Флейта Нимма - Марина Кимман

Дальше по просеке лежали выбеленные от времени стволы и обломки ветвей, похожие на кости. Между ними струился туман.

Чем дальше ехал художник, тем тревожнее ему становилось. Ладно бы еще марево вокруг было нормальным, так нет — оно стелилось тонким покрывалом вокруг, и двигалось, как живое, время от времени обнажая озерца разноцветной воды. Впрочем, воды ли? Больше походило на кисель. Выходит, слухи были правдой, подумал Аллегри.

Ничего похожего на храм не наблюдалось. Озерца между тем сливались друг с другом, становились все больше и больше, пока от насыпной дороги не осталась узенькая тропинка, залитая тонким слоем "киселя".

Мулы остановились. Аллегри понукал их, но это было бессмысленно. Кость фыркал, Ночка упиралась, повозка не сдвигалась с места. Он привязал животных к бревну неподалеку и побрел один, цепляясь руками за ветки мертвых деревьев, чтобы не соскользнуть в болото.

Спустя полчаса Аллегри стал думать, что поездка в Пелт ни к чему не приведет, и хотел уже повернуть назад, когда туман начал рассеиваться.

Впереди показались руины. И это было немного не то, что он ожидал увидеть.

Он подошел поближе. Если здесь когда-нибудь и стоял храм Детей Хаоса, то очень и очень давно.

Когда-то это были шесть башен, соединенных в круг беломраморной стеной. Художник заметил остатки барельефов и росписей, изображавших женщин и детей. Они выглядели сумасшедшими: волосы, похожие на змей, выпученные глаза, оскаленные рты.

В центре сооружения темнела пологая каменная впадина, то ли жертвенник, то ли высохший пруд.

Уже не сомневаясь, что старухи здесь не живут, он все же переступил через пролом в стене.

Внутри, с правой стороны круга, стоял грубо сколоченный сарай. У входа сидела женщина и что-то монотонно скоблила. Приглядевшись, Аллегри увидел медную чашку.

Сосредоточенности старухи мог позавидовать кто угодно. Окружающее ее не интересовало в принципе.

Когда художник подошел поближе, старуха даже не подняла головы.

— Простите, — он поколебался, не зная, как правильно задать свой вопрос, — не вы ли одна из тех, кто знает о храме Музыки?

Женщина продолжала скоблить. Центром ее вселенной была чашка.

Аллегри подумал, может, он слишком быстро перешел к сути дела и тем оскорбил ее, как вдруг почувствовал, что кто-то к нему прикоснулся. Он обернулся.

— Шатья не любит тех, кто задает много вопросов, — сказала старуха, точная копия первой — те же длинные нечесаные космы, несколько тяжеловатая челюсть и безумный взгляд. Хотя… нет, взгляд все же отличался. У этой сестры он выражал вселенскую скорбь.

— С чем пожаловал? — спросила она.

Художник в некотором роде предвидел этот вопрос. На его родине был обычай — если идешь в гости непрошенным, то бери с собой какое-нибудь угощение для хозяев. Поэтому перед выездом из Пелта прихватил с собой местной выпечки, здорово напоминавшей архипелаговские пончики с орехами.

Однако лицо старухи восторга по поводу угощения не выразило.

— Отрава, — сказала она, и, залившись слезами, исчезла в сарае. Дверь за собой она не захлопнула. Художник, поколебавшись, последовал за ней.

Жилище выглядело неопрятным. Тут и там валялись кучи мусора и немытой посуды, а один угол даже был залит какой-то жидкостью, над которой вились мелкие мушки.

— Это Шакти, — сказал кто-то. — Шакти ноет. Не то что обаятельная и привлекательная я. О, мальчик! Мальчик, хочешь поесть? А меня? Зна-а-аю, хо-очешь…

"Мальчик", которому к тому моменту исполнилось пятьдесят пять, обернулся. В углу перед зеркалом, жутко размалеванная, сидела еще одна сестра. Встреть он ее на улице, он бы принял ее за престарелую проститутку. Она тянула к нему жирно накрашенные губы и делала манящие жесты рукой.

— Ну иди, иди же ко мне, — зазывала она. — Ты же любишь свою Шаати, дорогой? Она начала раздеваться, обнажая старую, морщинистую плоть.

Художник попятился и наткнулся на что-то гудящее. Или кого-то.

Еще одна сестра. Она сидела на месте и раскачивалась из стороны в сторону, сопровождая каждое движение усилением тона.

Краем глаза он заметил какое-то движение, а затем… затем все пропало.

И вроде казалось, что кошмар кончился, но боль продолжалась. Аллегри осознал это, когда попробовал стряхнуть что-то давящее и холодное со своего лба. В результате он получил легкий шлепок по здоровому плечу, который все равно отозвался болью в другом, по ощущениям — раздавленном.

Художник застонал.

— Не умеешь ты с женщинами обращаться.

Голос, в первую очередь, звучал спокойно и ничего от него не требовал, поэтому художник слегка расслабился. Поверхность земли волновалась… постойте, волновалась???

Он резко, рывком, сел. Тело взорвалось болью, и Аллегри, охая, приземлился обратно.

Его снова окружали туман и разноцветный кисель, только теперь он был в лодке и не один. На противоположном конце лодки сидела одна из сестер.

Художник отпрянул, когда она попыталась вернуть ему мокрую повязку на голову.

— Сиди спокойно! — рявкнула женщина, затем смягчилась. — Не тронул бы Шанти, Шарти на тебя бы не напала. Может быть. И, в конце концов, стоило спросить разрешения, прежде чем входить в наше жилище, — взгляд старой женщины должен был выражать осуждение, однако она, кажется, просто сообщала лучший способ действия.

— Кто вы? Только не говорите, что вас тоже зовут на "Ша", я уже запутался, — голову снова заломило, и он поспешил принять прежнее положение, однако стараясь не терять бдительность.

Женщина улыбнулась.

— Шати — мое имя, и я настолько же нормальна, насколько вообще может быть нормальным человек. Ну, трехсотлетний человек. Что ты хотел в храме? После того, как Шарти съела последнего гостя, к нам больше никто не приходил, и уж тем более — по своему желанию.

Вот странно, подумал художник.

Лодка уперлась в небольшой остров, и старая женщина помогла ему выйти на землю — почти вытащила, слегка замочив подол своего платья в красной "воде".

— Располагайся, — сказала Шати, указав на столик и два кресла, стоявшие посреди песка. Аллегри сначала не поверил своим глазам.

— Я живу здесь, когда сестры начинают буянить, — добавила она.

— Не то чтобы это было мое дело, но… где вы спите?

— А ты разгреби песок под столом и увидишь.

Художник очень осторожно сдвинул песок ногой, стараясь не потревожить свое избитое тело.

Там оказалась крышка люка.

Она сделала жест, как будто обрубила эту тему, спросила Аллегри во второй раз:

— Так зачем ты здесь?

— Меня интересует Храм Музыки.