Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942 - Хайнц Килер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разведгруппы, которые мы встретили по пути, сообщили, что деревня Борисово, в отличие от сгоревшей Поповки, уцелела. Через бинокль им даже удалось разглядеть школу. Она была цела и невредима. Но вот получилось ли вывезти наши ящики до подхода русских? Мы пока надеемся. В крайнем случае Кирхгофф поджег бы дом. Возможно, по дороге машина была захвачена партизанами…
Артиллеристы рассказывают, что им пришлось бросить свои тяжелые орудия. Невозможно было в такой спешке тащить их по сугробам. Отступление прикрывают танки…
Когда мы проходили мимо заснеженного ельника, Пунцель подбежал к одному деревцу и срубил штык-ножом. Через восемь дней уже Рождество, а к тому времени, как он считает, вся эта суматоха с отступлением должна наконец закончиться…
17 декабря
Кирхгофф до сих пор не вернулся. Мы волнуемся – и за него, и за ящики с медицинскими инструментами.
Движемся дальше, проходя через деревни, которые даже не значатся на картах Генштаба. Жители занимаются своими обычными делами, и им непонятно, почему мы так часто делаем перерывы, чтобы согреть застывшие конечности. Мы почти не видим здоровых мужчин, кругом одни лишь женщины, дети и старики. Местные рассказывают, что, когда мы шли вперед, а русские отступали, они забрали с собой всех более или менее крепких мужиков. Завтра мы надеемся оказаться в более крупном населенном пункте и разузнать там про нашего Кирхгоффа.
18 декабря
Слава богу, Кирхгофф жив! И он смог все погрузить и отправить. «В самую последнюю минуту», – радостно доложил нам он. Русский авангард попытался было помешать погрузке, но немецкий танк, замыкающий немецкую колонну, прикрыл огнем ее отход. Потом их продвижению сильно помешала метель, и Кирхгофф внезапно оказался в расположении соседней дивизии. Хорошо, что он прибыл туда еще вчера. Теперь мы возвращаемся к своей привычной работе и организовали небольшой перевязочный пункт для нашего арьергарда, в то время как основная часть отряда продолжала отступление. О том, чтобы развернуться и снова наступать, немецкое радио, по словам Кирхгоффа, который был в курсе свежих новостей, пока еще ничего не сообщало. Так что о предстоящем ужасе остается лишь думать да гадать. Самое время позаботиться о зимних квартирах. Командир роты рассчитывает на то, что на ближайшее время мы расположимся в Калуге и там же проведем Рождество. Все должно происходить по плану. Излишне тревожиться не стоит.
19 декабря
Отходим в сторону Альчибино. Двадцать один километр пешком, притом ночью, через сугробы. В бездорожье. Для каждого из нас это тяжелейшее внутреннее потрясение. Прежде всего мы до сих пор не можем поверить в то, что отступаем. В сводках вермахта говорится о каком-то «выпрямлении линии фронта». В русских же листовках черным по белому написано, что в распоряжении противника неисчерпаемые резервы. Русские пытаются взять нас в клещи мощными силами. Ганс шепнул мне на ухо, что русские уже в Калуге и, возможно, сегодня ночью мы все окажется в плену. Что же случилось? Тем не менее мы по-прежнему думаем о Рождестве…
21 декабря
Все дальше и дальше. Тревога. Где-то рядом строчит пулемет…
22 декабря
Послезавтра рождественский сочельник. Но всем нам попросту не до него, мы не думаем об этом и не чувствуем ничего особенного. Весь вчерашний день и почти всю ночь трудились, не поднимая головы. Раненные в голову и в живот. У многих такие обморожения, которые мне даже трудно описать. Вчера, как нам стало известно, Калуга атакована русскими. Интенсивные уличные бои. Южная часть города в руках противника. Привезли тяжелораненого, который двое суток провел в снегу, ползком пробираясь до ближайшей деревни, где его и подобрали товарищи. В нем едва теплится жизнь. Осталась лишь радость от счастливого возвращения к своим. Можно ли это вообще описать, как-то еще почувствовать? Такой героизм? Сейчас, за два дня до праздника на родине? Рождество, Рождество…
24 декабря
Теперь очень коротко, несколько заметок. Приехали наконец в Калугу. Русские по-прежнему в южной части города. По дороге все машины застряли в снегу. Шеф хотел их даже сжечь. Метр за метром пробирались мы по глубокому снегу. Здесь, в бывшем госпитале (абсолютно пустом после отхода русских), мы обустраиваемся, устанавливаем оборудование. Сюда же перевозят всех раненых из полевого госпиталя, оказавшегося под обстрелом противника. Так что мы для них – последняя санитарная колонна. И сразу же чудовищная давка среди раненых. Ужасная война. За каждый дом, за каждую улицу. Человек против человека. Беспрерывные уличные бои. На автобусах подвозили немецких полицейских из Смоленска, но их одного за другим косили вражеские снайперы. А теперь дорога на запад (в сторону Смоленска) уже в руках у русских. Говорят, что мы окружены и можем скоро оказаться в плену. Это что же, такой вот подарочек на Рождество? Некоторые ругаются. Дорога на аэродром также под постоянным пулеметным обстрелом. Наш курьер-водитель застрелен. Его тело оказывается в братской могиле. За те полчаса отдыха, который нам любезно выделяет вечером доктор Нико, мы читаем письма, а я второпях пишу эти строки. На операционном столе мы поставили небольшую елку, украсили ватой и серебристыми нитями от сигаретных пачек (которые заботливо собрал Пунцель) и пытаемся петь. «Тихая ночь, святая ночь», но после второго куплета уже никто не поет, и песня застревает у нас в горле. Слишком много горя и мучений вокруг, и я вновь с восхищением поглядываю на доктора Нико. Ампутации он откладывает на следующий день, чтобы сочельник остался в памяти все-таки светлым днем… Да, вот такой он, Нико. Во время операции он иногда шутит, иначе бы просто не выдержал. «Все, хватит отдыхать, ребята. За дело».
25 декабря
Рождество. Раненые не получают горячую пищу. У нас есть только ящики с фруктами. Остатки из запасов роты снабжения…
Вчера доктор Нико велел запереть лазарет. Раненые заполнили все проходы и даже часть операционной. Нико приказал Готфриду прекратить прием раненых. Готфрид приказ не выполнил, он ведь священник, а в сочельник он не может отказать раненым. Тогда Нико сам встал грудью у
