К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Этот незначительный эпизод, ничего общего не имеющий с поведением Сталина в начале войны, очень волнует, однако, многих поклонников Сталина, которые пытаются отрицать, что Сталин хотя бы и на короткое время покидал Москву в 1941 году. Писатель П. Л. Проскурин в романе «Имя твое» рассказывает нам и о событиях в Москве в октябре 1941 года, и о поведении Сталина. Чтобы показать, с каким пиететом изображают Сталина наши сталинисты, приведем отрывок из романа П. Проскурина: «Ему (Сталину) вспомнилось состоявшееся в осень сорок первого решение о необходимости его немедленного отъезда из Москвы в Куйбышев, и в памяти четко возникло утро девятнадцатого октября, Рогожско-Симферопольский тупик, спецпоезд, пустынная платформа, терпеливо ждавшие пришедшие провожать его товарищи... Это был один из немногих моментов в его жизни, когда надо было определить предстоящий шаг настолько безошибочно, что каменно онемевшей спиной он чувствовал безграничную настороженность огромного города, оказавшегося сейчас в самом острие, в самом средоточении мировых потрясений, невиданных по ожесточенности и глобальности перекрута мировых сил.

Он был лишь смертельно уставший в последние тяжкие месяцы человек, но именно поэтому, именно в тот момент на пустынной платформе Рогожско-Симферопольского тупика в непрерывном пугающем двухчасовом хождении, во время которого к нему ни один из присутствующих не решился приблизиться, он не столько умом, сколько сердцем ощутил неимоверный груз ответственности, и никому другому он не мог ничего, ни одной крупицы этого неимоверного груза переложить на плечи; почувствовал еще раз почти живой, гневный крик бессмертного города. Никто не видел его лица; дойдя до края платформы своим неспешным характерным шагом, он, не говоря никому ни слова, круто повернулся, горбясь больше обычного, прошел к своей машине, сел в нее и уехал назад» [751] .

В этом отрывке мне кажется фальшивым все – и приписываемые Сталину мысли, и дата – 19 октября, когда положение под Москвой временно стабилизировалось и вопрос отъезда Сталина уже не возникал. Но очевидно и то, что Проскурин хорошо знает действительные факты этих тяжелых для Москвы дней, о которых он, однако, сознательно умалчивает.

Бывший министр авиационной промышленности А. И. Шахурин подробно рассказывает в своих воспоминаниях о московском дне 16 октября 1941 года. Утром этого дня он побывал на одном из эвакуируемых авиационных заводов, затем его срочно вызвали в Кремль к Сталину. «Кремль выглядел безлюдно. Вошел в переднюю. Раздеваюсь и прохожу вперед по коридору. Обычно встречи происходили в столовой. Вхожу в столовую, и одновременно из спальни показывается Сталин. Он, как всегда, курит и ходит. В столовой прямо перед входом – стол, налево буфет, справа по стене книжные шкафы, но сейчас в них книг нет. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги (позднее он стал носить военную форму). Вошли члены Политбюро. Сталин здоровается со всеми, продолжая курить и ходить. Потом он остановился и спросил, ни к кому особенно не обращаясь: "Как дела в Москве?" Все молчат, смотрят друг на друга. Я не выдержал и говорю:

– Был на заводах утром. На одном заводе удивились, увидев меня. А мы, сказала одна работница, думали, что все уехали. На другом заводе рабочие возмущены тем, что не всем выдали деньги; им сказали, что увез директор, а на самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.

Сталин спрашивает у Молотова: "А Зверев где?" Молотов отвечает: "В Горьком".

– Нужно немедленно перебросить самолетом дензнаки.

Я продолжаю: трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты.

Сталин обращается к Щербакову, спрашивает, почему так обстоит дело, но не дождавшись ответа, повернулся и опять начал ходить, затем сказал: "Ну, это еще ничего, я думал, будет хуже". И добавил, обращаясь к Щербакову: "Нужно немедленно наладить работу трамваев и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена". Совещание было коротким. Через несколько минут Сталин сказал: "Ну, все". И мы разошлись, каждый по своим делам» [752] .

