Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник) - Вячеслав Ладогин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5(6)
Пляши, пельмень, раз зубы закадрили.Крутись, будь то собой то не собойБудь равиоли хоть, хоть мантом, илиТы маской щеголяй пельмень иной.Клыки красавицы склонны к любви-ли?Нет, к пережевыванью мяс с мукойЧто слюнным соком сдобрены, до милиПроходят, чтобы сдобрить прах земной.К котором серебрист высокий тополь.Звенит, пельменей, чувств, и лет НекропольШуршат и пляшут на ветвях листыПух школьник жжет под днищем у душиВ аду наши надежды так пусты.Пельмень – пляши, хор – пой, поэт – пиши.
6(6)
Пельмень – пляши, хор – пой, поэт – пишиА том как хор поет, пельмень как пляшет.Резвись, дитя природы на грошиКоторые мамашка те откажет.Как звать тебя, Державин иль Су шиМурза иль китаез, чей облик краше?Кто в лодке той Пленира иль Си ши,Суши весло, не различая дажеКитайских иероглифов и литерИталия одна безумна лишьТы это знаешь, Батюшков-малышА так едино, что Харбин, что ПитерА Батюшкову пиццу мы купилиУ пиццы есть двойник, зад гамадрилий.
7(6)
У пиццы есть двойник, зад гамадрилийИ у Торквато есть двойник – дурдомГде музыку огалопередили.Небесные октавы ходят в немВ халатах. К русским их не пропустили.Они на языке звучат не том,А здесь их санитары победили.Урчат, как пиццы в животе пустом.В палате № 6 – там Гоголь-моголь,Там Чехов – чебуреков, Пушкин АСИ гермошлем на нем, и дым КазбековКак много здесь истории гримасКак много здесь и смысла и души,Мы горячей в любви, чем беляши.
8(6)
Мы горячей в любви, чем беляши.Фарфоровые слоники КипридыУ Весты на трильяже хорошиЛарарий пуст. Дм. Ларин мертв. Атриды,В соседстве с бригадиром Дм. нашлиОбщагу. Пусто, Оленька, ни гнидыВ кудрях у Купидона не нашлиПерсты Венеры. Нет ни аскаридыВ кишках Деметры. Пусто на Земли.Свистя лишь вечно холостой БорейПроходится по вотчине своейЗовя восторженных гипербореевУнылых видит, зябнущих Евреев,Что курицу закону учат сухо:Желток яичный опекай, пеструха.
9(6)
Желток яичный опекай, пеструха.Примешанный к январским полуднямНа желтой лестнице, где заварухаВ любой секунд ай, будет невзначам.Где побывали сны Святаго ДухаИ мелочь дней где преподав, на чайОкончились, чтоб вознести, горчаНужду сыновью до отцова слуха.Пор этой губки, блеска острияНе ведала, Тиберий, мать твоя,С которой ты был мил, но мил жестоко.Твой сапожок, как зуб за чье-то окоВо рту подметкой сгнил. И ныло брюхоПекись о чреве пирога, стряпуха.
10(6)
Пекись о чреве пирога, стряпуха,А то поймаешь пыром в жирный зад!И кулаком костистым врежу в ухо,Так заорал полтыщи лет назадПоэт подруге. И струхнув, подруга,К жаровне, гузном дрыгая, где чад,Жир красных сковород, туда, толстухаТоропится, чтоб не догнал он, гад.А он письмо еврею МендельсонуТем временем строчит: Париж-Москва,Чтоб Мендельсон французские словаОтдал как долг советскому жаргонуМне сон был, Оль, твой визг и дым костраТак пекарь Франсуа учил, сестра.
11(6)
Так пекарь Франсуа учил, сестра.Мэтр, Франсуа, мадам Марго, хитрюгу.И, Оля, я скажу тебе, как другу,В Ершалаиме ввечеру жараПодскисла, но не так, чтоб ждали вьюгуИсключено, не та земля, но райДалек и там. Марго идет по кругу,Маэстро Франсуа, не Франсуа,Все бьет ее и страждет как ИаковКупивший первородство одинаковОтцу слепому. С чечевицы – ренту,С яиц – навар, а их по покупнойРевекка, сбив соперников ценой,На яйцах срубим в лавке по проценту.
12(6)
На яйцах срубим в лавке по проценту.Со всех колен кузнечика. ПсалмыКак нож с утра счищая с солнца цедруНебесное поем, как можем мы,Саксофонисты в ожиданье центуОт молодых любительниц зимы.Что черному подруги пистолету,А он статист и на пиру ЧумыОн скажет кушать подано, камрадыОн вносит пиццу с ветчиной терцинВползли октавы, как спагетти, lentoИ крестится братва, и все как надоВ тени кулис молчит статист одинВ духовке же румянец сквозь плаценту.
