Ликвидатор - Эндрю Йорк

— Глупец. Меня зовут Хоуп. Гарри Хоуп. Миссис?..

— Наглец!

Уайлд протянул руку:

— Подождите. Дайте подумать… Нет, не говорите. Беатрис? Мэри? Нет, не говорите. Максин? Не Тэда?

Женщина хихикнула:

— Рода. Рода Гудерич. Ну, вы штучка. Вас здесь вовсе не должно быть. А уж трогать пианино…

— Рода. Я должен был догадаться. В вашем лице есть то особенное качество, которое неизбежно означает особенное имя.

— Ах вы чертовский наглец. Я могла бы сказать это, когда вы еще только шли по аллее. У нас бывает немного посетителей, совсем немного. И в дождь тоже.

— Мне нужна вода для машины. По крайней мере, так я сказал. Договорился внизу со старым хрычом. Напомните, как его зовут?

— Мистер Парсонс, вы имеете в виду? О, он что-то отдельное, это точно. За ним стоит понаблюдать.

Уайлд сжал ее руку.

— Воспользовался случаем. Я коммивояжер, знаете ли. Впервые на этом участке южного побережья. И малый, от которого он мне достался, сказал, что здесь поместье сэра Реджинальда, стоит попасть внутрь… ну, знаете.

— Ну вы и штучка.

— Но думаю, что мог бы осмотреть…

— Я не пойду туда ни с одним мужчиной.

— Даже со мной? — Он подтолкнул ее по коридору к голубым бархатным занавесям. Его рука обвилась вокруг ее талии, и она снова вздрогнула. Под вздымающейся плотью не было даже намека на кости.

— Уф, — выдохнула Рода. — Что скажет мистер Парсонс…

— Он наливает воду.

Уайлд раздвинул занавеси. Длинная галерея занимала всю западную половину первого этажа. Ее пол, покрытый темно-синим ковром, поглощал звук шагов. Столы были из дуба. Он прошел в центр галереи, плотно увешанной картинами, переводя глаза с одной на другую. Коллекция «ню» Керли была всемирно известна. Но очень мало ее экспонатов были подлинными.

— Ого! — воскликнул Уайлд. — Старый дьявол. Но вкус у него есть, а? Вот было времечко. Должен сказать, люблю, когда у женщин есть за что подержаться. А странно, как меняются вкусы. Пару сотен лет назад, Рода, вы считались бы Мисс Вселенной. Я просто вижу вас вон в той позе.

Рода рискнула взглянуть:

— Уф, мистер Хоуп, я хочу сказать, когда ноги у них сдвинуты вместе, они не так плохи, но…

— Неудивительно, что у молодого Холлиуэла испуганный вид. — Уайлд ущипнул Роду. — Меня зовут Гарри, знаете ли. Скажите, милая, в добавление к тому, что он старый развратник, у вашего сэра Реджа, похоже, имеются и рабовладельческие замашки. Вас только трое на всю эту громадину и земли вокруг?

— Да это просто преступно! Видели бы вы, как отчаянно мне приходится бороться с одной только пылью! Конечно, сэр Реджинальд приезжает сюда раза два или три в год — это у него вроде как коттедж для отдыха в выходные, — но он всегда привозит гостей. На следующей неделе привезет каких-то американских джентльменов. Деловая конференция, понимаете, и они хотят, чтобы все было в секретности.

— Могу себе представить.

Они услышали, как снизу зовет Холлиуэл.

— Уф, — сказала Рода. — Теперь вам уж точно надо идти. На самом деле я не должна была вас пускать. Сэр Редж разрешает сюда заходить только своим лучшим друзьям.

— И американцам, — подмигнул ей Уайлд. — А как насчет взломщиков, а? Готов поспорить, каждый любитель чужих домов на юге пробовал сюда забраться.

— Их приняли бы с радостью, — сказала Рода. — Он стыдится их, сэр Реджинальд. Они принадлежали его папаше, знаете ли. Его папаша, он же весь дом устроил как чертов музей, а в завещании написал, чтобы ничего тут не трогали и не меняли. Говорят, сэр Реджинальд был в бешенстве.

— И стало быть, решил, что пусть все тут и сгниет, — задумчиво проговорил Уайлд. — Вы хотите сказать, что в доме охранной сигнализации нет?

— Ну, вообще-то она у нас есть. Для страховки, понимаете. Но шесть дней из семи ее не включают. Сэр Генри установил ее еще в 1921-м. Когда канализацию с водопроводом делали. Ох, это что-то отдельное. Проволочки есть даже на дверях главной спальни.

— Могу представить, какая это морока, — сказал Уайлд. — Для прислуги, я имею в виду. Я бы чокнулся, сидя здесь взаперти. Вам нужно чаще выходить куда-нибудь развлечься. Я вам вот что скажу. На выходные я буду в Дорчестере. Не хотите сегодня вечерком составить мне компанию и выпить?

— Говорите.

— Вообще-то довольно одиноко здесь болтаться. Я не овод. Полпинты мирного горького пивка, и вечер удался. Но в субботний вечер я бы очень оценил приятное общество.