Это совещание, о котором пишет Шахурин, несомненно было. Но весь его характер, не совсем обычный стиль поведения и реплик Сталина ясно показывают, что подобное совещание могло происходить, когда Сталин после неожиданного отъезда столь же неожиданно дня через два вернулся в свою квартиру в Кремль. Иначе как объяснить его неосведомленность положением в городе и его реплику «я думал, будет хуже»? Как будто кто-то мог остановить метро и трамваи, закрыть булочные и магазины и разрешить наркому финансов А. Г. Звереву перебраться в Горький без предварительного согласования со Сталиным! Я думаю, что это совещание происходило не 16, а 17 октября, когда паника в Москве начала утихать. Во всяком случае, именно 17 октября А. С. Щербаков выступил по радио по поручению ЦК ВКП(б) и заявил, что армия, ополчение и москвичи будут драться за Москву до последней капли крови, чтобы сорвать планы гитлеровцев [753] .

Усилиями защитников Москвы немецкие войска были остановлены к концу октября на Западном, Калининском и Брянском фронтах. Для продолжения наступления они нуждались в отдыхе и перегруппировке. На это потребовалось более двух недель, которые с успехом были использованы советским командованием. В начале ноября 1941 года Г. К. Жуков доложил Сталину, что немцы заканчивают подготовку своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдут в наступление. Сталин приказал сорвать готовящийся удар упреждающими ударами Красной Армии. Жуков пытался доказать нецелесообразность такого решения, ссылаясь на отсутствие резервов, растянутость линии фронта и т. п. «Вопрос о контрударах считайте решенным, – отрезал Сталин. – План сообщите сегодня вечером» [754] .

Как и следовало ожидать, контрудары войск Западного фронта не дали тех результатов, которых ждала от них Ставка. Напротив, эти контрудары, по свидетельству Жукова, лишили Западный фронт необходимых резервов и затруднили отражение начавшегося 15 ноября 1941 года наступления гитлеровцев. Тем не менее в ноябре германским войскам уже не удалось прорвать советскую оборону. Они продвигались вперед медленно, с упорными боями, неся большие потери. Силы защитников Москвы пополнились вновь сформированными дивизиями и войсками, переброшенными с Дальнего Востока. Инициатива стала переходить к Красной Армии. Хотя германские войска находились уже в 20 – 30 километрах от столицы, вести наступление дальше без новой перегруппировки сил они были не в состоянии. Однако произвести эту перегруппировку они не успели. Хотя Западный, Калининский и Юго-Западный фронты имели меньше войск и техники, чем немецкая армия, наши войска, используя свежие части, неожиданно перешли в наступление и в течение 5 – 15 декабря нанесли крупные поражения немецким армиям. К 7 января 1942 года это первое зимнее контрнаступление Красной Армии завершилось. Противник был отброшен на 100 – 250 километров от Москвы.

Победа под Москвой имела громадное стратегическое, моральное и политическое значение. Однако, подводя итоги в декабре – январе 1941/1942 г., следовало трезво оценить возможности армии и страны. Красная Армия еще не имела преимущества над противником ни в численности войск, ни в технике. Эвакуированные на восток предприятия еще не могли наладить производство. Поэтому последние месяцы 1941 года были временем наибольшего падения уровня военного производства в стране. Мобилизационные запасы оказались полностью израсходованными. Текущее производство только наполовину удовлетворяло потребности фронта и новых резервных формирований. В этих условиях, планируя основные задачи зимней кампании, советское руководство должно было обратить главное внимание на увеличение военного производства, на укрепление армии, на пополнение и отдых ослабленных в летних и осенних боях дивизий. Этим задачам отвечала установка на стратегическую оборону. Наступление могло планироваться лишь на отдельных участках фронта. Это понимал Генеральный штаб, но этого не понимал Сталин. Переоценивая первые успехи Красной Армии и недооценивая силу германской армии, Сталин дал директиву о начале всеобщего наступления Красной Армии на всех фронтах. Еще в 1966 году в своих воспоминаниях Г. Жуков писал: «5 января 1942 года меня вызвали в Москву для обсуждения плана дальнейших действий... Как выяснилось, Верховный Главнокомандующий намеревался помимо контрнаступления фронтов западного направления осуществить переход в наступление советских войск на всех других направлениях, целью которого являлся бы разгром противника под Ленинградом, западнее Москвы и на юге страны... План общего наступления был очень большой, но для его выполнения мы тогда не имели ни сил, ни средств.