Ульфила - Елена Хаецкая

Легат Эквиций вместе с нотарием проверял отчеты, предоставленные сборщиком налогов, и мучительно пытался понять, где именно спрятана ложь. Что цифры, указанные проклятыми мытарями, не имеют никакого отношения к действительности, – в том сомнений не возникало. Но больно уж ловко насобачились они растворять ложь среди правды – никак не ухватишь.

Легион, стоявший во фракийском городе Никополе, недополучил продовольствия, фуража и наличных денег жалованья солдатам на такую сумму, что еще месяц – и ребята самовольно выступят в поход «за зипунами». Сами возьмут все налоги натуральным продуктом и его, Эквиция, не спросят.

А местное население, что фракийцы, что ромейские колонисты – они, бедняги, и без того обобраны до нитки. Налоги-то грабительские. И в чьи, интересно, закрома, потекло зерно, предназначенное для никопольского легиона? Да только допытаться до того – тут финансовый гений потребен. И где ж его взять-то, гения? А какие есть, те все воруют.

Сидит легат, весь потный. Страдает.

И вот сапоги солдатские у входа загремели, мозаичную надпись SALVE на пороге припечатали – грох! Легат даже подскочил от неожиданности. А солдат – гав-гав! – что-то уже докладывает. Это Гаробавд, франк. Ну и выговор у него. С трудом отвлекся Эквиций от тягостных дум, в доклад Гаробавда вник.

И побелел.

– Готы, ваше превосходительство! – браво доложил франк.

Так.

Жалованье легионерам выплачено только наполовину, солдаты – через одного германцы, а вспомогательные когорты – те сплошняком варварские. И вот, извольте радоваться: гот у ворот.

– Готы? Сколько их? – хрипло спросил Эквиций. И выпрямиться себя заставил. И чтоб голос не вздрагивал. Все-таки римлянин.

– Двое, ваше превосходительство!

Эквиций сперва не понял. Потом понял. На франка разорался – что не по форме одет и вроде как винищем от него разит. Франк был идеально трезв и потому страшно обиделся.

Эквиций велел передать тем готам, чтобы подождали немного, пока легат их принять соизволит. Нотария с писульками пакостными выгнал, рабов призвал, велел свое превосходительство умыть и переодеть во все чистое. А то все-таки очень уж бледный вид имел.

Готов действительно было двое, один главный, другой при нем тенью. Тот, главный, свое имя назвал – Алавив.

Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с хрустом. И безошибочно метнул взгляд именно туда, где Эквиций (как сам легат считал, незаметно и очень удачно) лучника спрятал – на всякий случай. Усмехнулся Алавив, но ничего не сказал. А Эквиций почувствовал, что краснеет, и проклял свою бледную кожу. Был легат рыжеват и лицо имел нежное, чуть что – заливался предательским девичьим румянцем.

Алавиву, посланцу готскому, еще и тридцати не было. Одет богато, но куда богаче вооружен. Рослый, белобрысый, скулы торчат, нос крючком, серые глаза любую мелочь цепляют, по сторонам так и зыркают.

Легат Эквиций принял изящную позу, слушать приготовился – что ему варвар поведает. Говорили оба на жуткой смеси языков, как обычно изъяснялись между собою в гарнизонах и на пограничных заставах природные римляне и выходцы из различных варварских племен. Сейчас в легионах служило столько варваров, что и сам Эквиций начал уже забывать прекрасный звучный язык Цицерона.

Новости были, противу всех ожиданий, хорошими. И даже очень хорошими.

Не только великая Империя страдала от усобиц. Постигло сие бедствие и дикое готское племя. Давний враг ромеев, Атанарих слишком много мозолей отдавил в своем высокомерии – и вот теперь пожинает скорбные плоды.

Впрочем, как скоро убедился Эквиций, плоды эти были для Атанариха не такими уж скорбными.

Друг и родич этого Алавива, по имени Фритигерн, рожденный быть великим вождем, во всеуслышание заявил о своих правах, и многие вези, утомленные непомерным властолюбием старого князя Атанариха, стали на сторону Фритигерна. Увидев в том угрозу своему единоначалию, загорелся гневом Атанарих и замыслил Фритигерна извести, начав междоусобную войну.

Паче смерти страшился всегда Атанарих раскола племени. Любого, в ком видел угрозу для единства вези, почитал за злейшего врага. Потому собрал он силы и встретился с Фритигерном в открытом бою.

Тут вошел солдат, принес собеседникам вина. Рожа мрачная, сам неуклюжий. Эквиций вскипел: неужто раба не могли прислать? Где это он шляется, мерзавец? И легионеру махнул немилостиво: давай, иди отсюда.

Затем к Алавиву обернулся:

– Так нужно понимать, что родич твой, этот Фритигерн, с заклятым врагом нашим Атанарихом насмерть враждует?

