Ульфила - Елена Хаецкая

Нежданно-негаданно загремели копыта их коней от края и до края.

Наскочили на аланов, будто лавина с гор. Часть алан в битвах полегла, часть признала над собой власть победителя и вошла в союз гуннских племен. Ну, а часть бежала.

Бежали они к ближайшим своим соседям – готам. Хоть и цепляли порой друг друга, а все же общего у них было больше, чем различного. Но не к нашим вези пришли они, а к другой части готского племенного союза, называемой острами, которые занимали обширные земли в низовьях Днепра и в Крыму.

Столетний глава остроготов, король Германарих, даже сопротивляться новой напасти не стал. Его еще старые напасти утомили. И покончил с собой король, чтобы избежать позора от гуннов.

Власть над остроготами перешла к другому вождю, Витимеру, который храбро выскочил навстречу соединенным силам гуннов и алан и немедленно был убит.

От этого Витимера сын остался, маленький мальчик по имени Витерих, которого спешно провозгласили королем остроготов.

Военные вожди остроготов, Алатей и Сафрак, крепко взяли бразды правления в свои мозолистые руки; власть же осуществляли от имени Витериха, чтобы избежать лишних вопросов. Памятуя о судьбе Витимера, не стали очертя голову бросаться на столь сильного врага, а, поразмыслив, осторожно отступили и увели своих остроготов к Днестру.

А на Днестре в те годы сидел воинственный Атанарих.

Вот уж для кого все случившееся было как гром среди ясного неба. Так что Атанарих, съездив к Алатею и Сафраку и разузнав новости, только седые усы встопорщил и обозвал остроготов и прибившихся к ним алан всякими нехорошими словами (в том смысле, что они со страху наложили в штаны).

Алатей с Сафраком, люди видавшие виды, только плечами пожали. Мол, скоро сам убедишься.

Атанарих степи кулаком погрозил и начал строить укрепленный лагерь. Вперед лагеря, за один дневной переход, выслал Атанарих передовой отряд, поручив своему верному человеку Мундериху следить за врагом. «Ежели что заметишь – немедля гонца сюда!» Еще не хватало, чтобы врасплох его застали.

Сам же к битве готовился с удовольствием. Предвкушал: вот явится потом к соседям-остроготам и вывалит им под ноги в великом множестве отрубленные безобразные гуннские головы – полюбуйтесь, как воевать надобно.

Но недолго заносился в таких мечтах старый князь. Гунны на этого Мундериха с его смехотворной силой и глядеть не стали. Как волны островок, обтекли и дальше хлынули. Какой там гонец, какое донесение!.. Мундерих ахнуть не успел, а они уже Днестр перешли. Ночью переправлялись, при лунном свете – и впрямь злые духи их вели, коли на такое решаются. Утром по Атанариху ударили.

Того, естественно, никто не предупреждал. Можно сказать, без штанов его застали.

Атанарих, человек опытный, обстановку оценил быстро. Сражение затевать не стал – живой Атанарих, даже временно отступивший, намного лучше мертвого, так здраво рассудил старый князь.

И отступил, по возможности стараясь не терять людей.

От конницы лучшее убежище – горы; туда и направился, растерянный и впервые в жизни по-настоящему испуганный.

Отходил Атанарих на север, в Семиградье. Но для целого, считай, племени – а при Атанарихе немало было и конных, и пеших, и женщин с детьми, и телег со скарбом – путь по ущельям и тропкам тоже не представлялся возможным. Потому едва только от гуннов оторвались, так от Трансильванского хребта повернули к реке Алут.

По долине Алута еще ромеи дорогу проложили в пору завоевания Дакии. Вот уже с лишком сто лет как не ступали по этим плитам сапоги римских легионеров. Теперь Атанариху послужат.

И по древней военной дороге, вверх по течению Алута, спешно ушел от гуннского нашествия старый везеготский князь. И народ свой увел.

Ромеи о себе хорошо заботились, берегли свою шкуру. Там, где дорога пересекала ущелья, предусмотрительно расширили проход. В таком ущелье, которое римляне называли Стенар, а вези никак не называли, и остановились беглецы. Со всех сторон горы, конница здесь не наскочит.

Но, видать, и вправду подступила к Атанариху старость. Крепко перепугало его случившееся. Начал стены возводить, город в горах городить. Людей вконец загонял. Охотиться не пускал. Скорее, скорее, пока те звероподобные не налетели и нас всех не поубивали. Таскали камни вези и ворчали про себя: совсем рехнулся князь. Свободных воинов, точно рабов, каменотесами сделать хочет. Гуннов-то, этих ведьмовских ублюдков, и не видать.

