Парижское приключение - Элизабет Эштон

— Расскажи мне о работе. Что происходит в других комнатах?

— Стирают, кроят, гладят. Ты знаешь, наверное, что все модельные экземпляры создаются вручную. Их выкраивают по toile, так называется выкройка из холста; все модели первоначально делаются из toiles, и их подгоняют по фигуре, что-то исправляют. Я не стану показывать тебе цеха, там всегда полно народу, да нам и не рекомендуется бродить по дому. Все поручения выполняют ученики, они же присматривают за одеждой и приносят нам все необходимое. Мы, модели, как видишь, привилегированный класс, нежные тепличные создания, от нас требуется только носить красивые наряды и представлять их в самом выгодном свете.

— Вот здесь-то я и потерплю крах, — уныло сказала Реки. — Я… у меня не так много опыта в работе такого рода… Мне нужна будет помощь.

Джанин недоверчиво посмотрела на нее, недоумевая, как же она оказалась здесь, но чувство такта не позволило ей расспрашивать об этом.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказала она, — ты — любимый тип месье. Он обожает блондинок, а сейчас у нас их нет, и я уверена, что у тебя есть все необходимое для этой работы. Он уже давно пытается найти кого-нибудь взамен Туанет.

Рени заинтересовалась:

— Ты знала ее?

Джанин покачала головой.

— Это было до меня, но о ней здесь ходят легенды. Ты видела ее фотографию в салоне?

— Да. Она была очень красивая. Джанин вдруг тихо присвистнула.

— Так вот кого ты мне напоминаешь! У тебя точно такой же неземной взгляд, как и у нее.

— О, перестань, — воскликнула Рени. — Я и так чувствую себя призраком.

Но когда она произнесла эти слова, холодная дрожь пробежала по ее телу. Скорее всего для Леона она и была призраком, духом его умершей возлюбленной. Мысль ужаснула ее.

— Призрак или нет, я не знаю, но ты можешь быть спокойна за свое будущее. Готова поспорить, что когда месье вернется, он ни с кем другим и работать не будет.

Джанин с Рени вышли, чтобы где-нибудь пообедать, — в Париже перерывы были длинными. Они слегка перекусили в одном из кафе, которых на бульваре было бесчисленное множество; затем прогуливаясь дошли до Плас-д'Опера, и полюбовались затейливым зданием Оперного театра, оттуда прошли по улице Риволи, с ее крытыми галереями и магазинчиками, и наконец вышли к площади Согласия. На огромном пространстве площади терялись даже бурлящие потоки транспорта. В центре стоял египетский обелиск, и Рени сразу признала в нем собрата шпиля Клеопатры, что на набережной Темзы. Но этот, установленный в центре одной из огромнейших и красивейших площадей мира, был более впечатляющим. Они подошли к площади с северной стороны. Слева от них располагался сад Тюильри с террасами, скульптурами и круглыми прудами, а справа, сужаясь к горизонту, тянулись ровными рядами Елисейские поля, окаймленные знаменитыми каштанами и заканчиваясь Триумфальной аркой. Прямо перед ними был мост Согласия. Вокруг было множество фонтанов и скульптур — это место производило огромное впечатление простором и обилием света.

— Какое чудесное место можно обнаружить в самом центре города, — сказала Рени.

Джанин вела ее вокруг парка, к Сене. Она задержалась у одного из фонтанов.

— Вот здесь отрубили голову Людовику Шестнадцатому, — сказала она Рени.

— Неужели?

Рени была неприятно удивлена.

— В те времена это место, должно быть, выглядело иначе в тени госпожи Гильотины, — говорила Джанин. — Ты читала вашего Диккенса? Можешь себе представить, как мадам Дефарж со своими сестрами сидят на этом самом месте, где мы сейчас стоим, и вяжут, и считают при этом головы, падающие в корзины?

— Ну вот, ты все испортила.

Рени дрожала. Светило теплое апрельское солнце, и было трудно поверить в реальность тех кровавых событий, которые когда-то запятнали это чудесное место.

Они брели по Елисейским полям мимо раскинувшихся парков, в которых играли дети, посмотрели на карусели и киоски. Джанин показала Рени парк Елисейского дворца — официальной резиденции президента Франции. Они дошли до площади Рон-Пуэн, где сходились сразу шесть улиц. Ее украшали шесть фонтанов и клумбы со множеством восхитительных тюльпанов.

— Нам пора возвращаться, — сказала Джанин, посмотрев на часы.

Рени с грустью поглядела на Триумфальную арку, которая была видна прямо за Рон-Пуэн. Центральная авеню была настолько широка, что вмещала в себя шесть полос движения транспорта, места для парковки машин и кафе под открытым небом по обеим сторонам, и достигала своей высшей точки на площади д'Этуаль.

