Русские во Второй мировой - Анатолий Уткин

Удивительно пустынным было небо. Нелетная погода связала по рукам и ногам обе стороны. Помимо прочего, генерал Рихтгофен находился в небе Предкавказья, где восхитительная погода давала простор его асам. Сообщение с севера, давно, собственно, им ожидавшееся, его все же поразило. Чтобы поддержать дух окружающих, он сослался на небесные силы. И все же командующий авиафлотом Рихтгофен был менее оптимистичен, чем обычно: «Опять русские мастерски воспользовались плохой погодой. Дождь, снег, ледяной туман сделали полеты невозможными. Не удалось бомбовыми ударами помешать противнику перейти Дон… Будем надеяться, что русские не достигнут железной дороги — главной артерии нашего снабжения». Пока мысль, что задумано полное окружение 6-й армии, никому даже не приходила в голову. О передислокации в район небесных штормов над теперь далеко не тихим Доном не могло быть и речи.

Капитан Бер осуществлял в штабе Паулюса связь с лейтенантом Штоком — главным источником сведений о происходящем в стане румынов. Он сообщает об особенностях поведения румынских офицеров, покинувших своих солдат, о блуждающих в степях неорганизованных группах румын, о панике, парализовавшей союзника.

Взоры обратились на 48-й танковый корпус — свободную, запасную ударную силу Паулюса в занимаемом периметре. Все отметили замедленный темп его продвижения. Хайм двинулся на Клетскую. Лишь примерно через час немцы поняли, что перед ними явление не рядового масштаба. Быстро строится первый немецкий план: Хайм направляется восточнее первоначального приказа, румынские дивизии направляются на северо-восток и северо-запад. Во второй половине дня 48-й танковый корпус немцев наконец достиг Блинова, но советские части избегали (это вам не 1941 год) лобовой встречи с немецкими танками. Они наносили удары и отходили, чтобы через некоторое время вернуться вновь. Хайм в погоне за ускользающим противником вывел свои танки из Блинова.

22-я германская танковая дивизия бросается в охоту на Романенко. Поздно. Танки генерала Родина на рассвете 20 ноября без единого выстрела занимают расположение штаб-квартиры 1-й румынской моторизованной дивизии в Перелазовской. 22-я германская танковая дивизия генерала Оппельн-Брониковского так и не нашла искомых советских танков и под тяжестью общих нарастающих ударов артиллерии и пехоты откатилась к реке Чир. Одно время она двигалась параллельно тем самым танковым колоннам, которые так упорно искала.

Только вечером 19 ноября штаб группы армий «Б» начал осознавать сложность складывающегося положения. В 22.00 он отдал Паулюсу приказ предпринять необходимые «радикальные меры». Стабилизировать ситуацию на участке 3-й румынской армии, восстановить крепость левого фланга. Ситуация требовала прояснения, время стало бесценным, но ни Лист, ни Паулюс не знали, что их ждет через несколько часов.

Наконец-то город-великомученик почувствовал ослабление того жесточайшего пресса, что давил на него с такой неумолимой жестокостью столько месяцев. У немцев было другое настроение — вечером 19 ноября части удобно устроившихся в балках солдат пришлось расстаться со своим уютом. После наступления темноты они получили приказ оставить злополучный Рынок (с него-то все и началось в Сталинграде). Механики срочно осматривали машины и грузовики, заполняемые пехотинцами, получившими сухой паек и боеприпасы. Новый приказ — закрыть пробитую русскими брешь на северном фланге. Все чувствовали себя неуютно, северный ветер гнал поземку по замерзшей земле. Вокруг ходили румыны, хуже всех себя чувствовали коллаборационисты, те самые хивис (Hilfewillige), которые прислуживали оккупантам. Складывается впечатление, что более всего их презирали сами немцы.

В штабе Паулюса генерал Шмидт пытался определить объем ущерба, ширину северной пробоины. Это была весьма сложная задача, так как слухи неразделимо смешались с реальностью. Авиация не могла помочь, полковой же разведке такие обобщения не по плечу. В половине одиннадцатого вечера немецкая пунктуальность победила, и Шмидт объявил, что отправляется спать. Окружающим оставалось лишь восхищаться хладнокровием генерала.

В «Вольфшанце» первые беспокойные ноты (aiarmierende Nachrichten) проникают через два-три часа. Но центр принятия стратегических решений не здесь, он сместился вместе с Гитлером на юг Баварии (Гитлер находился в Бергхофе уже две недели). Полковник Гелен, строго говоря, предупредил об известном вероятии активных действий Красной Армии, но в это среди горного великолепия трудно верилось. Гитлер хотел смотреть на события «сверху», не отвлекаясь на детали. Рейх правил тремя сотнями миллионов европейцев, и эту силу никому не разбить. И горе тому, кто попытается. Он сладко спал среди Баварских Альп, когда через Растенбург, Вольфшанце к нему начали поступать первые сведения о советском наступлении. Цайцлер по телефону сообщил о прорыве Красной Армии на северо-западе и на западе от Сталинграда, где фронт сдерживала 4-я румынская армия.

