Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— Сколько сейчас времени? — спросила, нарушив звонкую тишину напряженного молчания. Прежде чем дождалась ответа, схватила Дункана за руку, на запястье которой сверкали часы, и поднесла ближе к глазам, перед которыми всё размывалось. — Без десяти восемь, — пробормотала под нос.

— Тебе не стоит ехать в больницу. Уверена, Джеймс скоро вернеться и…

— Я хочу уйти домой. Пойдешь со мной? — спросила у Алиссы, которую подобное заявление всполошило с места.

— Да, конечно, — девушка подхватилась быстрее, чем это успела сделать подруга.

— А тебе лучше ехать в больницу. Думаю, Джеймсу нужна поддержка не меньше, чем мне, — сказала Дункану, который поднялся следом за девушками, намеренный проводить их.

— Не думаю, что сейчас он хочет кого-либо видеть.

— Это ведь не значит, что он в этом на самом деле не нуждаеться.

Фрея была права, поэтому более Дункан не стал с ней спорить. Они вместе прошли в прихожую, как она вдруг заметила, что дверь в гостиную была заперта. Желание заглянуть внутрь было мерзким и неприятным, но в то же время щекотало сознание соблазном сделать это. Фрея пыталась обратиться к сознанию, но последним его воспоминанием был звук, после которого мир погрузился в темноту.

— Там по-прежнему неубрано. Тебе лучше того не видеть, — сказал Дункан, проследив за её взглядом, уперевшимся в двери. Она поняла, что означало «неубрано» — повсюду должно быть оставались следы крови, если не чего-небудь другого, в зависимости от того, куда парень выстрелил. Это ей тоже хотелось узнать, но она не отваживалась спросить.

Девушки провели Дункана к автобусной остановке вопреки его уговорам провести их к дому первым. На обратной дороге Фрея намеревалась прогуляться. Может быть, свежий воздух немного отрезвил бы голову, если это всё ещё было возможно.

Они неторопливо шли под руку. Вечерний воздух был холодным, но по-весеннему приятным, из-за чего на улице было достаточно шумно. В своей скромной печали они были почти невидимы. Каждый в своих заботах и радостих, вряд ли кто мог подозревать, что случилось что-то плохое. И Фрея была не только тому свидетелем, но и виновником.

— Если тебе больно, можешь поделиться этим со мной, а не держать всё в себе, — произнесла Алисса. Фрея посмотрела на неё украдкой и странно улыбнулась.

— Неуверена, что мне на самом деле больно, — ответила, тяжело вздохнув. — Кажется, я настолько устала от боли, что перестала чувствовать её. Она слилась воедино со мной и превратилась в огромную зияющую пустоту, которую я не могу отделить от себя, — она посмотрела на подругу в надежде, что та если и не поймет, то хотя бы сделает вид, что ей это удалось. Её мягкий взгляд был полон не столько пустого сопереживания, как соучастия.

— Это нормально, — её голос звучал менее уверенно. — Много всего случилось в последнее время. Наверное, слишком много, — взгляд Алиссы вдруг стал отрешенным, чего Фрея не могла заметить, поскольку смотрела себе под ноги, низко опустив голову. — Когда я узнала о смерти матери, то чувствовала что-то похожее. Я не грустила по-настоящему, потому что поймала себя вдруг на том, что ничего не чувствовала. Совершенно ничего. Как будто все мои чувства разом погрузились в тишину, не давая о себе знать. Это казалось неправильно, но что я могла с собой сделать? Прошло некоторое время, прежде чем всё разом на меня обрушилось. Порой мысли об этом сокрушают меня и сейчас, с чем я едва справляюсь. Поэтому не чувствовать ничего тоже нормально. Должно быть, это самое нормальное из всего происходящего.

Фрея улыбнулась краешками губ. Слова подруги не приносили облегчения, но были утешительными. Чувствовать себя плохо было нормальным. Не чувствовать ничего — тоже. Всё это, в конце концов, означало оставаться человеком. Что бы не было на уме или в душе, это всё было ни больше, ни меньше в порядке вещей, что люди были слишком бессилы, чтобы изменить.

— Надеюсь, ты не отказалась от совершения задуманого? — спросила у подруги, пытаясь перевести разговор в другое русло.