– Совершенно верно, – спокойно подтвердил Алавив.

Лицо у вези невозмутимое, взгляд холодный – Эквиций даже поежился. Вот бы ему такую выдержку. Яснее ясного дал ему понять Алавив: хоть и враг Атанариху родич его Фритигерн, но Ромейской Империи тоже не друг.

И заговорил о битве с Атанарихом, которая уже прошла.

Из рассказа молодого готского посланца выходило, что Атанарих-то перевес в силе имел и Фритигерна потеснил, так что вынужден был отступить Фритигерн. И теперь старый князь опять торжествует.

Очень осторожно осведомился тогда Эквиций, в чем горечь, о которой только что говорил уважаемый собеседник?

– В том, что я – здесь и прошу у Империи помощи для родича моего Фритигерна в его борьбе против Атанариха.

Ромеям в везеготскую усобицу вмешаться?

А Алавив вдруг на Эквиция надвинулся, окатил резким запахом выделанных кож и пота – едва не закашлялся легат.

– Вспомни, легат Эквиций, как поддержал Атанарих мятеж Прокопия.

Надо же, даже имя узурпатора помнит – а ведь сопляком, небось, в те годы был. У Алавива же впервые за весь разговор мелькнуло в глазах какое-то чувство.

– Наши вези через атанарихово легкомыслие до сих пор рабами по всей Империи маются. Легко ли их из головы выбросить? Вот и настало время поквитаться, ромей, – сказал легату Алавив, забывшись.

Но легат фамильярности даже не заметил. Да, настало время разделаться с Атанарихом, этой ходячей угрозой безопасности римских границ. И теперь это можно сделать руками тех же вези, а уж кто лучше, чем сами вези, знает, как взять за яйца грозного князя? Скорее бы оповестить Валента, какая удача привалила. В уме уже прикидывал, сколько дней пути до Антиохии, где ныне Валент со своим двором обитал.

А Алавив напротив сидит, глазами легата сверлит. Головой покачал и сказал, отбросив вежливость и приличия:

– Решайся, ромей.

И ромей решился.

– Ну… Хорошо, Алавив, будь по-твоему. Я посланца к Валенту отправлю, ибо как без императорского соизволе…

Перебив собеседника посреди слова, Алавив расхохотался.

Эквиций побагровел от смущения и гнева, кулаком по столу стукнул.

– Ну, довольно! Римляне – не варвары. Нами правит дисциплина. Император для того надо мной поставлен, чтобы никакого самоуправства в армии не было.

Алавив хохотать перестал, насмешку в глазах спрятал.

– Я тебя спрашиваю, не Валента. У тебя – легион. Вот молодые вези, которым надоел старый князь, Атанарих, враг твой и мой. – Алавив рукой широкий жест сделал, будто показать хотел, вот они, молодые вези. – Ты даешь нам солдат?

(…И тогда грабеж, который все равно начнется через неделю, можно будет списать на бесчинства вези… Что с варваров взять?..)

Эквиций вздохнул, еще вина себе налил.

– Ты знаешь мой ответ, Алавив, – сказал он.

И велел принести карты, чтобы обсудить с этим вези, где лучше им совместными силами Атанариха прижать.

И прижали Атанариха. Крепко прижали. Меньше всего ожидал от Фритигерна, что тот к ромеям за помощью побежит. Даже когда о том донесли, не сразу поверил. Однако же – вот он, никопольский легион, из Фракии пришел и у Нов через Дунай переправился. За ним запоздалое благословение Валента из Антиохии прискакало: разрешаю, мол, по Атанариху ударить. Спасибо, ваше величество, уже ударили.

И бежал к северу Атанарих с верными людьми от Фритигерна, объединившегося с ромеями. А земли атанариховы за Истром люди Фритигерна заняли и своего предводителя назвали вождем и князем.

Для Римской Империи вражда внутри везеготского племени предстала поначалу сплошной удачей. Ибо Фритигерн, в отличие от непримиримого Атанариха, потомственной враждой к Империи не болел и охотно шел на соглашение с ромеями.

Отличные воины вези. И лучше с ними в мире жить, тем более, что от персов забот по горло, не разорваться. Потому Валент с облегчением вздохнул, узнав, что вместо Атанариха стал Фритигерн.

Ему было бы еще легче, если бы Атанарих каким-нибудь случайным образом в ходе всех этих усобиц умер. Однако ж ушел старый волк к Днестру, и никто не смог остановить его.

Надумал тогда Валент, чтобы совсем уж ему спокойно было, Фритигерна приручить. Пусть бы принял готский властитель ту же веру, какой ромеи держатся. И глаз выжидательно прищурил: ну, что на это Фритигерн скажет?