13(6)
В духовке же румянец сквозь плаценту.Ареса, Оля, да, Оль, не того,Который по ахейскому рецепту,Нам новый нужен, тот был не того,Ребята на мечи не знали цен там,Подумать, так Елена просто скво,Росинка, дочь вождя, Оль, ешь ли хлеб ты?Один за всех и все за одного,Кто наш троянский конь? Распутин ГришкаКто самурай атрид – Япончик МишкаБывает ахиллесова пятаПробита раз, и умирают войны,Любимый хор Ольг может печь спокойноМужского галатея – те места…
14(6)
Мужского галатея те местаЧто заболят, на них мы сразу дунем,И все пройдет, все пшик, кто пахнуть стал,Того мы от себя спасем шампунем.Расти мой мальчик, набирай лета,Чтоб нравился ты всем окрестным дуням,Чтоб от рогов до самого хвостаТы был блестящ, как яблоневый Бунин.Люби Россию, русских презирай,И попадешь тогда в тот самый райКуда твои папашка и маманка.Взлетит туда же эта атаманка.Молчалина в замоскворецком стилеВ чужой квартире из меня лепили.
М(6)
В чужой квартире из меня лепилиКекс, дабы ковырять изюм души,Козюли, сладкие на вкус, попиленЯ щеголял обличием лапши.Пляши, пельмень, раз зубы закадрили.Пельмень – пляши, хор – пой, поэт – пиши.У пиццы есть двойник – зад гамадрилий.Мы горячей в любви, чем беляши.Желток яичный опекай, пеструхаО чреве пирога пекись, стряпухаТак пекарь Франсуа учил, сестраНа яйцах срубим в лавке по процентуВ духовке же румянец сквозь плацентуМужского галатея – те места.
1(7)
Мужского гапатея те места.О кои не один резец накрылся,Который бы конечно завсегда,Но как бы так который не сбесился.Их ищут дамы даже у скота.А как же, Минотавр же ведь родился…Есть у любого, и ведь у ментаИзваяны, и скульптор извинился.Они последних массу тысяч летОбильных шуток радостный предметИ не имеют только их поэтыЛугов – кузнечики, амуры слухаДля них одних певцов греха запретыЗовутся – хер, скажу тебе старуха.
2(7)
Зовутся – хер, скажу тебе старуха.Межножных антиподы дырок, чьеЗвучанье, не столь звучное для звука,Стихов в брады роняет мужичье.Допустим гдей-то невкусна сивухаИли собачий дух вдруг у нееТут помянут о, хер,(вот бляха-муха!)Прекрасное пристанище твое.О чем бишь я сегодня? За стенойШтанов дремли себе, товарищ мой,Я о тебе пишу воспоминаньяИ молодые так цветут годаСтремительные, страшные восстаньяВ душе, где наступили холода.
3(7)
В душе, где наступили холода.Восторг внезапный ум пленять не станет.Лишь огненная страшная водаЕще к себе живую душу тянет.Есть ножки, от которых несть следаНесть фотографий, секретарь их занят.Их трубка телефонная снята,И мысль о них уж никого не манит.Уходит день и ночь мне не жена,Но лишь она стоит, легка как мухаКо лбу луны, коснулись облаковПрозрачных пальцы. Рвется ткань греховВсе гулко, ясно, чересчур уж сухо.
4(7)
Все гулко, ясно, чересчур уж сухо.Закуриваю, холод из окна.По пояс гол. Вот так. Прости старуха.Со мной лишь ночь, и ночь мне не жена;А Беатриче, значится, не сукаДуша, душа. Душа давно больнаТак ты б дала…Дала бы, что-ли, рукуНа ней как на луне судьба виднаЛуна плывет, судьба плывет за нею,И наша жизнь то меньше, то полнее,Вдруг смерть. И сразу новая лунаИ вечно, Оль, такая лабуда…Скажи мне, Оль, Она тебе нужна?Пыль белая, была и ты вода.
5(7)
Пыль белая, была и ты вода.Тебя хранили берега, нет плитыНет плиты из гранита, это да! —Сказал им Пушкин. Здесь жила элита.Теперь она живет в других местахИ только бубенцы моих сонетовОстались в тех гранитных плоскостяхИ прав Гаврила, Званки больше нету,Фонарь волшебной выдумки потухИ мрачной тучей скрыт времен и будней.Такая знаешь грусть все это, ух…Проснусь, наверно, завтра пополудни.А ты, вода, Нева, моя сеструхаСколь ты несла для носа, глаза, уха.
6(7)
Сколь ты несла для носа, глаза, уха.Я позвонил тебе, или НевеВ два тридцать пять. И голос я расчухалЗастыл автоответчик в головеИ лед зимой упеленает тугоПоток, и закует ужасный ветр,И мы с Невой незримы друг для другаСвистим в меха как легких груши двеСлезу из глаза ветер вышибаетИ, как хрусталик, уносится слеза,На целый мир, вертясь, она взираетВот как бывает. Ты пойми, коза.Откуда я зову тебя, кудаВорона скачет, пишет – никогда.
7(6)