Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Капитан корабля, джентльмен, вовлеченный в столь опасную экспедицию своей пылкой любовью к науке, проникается расположением к незнакомцу и в конце концов узнает удивительную историю его несчастий, которая тем самым оказывается спасена от забвения.

Франкенштейн рассказывает, что он - уроженец Женевы, с детства окруженный любовью и вниманием близких. Его отец, его друг Анри Клерваль, Элизабет - сирота редкой красоты и дарования, воспитанная в одном доме с ним, - обладали всеми качествами, способными сделать его счастливым сыном, другом, возлюбленным. В годы учебы он познакомился с сочинениями Корнелия Агриппы и других авторов19, занимавшихся оккультной философией, чьи старинные фолианты к тому времени уже покрылись внушительным слоем пыли.

Франкенштейн ничего не знает о презрении, которым окружены в новую эпоху его любимцы, пока не уезжает, расставшись с семьей, учиться в университете города Ингольштадта20. Здесь он знакомится с чудесами современной химии21 и других областей естествознания. Исследуя эти науки в их наиболее потаенных глубинах, проявляя необычайный талант и достигая беспримерных успехов, он наконец совершает то открытие, на котором основаны чудесные обстоятельства повести. Особенно интересуют его строение человеческого тела и жизненное начало. Он занимается физиологическими исследованиями самых темных и скры* Здесь и далее цитаты из "Франкенштейна" даны в пер. З.Е. Александровой.

Вальтер Скотт. Заметки о "Франкенштейне, или Современном Прометее" 489 тых от наших глаз явлений, проводя их в склепах и моргах, среди предметов в высшей степени оскорбительных для утонченных человеческих чувств, стремясь проследить причинные связи переходов от жизни к смерти и от смерти к жизни. Внезапно среди полной тьмы перед ним блеснул свет22.

"Помните, - гласит его повествование, - что эта история - не бред безумца.

Все, что я рассказываю, так же истинно, как солнце на небесах. Быть может, тут действительно свершилось чудо, но путь к нему был вполне обычным. Ценою многих дней и ночей нечеловеческого труда и усилий мне удалось постичь тайну зарождения жизни; более того - я узнал, как самому оживлять безжизненную материю"23.

Это удивительное открытие побуждает Франкенштейна использовать свое искусство для создания (или, если так можно выразиться, сотворения) живого и способного чувствовать существа. Поскольку работа с мелкими фрагментами материи представляла немалые трудности, он создает существо гигантских размеров - около восьми футов ростом и столь же мощного сложения24.

Лихорадочное волнение, с которым юный философ предается осуществлению своего ужасного и тайного замысла, извлекая останки из неосвященных могил и ставя опыты на животных для того, чтобы реанимировать мертвую плоть, описано лаконично, но с большой эмоциональной силой. Хотя его и воодушевляет надежда, что он произведет на свет новую породу людей, благодарных ему за свое рождение25, продолжительный труд и отвратительные подробности работы, за которую он взялся, чуть не сводят его в могилу; несмотря на всю его одержимость, нервные силы и упорство едва не изменяют ему. Думается, было бы ошибкой рассказывать о результате этого необыкновенного эксперимента в иных выражениях, нежели те, которые избрал для этого сам автор. Мы приводим этот рассказ полностью26, ибо он дает отличное представление о языке и повествовательной манере книги.

"Однажды ненастной ноябрьской ночью я узрел завершение своих трудов.

С мучительным волнением я собрал все необходимое, чтобы зажечь жизнь в бесчувственном создании, лежавшем у моих ног. Был час пополуночи, дождь уныло стучал в оконное стекло, свеча почти догорела, и вот в ее неверном свете я увидел, как открылись тусклые желтые глаза, как существо начало дышать и судорожно подергиваться.

Как описать, что я ощутил при виде этого ужасного зрелища, как изобразить несчастного, созданного мною с таким неимоверным трудом? А между тем члены его были соразмерны, и я подобрал для него красивые черты.

Красивые - великий Боже! Желтая кожа слишком туго обтягивала мускулы и жилы; волосы были черные, блестящие и длинные, а зубы белые, как жемчуг; но тем страшнее был их контраст с водянистыми глазами, почти неотличимыми по цвету от самих глазниц, с сухой кожей и узкой прорезью черного рта.

490

Дополнения

Нет в жизни ничего переменчивее наших чувств. Почти два года я трудился с единственной целью - вдохнуть жизнь в бездыханное тело. Ради этого я лишил себя покоя и здоровья. Я желал этого с исступленной страстью, а теперь, когда я окончил свой труд, вся прелесть мечты исчезла и сердце мое наполнилось несказанным ужасом и отвращением. Не в силах смотреть долее на свое творение, я кинулся вон из комнаты и долго метался без сна по своей спальне. Наконец мое возбуждение сменилось усталостью, и я, одетый, бросился на постель, надеясь ненадолго забыться. Напрасно! Мне, правда, удалось заснуть, но я увидел во сне кошмар. Прекрасная и цветущая Элизабет шла по улице Ингольштадта. Я в восхищении обнял ее, однако едва успел запечатлеть поцелуй на ее губах, как они помертвели, черты ее изменились, и вот уже я держу в объятиях труп своей матери, тело ее окутано саваном, а в его складках копошатся могильные черви27. В ужасе я проснулся, на лбу у меня выступил холодный пот, зубы стучали, все тело сводила судорога; и тут в мутном желтом свете луны, пробивавшемся сквозь ставни, я увидел гнусного урода, сотворенного мной. Он приподнял полог кровати, глаза его, если можно назвать их глазами, были устремлены на меня. Челюсти его двигались, и он издавал непонятные звуки, растягивая рот в улыбку.

Он, кажется, говорил, но я его не слышал; он протянул руку, словно удерживая меня, но я вырвался и побежал вниз по лестнице. Я укрылся во дворе нашего дома и там провел остаток ночи, расхаживая взад и вперед в сильнейшем волнении, настораживая слух и пугаясь каждого звука, словно возвещавшего приближение отвратительного существа, в которое я вдохнул жизнь.

На него невозможно было смотреть без содрогания. Никакая мумия, возвращенная к жизни, не могла быть ужаснее этого чудовища. Я видел свое творение неоконченным - оно и тогда было уродливо; но когда его суставы и мускулы пришли в движение, получилось нечто более страшное, чем все вымыслы Данте28.

Я провел ужасную ночь. Временами пульс мой бился так быстро и сильно, что я ощущал его в каждой артерии, а порой я готов был упасть от слабости. К ужасу примешивалась горечь разочарования; то, о чем я так долго мечтал, теперь превратилось в мучение - и как внезапна и непоправима была эта перемена!

Наконец забрезжил день, угрюмый и ненастный, и моим воспаленным от бессонницы глазам предстала инголыптадтская церковь с белым шпилем и часами, которые показывали шесть. Привратник открыл ворота двора, служившего мне в ту ночь прибежищем, я вышел на улицу и быстро зашагал, словно желая избежать встречи, которой со страхом ожидал при каждом повороте. Я не решался вернуться к себе на квартиру, что-то гнало меня вперед, хотя я насквозь промок от дождя, лившего с мрачного черного неба.