Совсем чужие - Василий Тонких

Игорек от брызг съежился, окунулся в воду около берега. Затем вылез, оделся, стал смотреть на отца. Тот, взмахивая сильными руками, поплыл вдоль реки. У Игорька от восторга захватило дух: отец всю речку переплывает, он и в море не утонет. Но его радость, как солнышко в пасмурный день, только появилась и тут же исчезла. Еще тоскливее стало на душе. Сейчас отец отвезет его к незнакомым чужим людям, а сам уедет. Переедет через этот мост, остановится и опять будет купаться. А его, Игорька, с ним уже не будет. И влажной пеленой затуманились у него глаза. Он отвернулся от отца и стал смотреть прямо перед собой на противоположный берег. На той стороне в воде стояли коровы, лениво махая хвостами.

— Ты что же не поплавал? — спросил у него Григорий, вылезая из воды.

— Не хочу, — пробормотал в ответ Игорек.

Григорий, не одеваясь, закурил, сел возле него. Отец и сын молчали. Оба думали об одном и том же: через несколько минут им придется расставаться. И когда они снова будут вместе — неизвестно.

Волны реки неслышно набегали на берег, гладили песок, смывали с него оставленные ими следы. Может быть, и жизнь захлестнет теперь каждого из них, сгладит память о прежних днях. Кто знает. Разве можно предугадать все, что может случиться в жизни?

Сотрудница детского дома Агриппина Матвеевна, полная, заплывшая жиром женщина, встретила Игоря ласково. Она пыталась занять его игрушками и книгами. На обложке одной из книг Игорек увидел дракона с открытой зубастой пастью, от которого убегала горбоносая старушка в красном платье.

— Почитать тебе книжечку? — ласково обратилась к Игорьку Агриппина Матвеевна.

— Да, — стеснительно промямлил Игорек, сгорая от любопытства.

— «На краю долины, — выразительно начала Агриппина Матвеевна, — стоял маленький домик. Жили в домике четверо: старик со своей дочерью Зумрад и жена старика со своей дочерью Киммат. Старуха свою родную дочь Киммат любила, а падчерицу Зумрад ненавидела…»

Воспользовавшись занятостью Игорька книгой, Григорий на носках осторожно пошел к двери.

— «А старуха не унимается, требует: „Отвези Зумрад в дикие горы подальше, чтобы она заблудилась“, — слышал он позади себя вкрадчивый голос Агриппины Матвеевны, — Повел старик Зумрад в горы. Долго шли они горами да ущельями, зашли в такую глушь, где нога человека не ступала…»

Григорий знал, что мальчик после будет плакать, кричать, но пусть это случится не на его глазах. Когда Григорий, приоткрыв дверь, вышел в коридор и, молча прощаясь с сыном, в последний раз поглядел на него, Игорек тревожно обернулся. Оставив тетю, он подбежал к отцу, вцепился в его брюки.

— Я тебе сейчас пойду шоколадку куплю, — пытался обмануть его Григорий. — А ты пока с тетей книжечку почитай.

Но Игорек с недоверием отнесся к его словам.

Недобро поглядывая на Агриппину Матвеевну, он с дрожью в голосе говорил:

— Я с тобой, папа.

Агриппина Матвеевна уселась за стол, взяла с прибора самописку с тонким кончиком и в толстой тетради с жесткой картонной обложкой под № 75 разборчиво вывела: «Королев Игорь».

Григорий стал читать Игорьку сказку дальше:

— «Пошла Зумрад отца искать. Ходила Зумрад по горам, ходила и окончательно заблудилась…»

Расставание отца с сыном явно затягивалось. Агриппина Матвеевна бросала на них недовольные взгляды, с раздражением думала: «И кто ему дал документы? Зачем разрешили самому привезти ребенка?..»

Наконец Агриппина Матвеевна не выдержала. Она подошла к Игорю, взяла его за руку, повела с собой.

— Пойдем я тебя покормлю. Ты ведь кушать хочешь с дороги.

Игорек, упершись, скользил ногами по натертому мастикой полу.

Григорий поцеловал Игорька и быстро пошел к выходу. В коридоре его преследовал истошный крик. Выйдя на улицу, Григорий остановился, глубоко вздохнул. Он закурил и поглядел на дверь. «Не взять ли его обратно?» И тут дверь с треском открылась, с облупленной стены посыпалась штукатурка. Игорь бросился к отцу, спрятавшись за его спину, крепко ухватился за ногу. Через открытую дверь Григорий увидел, как Агриппина Матвеевна шаром катилась по коридору, махая в воздухе пухлой короткой кистью руки. «Укусил он ее», — догадался Григорий.

