Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

В пыли двигался одинокий человек, медленно и упорно налегая на рычаг ворота. Толстый, как рулевое весло корабля, тот был прикреплен к верхнему жернову, который проворачивался круг за кругом. И круг за кругом двигался человек, не отдыхая, не останавливаясь, не видя ничего, кроме этого запыленного помещения.

Но на самом деле ничего он не видит, понял Шеф, потому что слеп, его глазницы были пусты. Человек на мгновение сбился с шага, стараясь получше упереться ногами. Тут же откуда-то появилась плетка, и багровая полоса пролегла по обнаженной грязной спине. Хотя и слепой, человек обернулся, будто потревоженный надоедливой и неуловимой мухой. Его запястья были прикованы к рычагу большими железными кандалами.

Когда труженик снова налег на рычаг, Шеф увидел чудовищные мускулы, бугрящиеся на руках, спине и боках. Казалось, на них была одна кожа, ни крупицы жира. Человек был так же силен, как Бранд, и имел такую же рельефную мускулатуру, как у Шефа. На его плечах лежали курчавые черные волосы.

«О таком способе помола Удд не знает, – подумал Шеф, когда видение стало блекнуть. – Использовать воина вместо вола, или лошади, или десятка рабынь с ручными мельницами. Но кажется, мой покровитель из Асгарда показал это не для размышлений о мельницах, как и видение с Вёлундом не предостерегало от открытых ларцов. Тогда он хотел предупредить, что мальчик умрет. И падение крышки было выстрелом из катапульты. А теперь мельничный камень, жернов… Это намек на что-то более злободневное, чем шестерни и передачи».

* * *

– Завтра утром, – повторил Бранд слова Вигдьярфа. – Я и ты.

Шеф послал лошадь вперед, чтобы поравняться с Брандом.

– Завтра утром, – сказал он, глядя с высоты на дородного Вигдьярфа. – Но не ты против него, а наш боец против вашего.

Норманн глянул на арбалеты и открыл рот для возражений, однако Шеф быстро вставил:

– Оружие выбирает ваш человек.

Вигдьярф задумчиво и подозрительно посмотрел на отряд позади Бранда, потом кивнул.

Где-то не очень далеко – или это было в голове у Шефа? – тихо скрипели вращающиеся жернова.

Глава 17

Шеф заметил, что к их небольшому отряду, расположившемуся в загончике на краю общинного пастбища, направляется человек. Выглядел он скорее растерянно, чем враждебно или угрожающе. И действительно, подойдя, крестьянин остановился и изобразил то, что можно было счесть за неуклюжий поклон, исполненный человеком, который слышал о таком обычае, но никогда в глаза не видел, как это делается. Его взгляд задержался на белом жреческом одеянии Хунда, теперь сильно испачканном, и на пекторали в виде яблока Идун.

– Ты лекарь, – сказал пришедший.

Продолжая сидеть, Хунд кивнул.

– В нашем селении много тех, кто болеет и у кого не заживают раны. Мой сын сломал ногу, мы ее завязали, но она срослась криво, теперь на нее нельзя опираться. У моей матери болят глаза. Есть и другие – женщины, которым новорожденные разорвали чрево, мужчины, годами страдающие зубной болью, сколько бы зубов мы ни выдернули… Лекари сюда никогда не заходят. Ты не посмотришь больных?

– Ну вот еще! – ответил Хунд.

Лекари Пути не верили в человеколюбие, никогда не слышали о клятве Гиппократа.

– Если завтра ваш боец победит, вы нас или повесите, или кастрируете и сделаете рабами. С какой стати я буду лечить того, кто собирается завтра меня клеймить?

Норманн озадаченно посмотрел на остальных:

– Вигдьярф же не знал, что ты лекарь. И наверняка… что бы ни случилось… Он не про тебя говорил.

Хунд пожал плечами:

– Он говорил о моих товарищах.

Шеф встал, глянул на друга, едва заметно подмигнул. Хунд, который знал Шефа с детства, намек уловил и с непроницаемым лицом отвернулся.

– Он придет, – сказал Шеф. – Как только достанет свои инструменты. Подожди его там.

Когда норманн отошел, Шеф приказал Хунду:

– Лечи всех, кого он покажет. Потом вели показать остальных. Даже трэллов. Каждого, кому можно доверять, расспрашивай о мельнице. О мельнице, шум которой мы слышим. Что бы ни случилось, к вечеру вернись.

Солнечный диск уже уткнулся в зубцы горных вершин, когда в лагерь возвратился усталый Хунд. Бурые пятна засохшей крови покрывали рукава его рубахи. Днем время от времени были слышны отдаленные вскрики боли: лекарь за работой в селении, где не знают ни макового отвара, ни белены.

– Хватает тут работы, – сказал Хунд, садясь и принимая от Шефа миску с едой. – Тому ребенку пришлось ломать ногу заново, чтобы правильно срослась. В мире так много боли. И так много того, что легко вылечить. Теплая вода со щелоком – чтобы повитуха вымыла руки – спасла бы половину женщин от смерти родами.

– Что насчет мельницы? – поинтересовался Шеф.

– Напоследок они привели ко мне одну рабыню. Хозяева, да и она сама, сначала упирались, говорили, что все бесполезно. Они правы. Рабыня безнадежна. У нее внутри опухоль, и даже в Каупанге, располагая помощниками и самыми лучшими лекарствами, я бы вряд ли спас ее. Но я постарался облегчить ее муки. Телесные муки то есть. От того, что у нее на душе, лекарства нет. Она ирландка, угодила в рабство, когда ей было пятнадцать, сорок лет тому назад. С тех пор она ни разу не слышала родной речи, выносила пятерых детей от разных хозяев, всех у нее забрали. Теперь ее сыновья – викинги, сами крадут женщин. Ты никогда не задумывался, почему викингов так много? Каждый мужчина заводит от рабынь столько детей, сколько сможет. И все они пополняют армию.

– Мельница, – жестко сказал Шеф.

– Верно, рабыня подтвердила, что здесь есть мельница. Ее поставили не далее как в прошлом году, когда приходил жрец Пути, товарищ Вальгрима. И в прошлом же году привели человека, чтобы крутить ее. Как это человек может крутить мельницу?

– Я знаю, – сказал Шеф, вспоминая ниспосланное богами видение. – Продолжай.

– Она сказала, что это англичанин. Его все время держат под замком. Два раза ему удавалось вырваться и убежать в горы. И оба раза ловили. Сначала избили кожаными бичами около храма. Ирландка говорит, что была тогда на площади. Утверждает, что это настоящий богатырь. Норманны пороли его так долго, что можно было вспахать целый акр земли, а он ни разу не закричал, только проклинал их. А когда беднягу поймали во второй раз, они… поступили иначе.

– Иначе – это как? – спросил Бранд, прислушиваясь.

– Когда они говорят, что кастрируют трэллов, это обычно означает, что им отрезают семенники, как быкам или жеребцам. Чтобы стали смирными и покорными. Вместо этого ему отрезали другую штуку, которая делает мужчину мужчиной. Семенники оставили. Он силен как