Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Усиление охраны (теперь уже советских объектов) от вылазок местных жителей сыграло с Усто Мумином злую шутку. Его, примостившегося на крыше одного из медресе на площади Регистан для зарисовки нужных объектов, одетого по-узбекски, заподозрили в причастности к банде басмачей и арестовали. Благо, все вскоре разрешилось, однако могло бы закончиться плачевно, если бы не встреча с бывшим однополчанином, вступившимся за Усто Мумина[208].
Научно-исследовательская деятельность трех секций Самкомстариса в начале 1920-х была делом нелегким, однако интересным и сплотившим многих художников на долгие годы.
Все это время, с 1920 по 1925 год, находясь в Самарканде, Усто Мумин вбирал в себя новый для него быт, новые краски. Впечатления воплотились в полотна. Пишет Софья Круковская:
«Как это ни парадоксально, но Николаева совершенно не коснулось тяготение к изображению архитектурных памятников, которому отдали дань почти все живописцы Узбекистана того времени. На него больше воздействовала живая жизнь, быт и обычаи народа»[209].
Однако это не совсем так. Архитектурные мотивы есть в некоторых работах художника.
Николаев, живя в Самарканде, выполнял работы и для Ташкента, в частности театральные декорации (об этом говорят неожиданно открывшиеся свидетельства). В собрании Фонда Марджани хранится портрет оперного артиста Александра Петровича Селиванова с дарственной надписью: «Моему другу Александру Николаеву. Спасибо за незабываемый творческий вечер 28 апреля 1924 г. Ташкент. Селиванов. P. S. Нет предела и восхищения декорацией, сделанной Вами». Из театральных афиш той поры известно, что 28 апреля в ташкентском театре «Колизей» давался бенефис артиста Государственной оперы А. П. Селиванова, в программе вечера — опера Россини «Севильский цирюльник», партию Фигаро исполнял Селиванов.
Здесь, в Ташкенте, Николаев посещал кинотеатр, о чем свидетельствует и выписанный на его имя абонемент со словами: «Контрамарка в кинотеатр „Солей“. Выдать на все серии по 6-ю Николаеву А. В., художнику, за оформление афиш. Директор Д. Шамсутдинов. 19 июня 1924 г. Г. Ташкент». Фильм, на который была выдана контрамарка, — «Последние похождения Тарзана» (скорее всего, это было еще немое кино).
Афиша кинопоказа «Последнее похождение Тарзана» и программа спектакля «Севильский цирюльник» из архива А. В. Николаева. Фонд Марджани, Москва
Одним из среднеазиатских откровений было знакомство с бытом бухарских евреев. На графической работе Усто Мумина «Бухарские еврейки с рыбой» (1927) изображены две женские фигуры на аскетичном фоне: то ли стена, то ли пустое пространство, обозначенное лишь натянутой веревкой, на которой сушится белье (весьма вероятно, стилизованное под кириллические буквы, из которых складывается слово даг («рыба» на иврите).
В центре композиции — чаша с рыбами. Первая женщина сидит на земле, склонившись к чаше: в одной руке держит рыбу, другой рукой собирается достать еще одну. Вторая — стоит с кувшином, вероятно, намеревается добавить воды в чашу. Удивляет выражение лиц обеих женщин: несуетное, смиренное и смирившееся. За элегическим настроением этих женщин прочитывается нелегкая судьба. Несмотря на платья-балахоны, их фигуры выглядят грациозными, вытянутыми и стройными, под стать рыбам, плещущимся в тазу. Свидетельство современника Усто Мумина о бухарских еврейках: «Вот посредине улицы в столбах золотой пыли стоит высокая женщина, как Агарь в пустыне. Ее глаза узки и длинны. Ее волосы черны, как нефрит. У нее хищный горбатый нос, с крыльями ноздрей»[210]. К слову, натуру художник выбрал не случайно: рыба — традиционное блюдо бухарских евреев[211], без которого не обходился ни один субботний стол (по словам самаркандского старожила, рыбу в Средней Азии подавали к столу только у бухарских евреев).
При каких обстоятельствах обратил внимание на бухарских евреек Усто Мумин? Возможное объяснение — рисованное свидетельство Виктора Уфимцева, который, женившись на сестре Усто Мумина, отправился вместе с ней на арбе, запряженной ишаком, на новую квартиру в еврейском квартале Бухары. Видимо, именно оттуда впечатления самого Усто Мумина — его бухарские еврейки.
Усто Мумин. Бухарские еврейки с рыбой. 1927
Собрание Г. Л. Козловской-Герус, Ташкент
Разыскивая людей, лично видевших Усто Мумина, я встретилась с дочерью художницы Елены Людвиговны Коровай{32} Ириной Коровай{33} и спросила, была ли ее мама знакома с Усто Мумином. «Конечно», — ответила Ирина Георгиевна, но не вспомнила каких-то отдельных сюжетов встреч или бесед. В ее памяти сохранилось лишь одно воспоминание:
«В Самарканде оказались две польки (после войны из лагерей многие ехали в Самарканд). Одна была Кристина, другая — Марина, красивая, по фамилии, как-то, Радзивилла (?), художница. Помню, у нее было распятие, что по тем временам было редкостью. Найти пристанище можно было только по рекомендации. Так вот, Усто Мумин рекомендовал этим девушкам (возможно, рекомендация шла уже из Ташкента. — Э. Ш.) обратиться к Корабаю. Так, по фамилии моей матери — Коровай называли моего отца, Георгия Никитина{34}».
Коровай — Корабай — так слышало узбекское ухо. Вроде бы незначительный штрих к портрету Усто Мумина, однако из обмолвок и незначительных воспоминаний, и складывается «лица необщее выраженье».
* * *
«Туркменка», «Танец мальчика», «Танец», «Мальчики с перепелками», «Всадник», «Сон пастуха», «Учитель», «Юноша в купальне под сводами», «Бача-дутарист», «Радение с гранатом», серия миниатюр «Юноша, гранатовые уста», «Мальчик-водоноша», «Весна», «Портрет юноши в белой чалме», «Жених», «Мальчик в меховой шапке», «Дорога жизни», «Весна», «Мальчик с перепелкой» — вот неполный перечень работ Усто Мумина самаркандского периода. Объединяет их изображение среднеазиатских типажей, в большинстве работ — юноши, красивые, артистичные, они танцуют, мечтают, отдыхают. Многие из них — бачи.
Провозвестником самобытного направления в изобразительном искусстве Центральной Азии считает Усто Мумина галерист Ильдар Галеев:
«В 1920-х годах заявил о себе Усто Мумин, на которого… оказало большое влияние искусство Византии, древнерусской иконы и раннего европейского Ренессанса. <…> Взгляд Усто Мумина на мир Востока был взглядом русского колониста, плененного поэтикой и очарованием неведомого, но постепенно обретаемого им мира…»[212]
Запись из дневника Виктора Уфимцева:
«23 апреля 1924 г. Завтра Великий Четверг, через 4 дня Пасха, но здесь мы ничего не чувствуем страстного, дни как самые обычные, вечерами, правда, невиданные нами гуляния по улицам стар<ого> города, „Ураза“, пляски бачей, музыка и пение евреев в чайханах продолжаются до 2 часов ночи, потом бьют барабаны, возвещающие, чтоб кончали еду»[213].
Именно эти юноши и станут главными героями — как в творчестве Усто
