«Если», 2011 № 01 - Журнал «Если»

Знаете, что самое клевое? Вернулось название «аэроплан», словцо из детских книжек, доставшихся мне в наследство от деда. Помню, увидев аэроплан, упомянутый в первой истрепанной повести про Бобби Блейка, я, малек, рисовавший себе за чтением реактивный лайнер шестидесятых годов двадцатого века, вдруг с испугом осознал, что речь идет о каком-то допотопном коробчатом воздушном змее с мотором.

«Бентодин-II» скорее напоминал летучий батискаф с управляемой гравитацией и преобразователем модуля поля взамен движка, но, пока мы плавно спускались из звездной черноты в холодные синие небеса Урана, «слушался руля» как истинный аэроплан. Я мог закладывать виражи и парить, скользя сквозь дымку, и что-то заставляло искусственное тяготение корабля подлаживаться под эти крены и развороты, создавая ощущение всамделишности происходящего, что никак не удавалось бескрайней синей пустоте в стоп-кадровом окне наружного обзора. Этим «чем-то», скорее всего, была Ильва: она хорошо знала мои предпочтения в постели и вне ее.

«Камея» расплылась и на миг выдала изображение запрокидывающейся черной решетки; потом картинка вновь стала резкой в бледном зерне помех, и Ильва сказала:

— Я начала переброску «Фермопил» с Ариэля. Займу синхронную орбиту над объектом, сигнал будет четче.

Дубль-Ильва оторвалась от рычагов и кнопок, остановила на мне взгляд темных глаз и сказала:

— Наложение обновленных дополнительных данных завершено. Опасности потери сигнала нет.

«Камея» внезапно очистилась от статики, контуры стали контрастными и неестественно резкими.

— Двадцать километров до точки рандеву. Начинаем выравнивание скоростей. Вертикальный вектор минус пять.

В окне прямой стоп-кадровой трансляции появился наш таинственный объект, яркий мазок на густой пустынной синеве. Дубль-Ильва сказала:

— Установлено оптическое слежение.

Я спустил дисплеи. Ага, вот. Дрожащая пылинка, не такая уж далекая, медленно вырастает на экране.

— Сказать по совести, сходства с космолетом я не ждал.

Ильва улыбнулась:

— Тут можно только гадать. С тех пор как мы пропустили через последнюю версию «Драматурга» «Звездный десант покоряет Вселенную», мне хочется строить корабли, как у них.

Летающие утюги? Когда мне перевалило за семьдесят, в часы досуга я создал «Драматург», «сценарный обработчик», о каком мечтал с детства, пакет программ, способных превратить постановочный сценарий в 3D-фильм, качеством не уступающий съемке живой игры актеров. «Драматург» стал источником второго капитала, которого я лишился, и (пока сидел в каталажке) основой процветания творческой деятельности во всем мире. В начале две тысячи пятидесятых целый полк юристов занимался изъятием моих авторских и патентных прав у «этих выродков», принуждая подонков платить, платить, платить, пока Ильва не взялась истреблять их.

Штуковина в стоп-кадровом окне не имела ничего общего ни со звездолетами Флэша Гордона, ни с топорно сделанными дурацкими драндулетами из старых киносериалов, ни с высокохудожественными кораблями, которых мы с Ильвой наплодили силами «Драматурга 8.0».

Тем не менее перед нами был звездолет из фантастического романа: восемь кургузых хвостовых рулей кольцом с тыла и стройный серебристый корпус. При этом никаких иллюминаторов, а когда мы все-таки облетели вокруг, я не увидел раструбов дюз: во внешнюю тьму открывались ячейки сот.

Внизу, в грузовом трюме, мы с Дубль-Ильвой натянули облегающие бронированные скафандры, первоначально разработанные для Титана переделкой костюмов для глубоководных погружений на абиссальные равнины Земли. Взятую за основу модель усилили разными наворотами до предела технических возможностей ВОЛа. Приемлемо для текущих условий, хотя при отказе эквилибри-моторов мы схлопнулись бы гораздо раньше, чем ухнуть к центру Урана.

Снаружи я словно завис в небе, угодил в сон: бок о бок парят два корабля, рядом, прицепленная к страховочному тросу, плавает Дубль-Ильва в скафандре, а на внутренней поверхности моего шлема тускло подмаргивает маленькое изображение ее оригинала. Ильва сказала:

— Длина примерно сто футов. Немногим меньше «Бентодина».

Немного было и подробностей. Корпус чужака отливал желтизной, а вдобавок — теперь, когда появилось, что отражать: нас и наш корабль, — обнаружил высокую отражающую способность, достаточно высокую, чтобы всеохватное небо сообщало ему синий оттенок.

Ильва объявила:

— С моего конца ничего, от корабельных датчиков ничего. Малая проницаемость для радара. Для НОВТеМата непрозрачен. Температура видимой поверхности равна температуре окружающей среды.

И висит здесь… как? «Бентодин» удерживали на позиции за счет активного использования модульных полей. Поскольку эта штука ничего не излучала, возможно, перед нами был всего-навсего буй. Бессмысленно задавать Вопрос Номер Два: зачем здесь висит?

Когда мы очутились достаточно близко и, оставаясь в нескольких метрах от объекта, выполнили облет, подробности все-таки отыскались. Тонкие бороздки, вроде очертаний люков, в металле, если это был металл. Неотчетливая гравировка, похожая на гибрид китайских иероглифов с клинописью. Я сказал:

— Если это буквы, то совсем не похожие на буквы огнелисов. Опять допущение. В эту тайну нам также не удалось проникнуть.

За недостатком образчиков. За недостатком привязок. Полагаю, огнелисы, подобно нам, хранили накопленные знания в основном на недолговечных носителях. Сегодня на Земле записи — редкость, сохранились лишь таблички «Осторожно!» да кое-где плакаты «Вы не заблудились». Среди островков предполагаемой письменности был участок, обведенный тонкой чертой с вмятиной в одной точке, словно туда ткнули пальцем, хотя оставить такую ямку-невеличку мог разве что младенец.

Ильва сказала:

— Сдай назад, к началу страховочного шнура. Сейчас дублерша попробует вскрыть объект.

Дубль-Ильва — расходный материал. Мистер Зед — нет.

По моей команде подсистема стоп-кадровой трансляции сделала шлем клона якобы прозрачным: основываясь на информации с внутренних датчиков, смастерила изображение ее головы. Дубль-Ильва смотрела на меня без выражения, темными непроницаемыми глазами. Лючок открылся легко. Внутри был рычаг.

— Нажимай.

Ильва на «камее» нахмурилась:

— Стоит ли?

— А зачем я сюда прилетел?

— Да уж лучше бы кто-нибудь другой. У нас тысячи служащих, есть из кого выбирать.

Но они — не я. Срок, отпущенный мне природой, истек пятьдесят лет назад. Пятьдесят лет я веду жизнь взаймы. Мне нравится думать, что я одалживался не напрасно.