Золи - Колум Маккэнн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Неплохо, вовсе неплохо, вот это я смогу показать людям.
Золи отодвинула стул, слегка поклонилась Странскому, затем повернулась ко мне и чинно попрощалась. Платок сдвинулся у нее к затылку, и я увидел, как чиста и смугла кожа пробора, как он прям. Она поправила платок, мелькнули белки глаз. Золи шагнула к двери и вышла на улицу под деревья в последний свет уходящего дня. В телеге, запряженной лошадью, ее ждали несколько молодых людей. Она прижалась носом к шее лошади и потерлась лбом о ее бок.
— Так, так, так, — сказал Странский.
Телега скрылась за углом.
А я чувствовал себя так, будто в моей груди вибрирует камертон.
На следующий день мы со Странским были приглашены на выставку под открытым небом для журналистов в пригороде Братиславы. Там были представлены три новеньких «Мета-Сокола»[16] и высокотехнологичные реактивные самолеты. Своими носами они указывали на запад. Полеты вокруг Братиславы по-прежнему были запрещены, и пилотам пришлось привезти самолеты на огромных грузовиках. Машины увязли в грязи, и их втаскивали на поле на веревках. Странского попросили написать статью о словаках — военных летчиках. Он ходил среди самолетов с генералом, который важно рассказывал о способах приземления, о радарах, позволяющих засечь самолет на больших расстояниях, и о катапультируемых креслах пилотов.
После лекции молодая женщина, служащая Военно-воздушных сил, вышла к самолетам. Странский подтолкнул меня локтем: от нее веяло спокойствием, которое можно было бы принять за самообладание. Но скорее это было ледяное напряжение, характерное для канатоходцев. Худощавая, коротко подстриженные светлые волосы. Странский последовал за ней в кокпит одной из машин, и там они сидели некоторое время, болтая и смеясь, пока ее не позвали. Журналисты и чиновники следили, как она спускается на землю. Она протянула руку и помогла спуститься Странскому.
— Подожди, — сказал он, поцеловал ей руку и представил меня как своего блудного сына, но она покраснела и ушла, лишь раз взглянув через плечо — не на Странского, не на меня, а на военный самолет, стоявший на траве.
— Вот она, новая советская женщина, — сказал еле слышно Странский.
Мы пошли по полю, пересекая гигантские колеи, оставленные грузовиками. На краю поля Странский остановился и стер грязь с отворотов брюк. Он повернулся, потер один ботинок о другой и вдруг сказал, как будто обращаясь к примятой траве:
— Золи.
Затем подтянул брюки и пошел по следам, оставленным грузовиками, бросив мне:
— Идем.
Мы выехали из Трнавы и по проселочной дороге через рощу направлялись в сторону гор. Я держался за Странского. Вдруг он резко остановил мотоцикл и указал на несколько сломанных веток, обозначавших начало тропы.
— Где-то здесь, — сказал он.
Двигатель «Явы» стал чихать. Я соскочил на землю. Над стоявшими вдалеке деревьями поднимался дымок. До нас донеслись чьи-то крики. Мы выкатили мотоцикл на середину поляны, где полукругом стояли деревянные кибитки, украшенные затейливой резьбой. Свет, проходя через кроны высоких сосен, порождал длинные тени. У костра стояли молодые мужчины. Один щипцами поворачивал раскаленный топор, другой работал мехами. К нам бросилась стайка ребятишек. Один забрался на мотоцикл и завизжал, прикоснувшись босой ногой к горячим трубам. Другой вспрыгнул мне на спину, шлепнул меня и потянул за волосы.
— Ничего не говори, — сказал Странский. — Им просто любопытно.
Собралась толпа. Мужчины были в рубахах и рваных штанах, женщины, звеня многочисленными украшениями, теребили длинные юбки. Появились дети, прижимавшие к себе младенцев, у некоторых вокруг запястья были повязаны красные ленты.
— Это необычный мир, разукрашенный снаружи, — прошептал Странский, — но под экзотическим убранством все довольно просто, вот увидишь.
Вашенго, мужчина средних лет с длинными седеющими волосами, вышел из толпы и остановился перед нами, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Они со Странским обнялись, затем Вашенго повернулся и окинул меня долгим оценивающим взглядом. От него пахло дымом и прелью.
— Это кто?
Странский хлопнул меня по плечу.
— На вид словак, говорит по-словацки, но в худшие времена был британцем.
Вашенго покосился на меня, подошел поближе и вцепился пальцами в мое плечо. Белки его глаз имели сероватый оттенок.
— Мой старый друг, — сказал Странский. Толпа расступилась перед Вашенго. — Он мне кое-чем обязан.
В глубине толпы у резных деревянных кибиток вместе с четырьмя женщинами в цветастой одежде стояла Золи. На ней была армейская шинель, сапоги с завернутыми голенищами и пояс из ивовой коры. В руках она держала вешалку для пальто с нанизанными на нее кусками картошки. Она взглянула на нас, пошла к кибитке, поднялась по лесенке и закрыла за собой дверь.
На долю секунды занавески на окошке двери раздвинулись, затем сошлись.
Приготовили еду. Мне достался кусочек мяса, который подали с галушками и лепешками.
— Как тебе еж? — спросил Странский. Я невольно выплюнул то, что было у меня во рту. Вашенго уставился на меня. Еж, кажется, считался у них деликатесом. Я поднял кусок с земли.
— Вкусно, — сказал я и отправил его в рот.
Вашенго подался назад и засмеялся весело и по-дружески. Ко мне подошли мужчины, хлопали меня по спине, подливали мне в стакан, наложили на тарелку целую гору еды. Я запил ежа целой бутылкой фруктового вина. Когда я пытался разделить ее с другими, они отворачивались.
— Даже и не проси, — сказал Странский. — Они не будут пить твой компот.
— Почему?
— Научись молчанию, сынок, оно сохранит тебе жизнь.
Странский сел у костра и спел старую балладу, которую слышал в горах. Дул ветер, шевелил золу. Мужчины-цыгане кивали и внимательно слушали. Потом принесли скрипки и огромные арфы. Вечер начался. Какая-то девочка забралась мне на плечи и стала натирать лысину Странского своей босой ногой. После второй бутылки мне стало