— Это теперь не так важно, — Алисса безразлично двинула плечами. — Я могу сделать это в любой другой раз. У нас для этого будет ещё много времени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет, — Фрея живо воспритивилась словам подруги. — Ты должна сделать это. И я буду рядом.

— Фрея, — Алисса обречено вздохнула. — Тебе не обязательно это делать. В этом нет большой необходимости.

— Есть, — резко ответила. — Покрайней мере, пока в Оксфорде только чверть от общего количества мужчин женщин может претендовать на образование, — повторила слова подруги, вынудив ту улыбнуться.

— Ты неплоха в убеждении, — Алисса покачала головой. — Тогда если ты не будешь против, я бы хотела прорепетировать речь.

Фрея пыталась быть внимательной к речи подруги, только чтобы отвлечь себя от мыслей об Оливере, которых боялась. Поправляла Алиссу, дополняла, помогала ей. Было что-то неправильное в том, как девушка игнорировала действительность, пыталась забыть о ней, потеряться в забвении, чтобы даже ненароком не встретиться лицом к лицу с болью, что хоть доселе и была глуха, но могла в мгновенье ока стать оглушительной.

Она пыталась убедить в нормальности своего положения не столько себя, сколько Алиссу, которая сперва оставалась нерешительной. Фрея не могла позволить подруге быть выбитой из колеи, поскольку это лишь сильнее усугубило бы положение её дел. Девушка тщетно пыталась держать себя в руках, но разбитая на тысячи мелких осколков, теряла их по одному или же чувствовала загнанными острыми углами под кожу.

Стоило им оказаться в постелях и укрыться тишиной, как сознание вдруг закричало — «Оливер умер», чего Фрея больше не могла игнорировать. Доселе она отказывалась от этой мысли, отталкивала её, но она пулей выстрелила в голову, разорвав пустоту, что заполняла её доверху, не освобождая девушку от неё. Эти два слова блуждали по всему телу, выискивая уязвимое место. Напоминали неприятный зуд, но не более того. Наверное, Фрея даже хотела, чтобы они оказались для неё уничтожающими, потому что, вероятно, она того заслужила, но её сердце, душа и тело устали от этого. Ей просто нужен был покой.

Не в силах сомкнуть глаз, Фрея поглядывала на часы и пыталась думать о Джеймсе. Ненавидел ли он её, винил во всем или вовсе о ней не думал? О чем он тогда думал и где теперь был? Может, вернулся домой или оставался в больнице, в чем вряд ли был прок. Позвонил ли мистеру Кромфорду? Если да, то, как подобрал слова, чтобы рассказать обо всем, что тот ответил ему, и что оба чувствовали?

Затем Фрея напрасно пыталась заглянуть в будущее, но не видела себя рядом с Джеймсом. На самом деле она себя не видела вовсе, будто должна была бесследно исчезнуть, потеряться, забыться. В её видении были осязаемы идущие под венец Алисса и Дункан, устраивающая пышные вечера в своем Лондонском доме Рейчел и терпевший её корыстливую любовь Спенсер. Сознание подкинуло картину потерявшегося в глубинной печали за братом Джеймс. Фрея представляла, будто он взял в жены другую девушку, которая была в разы лучше неё — красивее, добрее и умнее, которая должна была помочь ему справиться со всем. Она нравилась мистеру и миссис Кромфорд. И всем их друзьям. И если бы Оливер был жив, она нравилась бы и ему. Нет, они все обожали её. Она заставила бы всех забыть о ней, Фрее, будто у них всех не было не только будущего, но и прошлого. Будто её никогда на самом деле не существовало.

Это всё был абсурд. Никто не должен был забывать её. Вряд ли бы и смогли, даже если бы усердно попытались. Они все были связаны вместе воспоминаниями, что нельзя было вычеркнуть из памяти или выбросить. Даже если бы Фрея перестала существовать физически, всё равно продолжала бы жить в голове у каждого и даже в сердце.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На следующее утро она пошла на занятия. Надеялась увидеть среди толпы незнакомцев Джеймса или хотя бы Дункана, чтобы распросить, сама не была уверена о чем. Не знала, что хотела услышать или хотя бы ожидала. Очередное бессмысленное «это не твоя вина» или обличительное обвинение? От первого её уже порядком тошнило, второе оказалось бы сокрушительным.