Утром фюрер немецкого народа принялся рассматривать карты восточной оконечности своей империи. В конференц-зале было тихо и покойно. (Его адъютант Энгель запишет в дневнике: «Фюрер попросту не знает, что делать».) Он расслабился и без знакомой истерии спрашивал о погоде в районе боев, о возможностях германских военно-воз-душных сил. Масштаб событий еще не определен, иначе не последовал бы около десяти часов утра приказ Паулюса генералу Фердинанду Хайму: 48-м танковым корпусом выдвинуться против советской 5-й танковой армии и восстановить статус-кво анте. Отдадим должное немцам, они увидели нависший над ними меч в виде 5-й армии, хотя и не полностью оценили его критическую значимость. 48-й корпус в это время двигался против советской 21-й армии в районе южного течения Дона. Приказ Паулюса переориентировал его, направляя на городок Блинов, в районе которого 5-я советская армия продвинулась далее всего. Это был поворот в противоположное направление, и, нужно сказать, Хайм был раздражен. Теперь на пути немецких танкистов попадались остатки румынских частей, и Хайм стремился как можно прочнее включить эти фрагменты в свой корпус.

Гитлер рассвирепел, когда узнал, что посланный навстречу наступающим советским войскам 48-й танковый корпус генерала Хайма не сумел сдержать наступающих советских войск. Он без околичностей уволил Хайма и, если бы не вмешательство Шмундта, судил бы его. Поезд Гитлера отправился в Восточную Пруссию вечером 22 ноября 1942 года, но уже 21 ноября фюрер отдал приказ Паулюсу: «6-й армии держаться, несмотря на угрозу временного окружения». Вечером 22 ноября: «Армия временно окружена русскими войсками. Я знаю 6-ю армию и ее командующего, и знаю также, что они поведут себя смело в этой трудной ситуации. 6-я армия должна знать, что я предпринимаю все для помощи ей и ее освобождения».

К югу от Сталинграда командующий фронтом Еременко в жестоком холоде ночи завершал подготовку к наступлению. От Бекетовки на юг — до соленых озер Сарпа, Цаца и Барманчак на двухсоткилометровом фронте — сжимали пружину три советские армии — 64,57-я и 51-я. Им противостояла разбросавшая свои силы 4-я румынская армия, прикрывавшая правый фланг 6-й германской армии Паулюса. Замысел заключался в быстром прорыве румынских позиций и выходе навстречу северным армиям, идущим от Дона.

Срочно зарывались кабели связи, чтобы танковые гусеницы не прервали связь с подведомственными частями. Саперы рыли тайные ходы под позиции неприятеля и закладывали в них заряды. Командующий фронтом не смог заснуть ни на час. В дело властно вмешалась природа. Густой туман парализовал авиацию, да и артиллерия лишалась необходимой прицельности. Если туман поредеет, докладывал Еременко, артподготовка начнется вовремя. Вообще говоря, хитрый Еременко, возможно, хотел дождаться ухода немцев на север — для закрытия северной бреши, а самому начать потом, ударом по уже ослабленным позициям. Но Ставка категорически настаивала на оговоренной заранее синхронности действий. Возможно, Еременко не был уверен в успехе наступательной операции.

Густой туман окутал его позиции, ударным группам было сложно ориентироваться в этом молоке. Танки наезжали друг на друга. Самолеты не летали. Еременко взял на себя смелость отложить начало наступления. Ставка требовала объяснений, и командующий фронтом, обливаясь потом, выдвигал свои аргументы. Вопрос решился в 9.30, когда командующий фронтом, уже подступая к грани нарушения субординации, приказал начать артиллерийский барраж через полчаса.

Южная артподготовка началась, несмотря на густой туман. Начали — уже традиционно — ракетные установки. После сорока пяти минут пламени, обрушившегося на систему обороны противника, румыны не могли не дрогнуть. По полям неслось громовое «ура», а навстречу уже шла толпа пленных. Еременко был несказанно удивлен, когда ему доложили о десяти тысячах военнопленных. (В Ставке не поверили и потребовали пересчета, который, к всеобщему удивлению, подтвердил эту цифру.) Американский историк У Крейг приводит воспоминания одного из участвовавших в наступлении солдат — Спитковского: «То тут то там русские солдаты стреляли в неровные ряды румын, и, когда Спитков-ский подумал о неделях и месяцах отступления, о жизни среди трупов, о блохах, он тоже выхватил автомат и начал стрелять в толпу. Когда он остановился, чтобы перезарядить автомат, он посмотрел на ряд мертвых тел — и онемение охватило его».