— Бежим к машине, — шепнул Григорий. Игорек летел, не чуя под собой ног.

— Скорее, папа! — панически выкрикивал он, боясь, как бы не догнала его тетя.

За воротами они услышали громкий голос Агриппины Матвеевны:

— Обождите! Я вам документы принесу.

Игорек, забравшись в кабину, трусливо озирался на ворота, теребил отца за руку:

— Поехали, папа!

Через ограду детдома перекинули тополя кряжистые сучья. Ветер сдувал с них белый пух, разносил по улице. Из открытого, занавешенного марлей окна двухэтажного здания детдома вырвался наружу рассерженный детский голосок:

— Как дам по башке — улетишь на горшке!

А из другого окна лилась веселая песня:

Тут комарик на лужокПрилетел под липки,Сел на тонкий лопушок,Заиграл на скрипке.Две лягушки комараМигом услыхали,На лужайке до утраПольку танцевали.

Возвратив документы, Агриппина Матвеевна осуждающе заметила:

— Напрасно вы канитель разводите. Раз суд решил, то нечего и своевольничать.

Попрощавшись с Агриппиной Матвеевной, Григорий развернулся и тронулся в обратный путь. Игорек — смирный, тихий. Григорий — задумчивый, сосредоточенный. Опять, как и сюда, ехали молчаливые. Только у Игорька радостно стучало сердечко да в глазах прыгали веселые зайчики.

«Разве я не в силах воспитать ребенка? — размышлял в пути Григорий. — Меня-то один отец вырастил…»

Машина, урча, выехала на бугор и понеслась возле дубовой рощи. Деревья друг от друга далеко, но каждый дуб крепок и могуч. На просторе они осанисто раздались, взмахнули куполами ввысь, привольно и молодецки раскинув густые сучья. Будто из тьмы веков, спасая Русь от вражеского нашествия, встали чудо-богатыри. Победив врагов, разыгралась в них силушка молодецкая, не мог их одолеть уже вековой сон. Так они и остались на Русской земле на диву и утешенье людям. Но пронесется ураган, развеется дремота, встрепенутся чудо-богатыри, удалью зазвенят листочки, богатырский вздох испустят великаны и весть о них далеко разнесется в чужих краях. Живы богатыри на Русской земле!

Вьется среди зеленых хлебов дорога. Солнце щедро разлилось по полям. В ощущении великолепия и могущества мира утонули невеселые думы Григория. Ему рисуется новая жизнь… Он приходит с работы домой, выносит на улицу ведро, мыло, полотенце. Игорек поливает из кружки на руки, потом неожиданно льет ему студеную колодезную воду за шею, смеясь отбегает в сторону. Лукавством и озорством светятся его глаза. А из дома кричит им Нина:

— Что будете есть? Колбасы вам пожарить или яичницу приготовить?

Ничего нет вкуснее блинцов с маслом, которые пекла ему с отцом бабка Груня. И он ответит жене:

— Напеки блинцов.

— Блинчиков давай! — повторит за ним Игорек.

И тут появляется Дарья Ивановна.

— Увел от меня дочь, скучно мне без нее. Хотя бы в гости почаще приходили. Пойдемте поужинаем вместе.

— Так нам Нина блинцы уже печет.

— А я не могу, что ли? — обидится она. — Напеку вам и блинцов, и блинов, и пирогов с начинкой и без начинки.

И пойдут они ужинать к Дарье Ивановне. Выпьют там по маленькой рюмочке, и Кондрат Поликарпович начнет хвастаться женой:

— Намедни зашел я за Дашей. В чайной Васька Попов со своим другом Федором Колотушкиным сидит за столом и ругается. Время позднее, а они никак не помирятся. Даша просит их освободить помещение, а они и слушать не хотят. Васька задирается, трясет Колотушкина за петли. И тут Даша как их подхватит обоих за шиворот — и на крыльцо. Зараз стихли. Когда она их вытряхивала, картузы с них послетали. Я им вынес картузы, а они мне руку пожали. Васька даже на прощанье сказал:

— Спасибоньчик, дед!

И растекаются, у Григория радужные мысли, все шире захватывая его воображение. Нина согласна воспитывать Игорька. Только она настаивает уехать отсюда, чтобы не было больше раздоров и столкновений с семьей Скворцовых. А какие могут быть столкновения? Николай здесь не живет, а его родителям Игорек совсем не нужен. Будем жить здесь. Надо только поскорее устроить эту новую жизнь. Нечего топтаться на месте. Самое худшее для человека — сидеть и ждать. Человек не курица, цыплят не выведет.

Взглянув на приумолкнувшего сына, произнес:

— Ничего, Игорек, скоро у нас будет мама. И заживем мы тогда, как и все люди…