Я нашла его в Интернете - Хамуталь Бар-Йосеф

на войне через три года после репатриации, о том, как в течение многих лет она была уверена, что это ошибка, что он вернется, как она чувствовала, что он всюду следует за ней и ей приходилось двигать руками и ногами за себя и за него… Эндрю рассказал, что его отец служил в Палестине и у них была квартира в Иерусалиме, в районе Мошава Германит, а Юдит сказала, что живет как раз в этом районе. Она ни словом не обмолвилась об Эльханане, а он не спросил. Последнее блюдо было незабываемым — что-то белое и сладкое, приправленное кардамоном и гранатом, тающее во рту и растапливающее все тело. Бенгальские сладости.

На обратном пути, прежде чем войти в университетский комплекс, он, вопросительно глянув на нее, обхватил ладонями ее покрытую платком голову и нежно поцеловал сначала в глаза, трепеща словно бабочка, впившаяся в прекрасный цветок, а потом ласково нащупал губами ее губы, которые, сначала сжавшись, постепенно смягчились и разжались. В просторном вестибюле они начали вежливо прощаться друг с другом.

— Увидимся завтра? — спросил он.

— Когда?

— Правда, на завтра у меня запланированы важные встречи, и мне еще нужно будет поймать несколько человек. Встретимся вечером? В восемь? Здесь, в лобби?

Он осыпал ее вопросами с жадной, требовательной, нетерпеливой улыбкой. Она кивнула с улыбкой сообщницы.

— В какой ты комнате? — осмелилась она спросить.

— Я получил номер не в университетской гостинице, а в специальном кампусе для важных гостей, — засмеялся он и махнул рукой в направлении своего жилья. — Почему ты спрашиваешь?

— Просто из любопытства.

Тень тревоги прошла по его лицу. Кто эта женщина? Не оказался ли он замешанным в чем-то опасном? Нет-нет, эта маленькая израильтянка не может быть опасной. И сейчас он отчаянно нуждается в любви, в нежности. Ему нужно почувствовать себя принятым. Впитаться. Проникнуть.

После утренней молитвы и чашки чая у себя в комнате она отправилась на поиски ресторана и быстро его нашла. Как обычно на таких конференциях, утром здесь было самообслуживание, официанты наливали только кофе. Эндрю не было видно. Решив не садиться рядом с коллегами, она выбрала столик на двоих, повесила сумку на стул и пошла за подносом, но не стала грузить на него все то невозможное, что англичане едят на завтрак — фасоль в томатном соке, ломтики бекона с яичницей, — а взяла кусочки ананаса (м-м-м…), несколько вишенок, йогурт и сладкий липкий солодовый хлеб. И конечно кофе, нет ничего лучше кофе, но только не этот невыносимый английский кофе. Произнесла благословение на хлеб и начала есть.

Ей не удалось избежать встречи с профессором Мэтти Штрайхманом, бородатым, в ермолке, посвятившим свою жизнь архивам Исаака Бабеля, и с доктором Ольгой Альтман, толстой и услужливой, опубликовавшей книгу о визитах Бунина в Израиль, а также со слависткой из Беркли, которая перевела Соловьева на английский и хочет эмигрировать в Израиль, — короче говоря, у Юдит не было выбора, пришлось обменяться пустыми вежливыми словами, услышать о нескольких замечательных и очень важных лекциях и выразить большой интерес к тому, что когда-то интересовало и трогало ее, но теперь сделалось бременем, потому что ее занимало только одно: где Эндрю? Может быть, он уехал, получив сообщение из дома? Он, конечно, ничего ей не должен, но как-то… Неужели она больше не увидит его?

После завтрака она планировала послушать лекцию о Владимире Соловьеве, эта тема очень интересовала Юдит, казалась ей важной, но ноги привели ее в университетский двор, в кампус для гостей университета, который был построен на пологом склоне холма. Она бродила там без толку минут двадцать, гуляла по мощеным тротуарам, разглядывала растения, цветы и наконец повернула назад, крайне недовольная собой. Она чувствовала себя очень глупо.

И вдруг она увидела его. Со спины. Он быстро спускался с холма, чуть ли не бегом, в белом костюме, с черной кожаной папкой в руке. Она почти побежала за ним — не для того, чтобы догнать его, не для того, чтобы увидеть, куда он идет, а просто так, словно он распространял какой-то запах, одурманивающий ее, словно он играл какую-то волшебную мелодию, очаровывающую ее, словно какой-то сильный ветер толкал ее сзади и не давал идти в другую сторону. Еще никогда она не была такой невесомой и такой тяжелой одновременно. А он уже поднимался по тропинке к гостевому дому и, наконец, постучал в одну из одинаковых деревянных дверей в нем.

Она застыла в ожидании не в силах пошевелиться. Она просто стояла и ждала на тротуаре, скрывшись за одним из цветущих деревьев. Она слышала, как колотится ее сердце.

Внутри нее звучал сигнал тревоги, предупреждающий об опасности, но стопы ее ног словно приклеились к тротуару. Так — в тени цветущих деревьев, обвеваемая легким ветерком, — она простояла двадцать бесконечных минут. Когда он вышел, она осталась стоять на месте, окаменев. Он приближался к дереву, за которым она стояла, и вдруг, заметив ее, остановился, побледнел.

— Джудит, что ты здесь делаешь?

— Ах… не знаю… Думаю, жду тебя.

— Ждешь меня? Здесь? С какого момента?

— Недолго, с момента, когда ты вошел в ту дверь.

— Как ты узнала, что я здесь?

— По правде сказать, я заметила тебя и пошла за тобой. Надеюсь, ты не сердишься…

— Почему ты пошла за мной? Что ты хотела?

— Не знаю, Эндрю. Я не видела тебя за завтраком и начала немного волноваться или что-то в этом роде.

Он бросил быстрый взгляд по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, обнял ее и быстро, страстно поцеловал.

— Как ты думаешь, можно мне выпить кофе в твоем номере? — спросил он, и ей было ясно, что он имеет в виду.

— Конечно можно, — ответила она с притворной легкостью, убеждая себя в том, что, может, и правда, он имеет в виду просто кофе, но при этом в ее голове пронеслось на долю секунды, что он не еврей. Он — гой[31]. Необрезанный. И без ноги.

У себя в номере она стояла перед ним, глядя ему в глаза и позволяя ему медленно снять платок у нее с головы. Его руки не дрожали.

Примерно через час ее живот прижимался к его круглому животу и обрубку голени, похожему на каменный шоколад, а ее щека вжималась в простыню, измазанную вязкой спермой и мокрую от слез.

— Ты плачешь? Я сделал тебе больно?

— Нет-нет. Это не из-за тебя.

— Послушай, я не все о тебе знаю, и ты не все знаешь обо мне. Но то, что ты сделала, последовав за мной, — очень опасно