— Ну вы даете. — Рода снова задрожала. — Собственно говоря, я как раз подумывала сегодня вечером съездить в город на автобусе.

— В автобусах всегда сквозняки. Я подъеду за вами на машине. Около семи, а?

— Ну… Думаю, большой беды не будет. Только не надо сюда заходить, Гарри. Я сама к вам выйду.

— Отлично. Не забудьте.

Он сбежал вниз по лестнице.

— Великолепные картины, Холлиуэл. Если бы я здесь жил, то совершенно спятил бы, глядя на них целыми днями.

— Думаю, они ужасны, — ответил лакей.

Уайлд поехал в Веймут и купил билет на понедельник на вечерний почтовый пароход до Гернси, потом нашел комнату в отеле и лег спать. В семь его машина стояла у поворота к подъездной аллее. Было уже очень темно, на дороге никого не было. Завывал ветер, раскачивая деревья. Уайлд выкурил сигарету и решил, что погода идеальная. Лишь бы она продержалась подольше.

Он наблюдал, как к нему идет Рода Гудерич. Ее вид напомнил ему довольно древний океанский лайнер, плывущий на всех парах. Ветер трепал ее твидовое пальто и раздувал шерстяную юбку над тугими нейлоновыми чулками. Лицо, видневшееся из-под платка, словно полная луна из-под облака, блестело. Она двигалась очень уверенно. Он открыл дверцу, и она села, заполнив собой машину.

— Здесь мило. — Рода приняла от него сигарету.

— Давайте проскочим Дорчестер. Я знаю одно славное маленькое местечко в Веймуте. — Он хотел попробовать дорогу ночью; за двадцать четыре минуты он покрыл расстояние в двадцать миль. Рода повизгивала, словно девчонка. Он купил ей большой бокал джина с лаймом, усадил в уголке и начал слушать.

— Этот Гудерич был сущий ублюдок. Вообще-то, наверное, мне не стоит так говорить. Вы не поверите, Гарри, но, когда мы поженились в самом конце сорок четвертого, я была тоненькая как тростиночка. Семнадцать лет, а не весила и восьми фунтов. Но какого черта. Девушке надо есть.

— Где он сейчас? Гудерич?

— В Австралии. Он всегда хотел туда попасть. Овцы, вот до чего ему на самом-то деле хотелось добраться. Один раз он ко мне приходит, а я как раз ела конфеты, и говорит: «Рода, или я, или эти шоколадки. Выбирай». Ну, может быть, не совсем слово в слово так. Но сказать он хотел именно это. Ну, я прямо удивилась. Не то чтобы я разозлилась на него. Знаете, Гарри, пока он не бросил меня, я ни разу даже не взглянула на другого мужчину. Но после ужина я люблю съесть шоколадку. И до сих пор люблю. Ну и я никакому мужчине не позволила бы так со мной разговаривать, а уж тем более собственному мужу. Заметьте, я очень удивилась, когда он ушел.

— И теперь он разводит овец?

Рода захихикала:

— Только не он. Он хотел бы их разводить. А сейчас он уборщик. Я возьму еще кусочек.

Он привел ее поужинать в тихий ресторанчик и взял для нее четыре бокала джина с лаймом и бутылку дешевого «сотерна». Они выпили на брудершафт. Ее цвет, решил он, увядающая лаванда. Еще он купил для нее коробку шоколадных конфет с ликером и очень медленно отвез домой. В «триумфе», к сожалению, не самые удобные сиденья, но, когда он наклонился и сжал ее руку, она ответила.

— Все было очень мило, — сказала она.

Он затормозил на повороте, вынул изо рта сигарету и вложил ей в губы.

— Ох, Гарри, — сказала она. — У вас и в самом деле вест-эндские замашки.

Он поцеловал ее в ухо.

— И к тому же вы наглец.

— Как насчет завтра? Я целый день свободен по воскресеньям.

— Ох, Гарри, ну вы и штучка. Когда вы такой интересный мужчина, а вокруг столько молодых девушек…

— Они меня пугают, — признался Уайлд. — Все в кожаных куртках и коротких юбочках.

— Ну…. если вы так хотите. Я освобожусь около двенадцати.

— Мы устроим пикник.

Она подала ему руку, и Уайлд поднес ее к губам. Рода задрожала.

На следующее утро он поехал с ней в Портленд-Билл. Они взяли с собой пиво, сандвичи, яйца вкрутую и шоколадные конфеты и любовались зрелищем волн Атлантики, набегавших из тумана, чтобы разбиться о гранитные скалы.

— У меня от них прямо мороз по коже, ей-богу, — сказала Рода.

— Ходили когда-нибудь под парусом?

— Ни за что в жизни. Меня бы все время тошнило.

— Я сыт.

Уайлд смял салфетку в шарик. Взял лицо Роды обеими руками и поцеловал. Ее губы были жадными. От нее пахло пивом, горчицей и застоявшимся табаком. Она сбросила туфли и прижалась к нему, юбка задралась до самых бедер. Он гладил ее нейлоновые ноги, но, услышав, как она тяжело задышала, остановился.