Колонна и горизонты - Радоня Вешович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нас немного подбадривало то, что с каждым шагом мы все больше удаляемся от Романии, от гитлеровских и усташских лыжников. В инистой тишине мороз казался не таким страшным, как окружение и уничтожающий огонь, какой нам довелось пережить под Пеновацем и в Белых Водах. Перед вечером по колонне пошли слухи, что в районе Мала Поля, у самой вершины Игмана, находятся горные жилища местного партизанского отряда. Говорили, там можно обогреться и, может, даже получить по кружке чаю.
Облегчение наступило лишь тогда, когда мы преодолели последнюю, решающую вершину. Впереди забелели участки не покрытой растительностью горы Белашницы, и начался головокружительный спуск. Люди падали, съезжали вниз, слышался смех, и мороз уже не казался таким сильным. Даже Перо Четкович, поднимаясь после очередного падения, смущенно посмеивался в усы. Его смех звучал приглушенно, совсем по-детски.
После тридцатичасового марша[7] на опушке густого букового леса наконец показалось село Пресеница. По прибытии в село врачи и медсестры сразу же засуетились около обмороженных бойцов, которые устроились вокруг очага в школе и домах и держали ноги в тазах и деревянных корытах. Вот когда начались настоящие мучения! Прежде чем разуться, иногда приходилось разрезать обувь. Крестьяне удивленно смотрели на происходящее. Если требовалось, они охотно помогали медсестрам, приносили и растапливали снег.
Растирание снегом и массаж постепенно восстанавливали кровообращение, и на отмороженных местах возникали, как при тяжелых ожогах, крупные пузыри, полные жидкости. Бойцы спокойно посматривали на все, словно их и не касалось это вовсе. Из-за чрезмерной усталости они пока еще не были способны понять, что стали инвалидами. Позднее многие из числа сильно обмороженных бойцов умерли в госпитале под Фочей.
Советы нашего Четковича, который еще до перехода Сараевского поля рекомендовал нам обернуть стопы шерстяной тканью, тряпками или газетами и намазать их жиром, оказались неоценимыми. В нашем батальоне после игманского марша было меньше тяжелых отморожений и ампутаций, чем в других. На моих стопах тоже появились пузыри, но я их плотно забинтовал, и они не мешали мне ходить.
На следующий день из Сараево донеслись орудийные выстрелы. Несколько снарядов разорвалось в поле за селом. Перед вечером в небе появился самолет-разведчик. Наше командование приняло срочные меры: сначала в Трново, а затем в фочинский госпиталь на санках было перевезено около ста шестидесяти обмороженных бойцов, из них около ста — с тяжелыми обморожениями. Потери наши были значительными.
У ГАЙОВИЧЕЙ
Район расположения нашей бригады охватывал Калиновик, Фочи, Горажду, Чайниче, Борие, Праче и доходил до отрогов Яхорины. До нашего прихода на этой территории действовало около тысячи четников. Теперь они добровольно перешли на сторону партизан. Роты и взводы нашего батальона разместились в населенных пунктах Мосоровичи, Яжиче, Елашац и Влаоле, готовясь к операции против итальянского гарнизона в Калиновике.
Моя рота находилась во Влаоле. Это село располагалось на холмистом плоскогорье, и его жители занимались преимущественно скотоводством.
Со стрех домов до самой земли свисают огромные ледяные сосульки. У нас, в бревенчатой избе, настоящий деревянный пол, в углу стоит кухонная плита, на которой наряду с деревянной посудой есть и эмалированная, поэтому комната выглядит необычно, почти по-городскому. Дом этот принадлежит старому Перо Гайовичу, который рано овдовел и сам вырастил двоих сыновей. Перо радушно встретил гостей, положил в горячую духовку баранину, а уж потом продолжил свою работу в скотнике.
Рота установила свои станковые пулеметы на возвышенности перед селом. Для усиления нам выделили еще один немецкий станковый пулемет из белградского батальона. Наводчиком этого пулемета был серб из Ясеноваца Велько Миладинович (Попо), учившийся перед войной в Загребском медицинском институте. Помощником у Велько был Томо Коичич из Сотонича. До войны Коичич работал сапожником.
Здесь, в селе, мы продолжали политическую учебу, начатую в Средне. В качестве учебного пособия использовали «Историю Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)». Учеба давалась бойцам нелегко: часто им приходилось заниматься усталыми и в холодных сараях, к тому же общеобразовательный уровень слушателей был далеко не одинаков. Но руководитель группы всегда стремился как можно доходчивее излагать учебный материал. Он обстоятельно рассказывал нам о положении русского крестьянства при царизме, о русско-японской войне, о забастовках трудящихся в Петрограде и о провокационной роли попа Гапона, объяснял значение ленинских идей в борьбе со стихийностью и умалением роли сознательного элемента в революционном движении.
Напрягая внимание, мы слушаем своего преподавателя и ждем, когда начнется опрос. На некоторых из нас голос преподавателя действует убаюкивающе. Леко, Мирко и Владо после разъяснения очередного раздела стали осматривать аудиторию, чтобы найти тех, кто никак не может заставить себя сосредоточиться. Двое бойцов из последней смены караула, положив головы на ладони, делают вид, что глубоко задумались, а в действительности спят, скрытые спинами сидящих впереди товарищей. Такое отношение некоторых товарищей к занятиям Крсто расценивал как пережиток крестьянской отсталости. «Нам легче поставить на карту жизнь, чем решиться на систематический, упорный труд», — говорил он.
Часовые, патрулировавшие между позициями станковых пулеметов Вуйошевича и Миладиновича, выстрелами подняли роту. Стоял холодный ясный день. Из снежной дали, на расстоянии около двух километров, откуда-то со стороны Калиновика, брели стрелковые цепи итальянцев. Их темные фигурки четко выделялись на фоне ослепительно белого снега. Наводчики установили прицелы пулеметов для стрельбы на максимальную дальность. Несколько наших очередей остановили двигавшуюся массу. Не отвечая на наш огонь, итальянцы скрылись за холмом, а затем отошли в Калиновик.
Однажды утром во время урока наш командир, пожилой учитель Секуле Вукичевич, хлопнув себя по лбу, вдруг вытащил свои карманные часы и посмотрел на них. Оказывается, он забыл выслать смену Велько и Томо, которые мерзли на холодном ветру за селом. Когда их сменили, Велько и Томо заняли места ушедших товарищей и как ни в чем не бывало стали слушать. Такая дисциплинированность невольно оказывала влияние на других, особенно на тех, кто был склонен к мелочным обидам.
Вступив в 1-ю пролетарскую бригаду, мы, разумеется, не стали сразу настоящими бойцами и не освободились полностью от своих недостатков. Однако уже само решение принять участие в освободительной борьбе свидетельствовало и о наших достоинствах и одновременно раскрывало перед нами необъятные возможности для совершенствования характера. Мы