А Атанарих вовсе не свихнулся. Хоть и пережил большой страх, но ясного соображения не утратил. Гунны и в самом деле ему на пятки наступали. Только одно их держало – столько награбили, что отяжелели и передвигались медленно. Потому и не появлялись у Стенара, где Атанарих со своими везеготами засел, что телеги по самые оси вязли, до того добычей нагружены были.

И вот, пока Атанарих градостроительством взвинченные нервы целил, среди его народа наступил голод. Этого следовало ожидать: на новом месте ни полей еще не распахано, ни охоты толком нет.

И стали люди понемногу от Атанариха уходить. Иссякла удача твоя, князь, сам видишь, а нам еще жить. Атанарих молчал, мрачнел, но уходящим не препятствовал. Доконали его-таки, не ромеи, так гунны, не гунны, так голод.

Знал, конечно, куда подались.

К Фритигерну.

Фритигерна тоже тревожили известия о гуннах. Слышал уже о том, что на Днепре случилось. А об атанариховом бегстве в верховья Алута донесли оголодавшие люди, что к Фритигерну с Алавивом уже после разгрома прибились. Кстати, и незадачливый Мундерих с ними пришел и был принят.

И стал Фритигерн думать, размышлять и ломать себе голову.

Гуннов еще не видел и каковы из себя, не знал. Мундериха послушать (а тот едва ли не в первый день был допрошен во всех подробностях) – так подобны они снежной лавине, несущейся с гор, разливу Дуная, безудержному степному ветру. Не в силах смертный человек их остановить, как не в силах удержать в кулаке бурю. Словом, либо под копыта их коней ложись да помирай, либо же склонись перед их дикими вождями и вместе с ними беги.

Помирать под копытами Фритигерну совершенно не хотелось. Гуннское владычество над собой признавать тоже не входило в его расчеты.

Куда ни кинь, а одно получается: придется, пусть и временно, идти под руку более сильного владыки. И владыкой таким был ромейский император.

Почва для подобного шага была уже подготовлена. Вези Фритигерна – с Валентом одной веры. Мирный договор с Империей скреплен и, можно сказать, ненарушим вовеки. Во всяком случае, на ближайшие пару лет – точно.

Да и тропинка в Империю протоптана. Разве Ульфила не увел в Мезию своих христиан? Тогда спасались от гонения – и сейчас то же самое. Вот, несутся варвары, дикие и неукротимые, хотят христиан-вези погубить. Приюти же единоверцев своих, император ромейский, спаси нас от верной смерти.

Такая сладкая трава для нашего скота растет в подвластной тебе Фракии, такая черная там почва льнет к лемехам плугов, чтобы выросла наша пшеница, так широк Дунай, отделяющий дивную эту землю от ужасных гуннов.

Словом, положили вези глаз на Фракию, которая им очень подходила для жизни, с какой стороны ни посмотри.

И стали большими лагерями на берегу Дуная, лицом к Империи, спиной к степи, и все ежились и лопатками дергали – гуннских стрел в спину ждали.

К Валенту посольство отрядили.

Ульфила в то время при Фритигерне находился. Считал своим долгом приглядывать за новой паствой.

И вот призвал Фритигерн епископа своего и все соображения насчет Фракии ему высказал. И про черную землю, и про пастбища, и по поводу дорожки, для везеготов в Империю им, Ульфилой, много лет назад проложенной.

– Съезди, епископ, с моими людьми к императору. Они-то косноязычны, могут брякнуть что-нибудь не то, а ты ему все правильно втолкуешь.

Ульфила, конечно, не мог не понимать, что Фритигерн попросту использует его. Но сейчас Ульфилу не занимало истинное отношение к нему Фритигерна.

Каждый день он видел, как бесконечным потоком шли и шли на берег Дуная люди. По вечерам их костры пылали так далеко, насколько видел глаз. Все были голодны и испуганы. От лагеря к лагерю в надежде поживиться шныряли дети. Если ловили на краже, то били, невзирая на малолетство, – другой раз не попадайся.

Среди беглецов было немало христиан, но в утешении нуждались не только они, но и язычники.

Впервые гордым вези было страшно. Что-то увидели они в степи такое, чего не бывало прежде.

И потому согласился Ульфила помочь Фритигерну.

Император Валент сидел в Антиохии и все его помыслы были заняты персами. О царе Шапуре думал неотрывно, как жених о девственной невесте.

А тут его донимать начинают россказнями о новом, прежде не слыханном неприятеле. Откуда взялся? Что за гунны такие?

Так, мол, и так – от извращенного соития злых духов с ужасными ведьмами народились…