— А нам нельзя подняться наверх? — спросила Рени.

— Сейчас у нас уже нет времени. Придем сюда как-нибудь вечером, будем пить кофе на террасе и наблюдать, как течет жизнь. Но сейчас нам нужно возвращаться.

Они пересекли Рон-Пуэн, рискуя оказаться в водовороте машин, и, пройдя боковой улочкой, вышли в Сент-Оноре. Мужчины оборачивались, провожая взглядом этих двух очаровательных девушек в шикарных нарядах. Джанин предупредила Рени, чтобы та не гуляла по городу одна. Миновав фешенебельные магазины, они вернулись в салон Себастьена.

В последующие дни Рени продолжала бездельничать. Так как ни одна из моделей не была сшита специально для нее, она не могла работать в них. Чтобы как-то скоротать длинные часы, она, следуя примеру Джанин, начала вязать свитер. Ей подумалось, что можно будет послать его Барри в знак примирения. Хотя воспоминания о его предательстве все еще мучили ее, но ее первое бурное негодование уже прошло. Она часто думала о нем. Их дружба была слишком долгой и прочной, чтобы пострадать от глупого мимолетного увлечения. Она уже почти собралась написать ему, чтобы попытаться помириться.

Джанин сдержала свое слово и на второй вечер повела ее пить кофе на Елисейские поля. Они сидели в кафе на верхней террасе рядом с дорогими магазинами и демонстрационными залами автомобильных фирм. Авеню постепенно одевалась в вечерние огни; беспрерывные потоки машин неслись навстречу друг другу, а по тротуарам разгуливали нарядные толпы людей. Деревья уже зеленели нежной листвой и над всем этим розовело небо, пронизанное отсветами лучей заходящего солнца. Легкая дымка тумана окутывала Триумфальную арку.

— Вот он, Париж, — с пафосом произнесла Джанин. — Интересно, чем он станет для тебя?

— Надеюсь, что посвящением в мир высокой моды, — смеясь, сказала Рени. — Ведь не вязать же я приехала сюда.

— Ты не пробыла здесь и недели, — напомнила ей Джанни. — Подожди, скоро начнется работа над новой коллекцией. Это пострашнее, чем премьера в Уэст-Энде, но надеюсь, что в Париже ты испытаешь нечто более захватывающее, нежели тяжелая работа.

— Ну, это маловероятно, — вздохнула Рени. Если Джанни имеет в виду любовные переживания, то их Рени пока было достаточно.

Кроме прогулок с Джанни, она проводила вечера с Колетт и Гаем, — эти развлечения не требовали таких больших расходов, ведь ей нужно было пополнить свой летний гардероб парижскими нарядами. С помощью Джанин она купила детям Рино увлекательную «Змейку» и другие несложные игры, и их посиделки стали такими шумными, что взрослые, желавшие смотреть телевизор, выдворили их из комнаты отдыха, и им пришлось перебраться к Рени, в ее маленькую комнатушку. Она быстро нахваталась от детей разных французских словечек и выражений, так что их игры оказались взаимовыгодными.

И наконец вернулся Леон.

Он приехал утром в один из тех дней, когда после весеннего ливня ярко светило солнце и город стоял, напоенный нежной весенней свежестью. Его приезд был для всех неожиданностью. Он просто вошел в офис, держа в руках папку с набросками, и мгновенно все вокруг наполнилось жизнью.

Персонал стал расторопнее, манекенщицы свернули свое вязание вместе с разговорами и бросились прихорашиваться перед зеркалом, висящим на стене. На Пьера обрушилось бесчисленное количество поручений, и он постоянно носился между цехами и студией Леона. Рени со страхом ожидала, когда он вызовет ее к себе, и это, конечно, должно было произойти сегодня. Она сама не знала, хочет она его видеть или нет, и боялась — как-то он встретит ее? Воспоминания об их последнем разговоре в Ла Боле все еще жили в ней. Но если тогда он был просителем, заинтересованным в ее услугах, то сейчас он — ее работодатель. Когда в конце концов за ней прислали, она обнаружила, что колени ее трясутся, и перед тем как войти в кабинет, ей пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы не выглядеть такой взволнованной.

Он сидел за большим столом, заваленном эскизами и образцами тканей. Пиджак темного костюма висел на спинке стула, и Леон работал в нарукавниках. Рени уже успела отвыкнуть от его красоты, и сейчас, когда она встретила его взгляд, ее сердце тревожно забилось.

— Вот вы и приехали, Рени, — произнес он.

— Да, месье, — скромно сказала она и опустила глаза. Он улыбнулся; она хорошо помнила эту обезоруживающую улыбку.