Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

– Я не знаю, как у вас, в России… но наша, французская женщина в среднем – стоит неизмеримо ниже мужчины… и она в настоящее время – не может еще требовать правоспособности в браке. Посмотрите на наши лицеи – они пусты, туда отдают своих дочерей только чиновники.

О, зачем он так говорит! Ведь это же грубо, несправедливо – узко, эгоистично.

И главное – он так говорит!

Но стрелка показывала без четверти десять. Надо было уходить. А он, очевидно, и не заметил, какое впечатление произвели на меня его слова. И, провожая до дверей, говорил:

– Все мы страдаем, более или менее… И единственное утешение – это делать добро. Faites du bien, soulagez ceux qui souffrent… Знаете ли, j’ai vécu dans tous les milieux, j’ai entendu les opinions les plus différentes… et je suis devenu un profond sceptique. Все повторяется в этом мире. Et les hommes ici-bas – ne sont que de la poussière!124

Мы прошли двор и вышли на улицу. «Однако он сам себе противоречит, – подумала я. – Если люди на земле – прах – то к чему же им делать добро?»

– Но в таком случае жизнь теряет всякий смысл! – воскликнула я.

– А в чем ее смысл? – насмешливо-грустно спросил он.

– В том, чтобы идти к прогрессу… Цель жизни – добро…

– Qu’est-ce que c’est que le bien?125

– Le bien – c’est la justice126, – убежденно ответила я.

– Le bien consiste dans le soulagement de ceux qui souffrent… – поддерживать своего ближнего – вот наша задача. А сами мы, люди – слишком ничтожны… nous ne sommes que de la poussière…127

Мы стояли на крыльце. Теплая майская ночь спустилась над Парижем, и в ее тишине, среди наступившего безмолвия ночи, как-то особенно безотрадно прозвучали слова молодого скептика, точно подавляемого тяжестью собственного убеждения, что он – прах на земле…

Я опустила голову… и задумалась…

– Je m’en vais, mademoiselle128, – тихо сказал он.

– В самом деле! Извините, я вас задерживаю. – И простившись с ним, потихоньку пошла по тротуару, не зная, на какой трамвай сесть. Было темно, и я забыла направление. На углу стояла группа в ожидании трамвая. Я присоединилась к ней.

Вскоре господин в пенсне и в цилиндре подошел во мне.

– Bonsoir, mademoiselle…129 Вы здесь дожидаетесь трамвая?

Это был он, уже переодетый. Я подумала, – очевидно он носит цилиндр потому, что знает, как это к нему идет.

– Я узнал вас по белой шляпе. Вы здесь дожидаетесь трамвая?

– Да.

– Это не ваш. Надо пройти дальше метров триста. Я вас провожу. Я еду в Mont-Rouge, к одному из своих друзей, который болен.

Он дождался, пока подошел мой трамвай, посадил меня и скрылся в темной пустынной улице… А я – поехала домой в каком-то странном настроении, которое поглощало меня всю…

И когда в пансионе madame Odobez сообщила мне, что приходили двое русских, которых я ждала – мне это было уже безразлично…

26 мая, воскресенье.

Начала читать книгу. Ничего не понимаю! ни одного слова! Специальный язык – оказался для меня точно китайским. В словаре нет таких слов, да и долго искать. Пусть он объяснит мне все, что я не поняла.

30 мая, четверг.

Сегодня утром была в секретариате – вынимала жребий, когда сдавать экзамен. Вынула номер 1029-й.

– О, это на последнюю неделю! – сказал чиновник.

Сама не знаю почему, но я была довольна, что еще долго останусь в Париже… Увижусь с ним…

Написала ему сегодня письмо, что если не получу ответа до 3 часов в пятницу – значит, он свободен и я приду вечером.

31 мая, пятница.

Я одевалась, чтобы идти в Бусико. Накануне принесли полутраурное серое платье: я сама придумала фасон – гладкий лиф с белой косынкой Marie-Antoinette130. Я очень люблю этот жанр. Но насколько наши русские портнихи не умеют понимать идей заказчиц и исполнять их – настолько здесь всякая последняя швея – художница. Теперь, в эту минуту одеваться доставляло мне такое же наслаждение, как год тому назад – чтение Лаврентьевской летописи. Я любовалась своим отражением в зеркале, и сознание того, что я молода и хороша собой – наполняло меня чем-то новым.

Как могла я прожить на свете столько лет – и не знать и не замечать своей внешности!

Я уже прикалывала шляпу, как в дверь постучалась наша madame Odobez.

– Petit bleu! Oh, mais vous êtes devenue tout â fait parisienne131, – сказала она, с улыбкой смотря на меня и подавая городскую телеграмму – carte-lettre. До чего чувствительны к внешности эти француженки! Они не пройдут молча мимо того, что красиво. Я сейчас же догадалась, что это была телеграмма от него.

Mademoiselle.

Ne venez pas ce soir, nous n’aurons pas le temps de causer. Veuillez bien agréer avec tous mes regrets, – l’expression de mes sentiments très respectueux et très dévoués.

E. Lencelet132.

Вечером пришел немец, и мы пошли с ним гулять в сквер Observatoire133. Он что-то говорил… я не слушала… Какое-то досадное чувство наполняло мою душу, и я не могла дать себе отчета – почему…

2 июня. Троицын день.

Отчего все чаще и чаще думаю о нем? Неужели полюбила его? До сих пор я не знала, что такое любовь… и не понимала. Ну, что ж? все надо знать, все надо испытать в этом мире… А любовь для меня – нечто такое новое-новое…

Какое-то радостное и гордое чувство наполняет душу. Мне кажется, будто я не жила до сих пор, точно чего-то ждала… теперь – начинается жизнь…

7 июня, пятница.

Серенький конверт со знакомым почерком. Это было от него.

Mademoiselle, je pars à la campagne pour quelques jours, il me sera donc impossible de vous indiquer avant mon retour le jour où vous pourrez revenir а Boucicaut. J’espère que vous n’allez pas mal en ce moment et que vous avez commencé à travailler le droit d’une façon sérieuse. Le travail est le remède à beaucoup de maux intellectuels. Veuillez bien agréer, mademoiselle, mes sentiments les meilleurs et les plus dévoués.

E. Lencelet134.

Так он уехал!

Le travail est le remède а beaucoup de maux intellectuels…135

Точно ли, правда ли?

И я взяла с полки желтый томик – Histoire contemporaine136 Анатоля Франса, и читала там:

Le travail est bon à l’homme. Il le distrait de sa propre vie, il le détourne de la vue effrayante de lui-même, il l’empèche de regarder cet autre qui est lui et qui rend la solitude possible.