лучшие» сто книг, вы забудете про этот мир? Или же, напротив, ближе его узнаете? Или они поднимут вам настроение? Или посеют ужас, панику? Или будут щекотать вам нервы жестокостью, грязью, отчаянием, вообще всяческой чертовщиной? Какую цель вы преследуете? Вы и ваши заветные сто книг?.. Вот сколько вопросов.

Что ж, коль скоро наше общество испытывает нужду в поводыре, который бы нащупал путь во мраке, буду счастлив предложить свой, причем очень простой, принцип отбора книг. И если вы спросите меня, какую цель преследую я, если выговорите мне, что мои личные пристрастия в этом сугубо личном деле касаются лишь меня одного, — я отвечу, что понимаю вас как никто другой, что согласен с вами, как говорится, «на все сто». Да, я целиком разделяю ваше мнение; сам я никогда бы не обратился за советом по столь щекотливому вопросу и, уж подавно, никому бы не посоветовал обратиться за советом ко мне. Почему — сейчас узнаете.

Поскольку не проходит и дня, чтобы я не получил письма с подобного рода нелепейшими просьбами, поскольку ежедневно проводятся десятки так называемых «симпозиумов» на эту бессмысленную тему, — раз так, я к вашим услугам! Хотите вы или не хотите знать, по какому принципу я отбираю книги, я вам все равно расскажу, чем я руководствуюсь.

Начну с того, что всякий отбор — это отказ. Сегодня только в одной Англии (я не считаю второсортных английских книжонок, что незаконно издаются во Франции, Германии, Голландии, Бельгии, Италии и Испании, а также в обеих Америках, Китае, Африке и в Ватикане) каждый час выходят в свет в среднем триста двадцать четыре целых шестьсот семьдесят две тысячных книг. Рад сообщить, что многие из них издаются за счет авторов, не способных дать отпор своему дурацкому тщеславию. Большая же часть остальных приносят издателям сплошные убытки, однако на отдельных опусах, которые почему-то (ни один смертный не скажет вам, почему) приходятся читателям по душе, издатели зарабатывают столько, что, мало сказать, отыгрывают проигранное, но и возводят к небесам гигантские дворцы, от великолепия которых жмуримся мы, бедные бумагомаратели. (Как часто, когда я брожу по английским холмам, моему взгляду открывается благородный особняк в коринфском стиле. «Здесь, надо полагать, живет маркиз Карабас?» — обращаюсь я к проходящему мимо пастушку, на что тот отвечает: «Что вы, сэр. Здесь живет Варавва, издатель». {605} И я ретируюсь с затуманенным от слез взором!)

Так вот, раз книги обрушиваются на нас такой неудержимой лавиной, первый и основной принцип отбора состоит в том, чтобы вообще держаться от них подальше. Сторонитесь книг. Сигнальте что есть мочи, разгоняйте гудками сгрудившееся на дороге книжное стадо, а когда шоссе опустеет, жмите на педаль газа.

Однако человек слаб и вынужден поэтому, наперекор себе, читать книги, коль скоро его научили читать. Точно также, как он вынужден курить только потому, что когда-то, лет десяти, он, давясь от дыма и приступов тошноты, пристрастился к гадкой привычке курить. Вот и вы, превозмогая себя, будете, словно невзначай, брать с полки книгу, наугад открывать ее и пробегать глазами страницу-другую, не очень-то вдаваясь в смысл прочитанного.

И тут самое время поделиться с вами вторым моим правилом. Если вдруг, пробежав глазами несколько строк, вы наткнетесь на что-то маломальски вразумительное, остроумное, информативное, — считайте, что вы напали на след. Допускаю: находка, в конечном счете, окажется недостойной вашего внимания — но это станет понятно уже на первой странице. Если же книга недурна, и вам, к тому же, нечего больше делать, попытайтесь ее прочесть. Всю целиком читать не обязательно.

Третье правило: выбирайте книгу по ее внешнему виду. По обложке, заглавию и, в особенности, по шрифту и бумаге. Даже хорошая книга, какое-нибудь классическое произведение вроде «Сказки бочки», будет читаться еще лучше, если у нее крупный шрифт, добротная, толстая бумага и большие поля. Именно по этой причине люди, в книгах разбирающиеся, предпочитают издания конца восемнадцатого века.

Четвертое правило: книга, которую вы лениво листаете, уговаривая себя ее прочесть, должна быть написана на вашем родном языке или же — на худой конец — на древнегреческом или латыни. Как правило, мы либо недооцениваем, либо переоцениваем книгу, написанную на иностранном языке, и, что того хуже, идем на поводу у их авторов, после чего вместе с миллионами читателей, владеющих на свою беду иностранными языками, тонем в трясине литературного снобизма.

Вы, вероятно, думаете, что список моих правил исчерпан. Но нет — напоследок хотелось бы вступить в спор с самим собой. Есть одна книга, за которой я всегда охочусь, которую всегда открываю с неизменной радостью. Очень рекомендую последовать моему примеру. Есть только одна книга, которую я постоянно высматриваю на полках книжных магазинов, узнаю с первого взгляда среди тысяч названий, будь то в каталоге, напечатанном микроскопическим шрифтом, или в безбрежном море рецензий. И это — книга, выпущенная моим идейным противником. Написанная в защиту всего того, что мне глубоко ненавистно.

Такое сочинение особенно привлекательно, если оно носит академический характер. Оно доставит вам особое удовольствие, если будет скучным, плохо и неряшливо написанным, абсурдным по содержанию. Хватайте такую книгу обеими — нет, двадцатью! — руками. Проверяйте сноски. Подчеркивайте опечатки. Выписывайте в отдельную тетрадку все ошибки, пробелы в знаниях, противоречия. Это — аппетитнейшее из блюд. Вкусное и питательное. Вечный бой! Прародитель всего сущего, как мне воздать тебе должное? В сравнении с тобой меркнут превратности любви, псовая охота, плаванье под парусами, страстные объятья: хорош ты даже здесь, в затхлом мирке типографской краски.