Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Пошарила ладонью за спиной, словно могла ошибиться в догадке, что парня не было рядом. Поверхность одеяла, под которым ей, тем не менее, было очень тепло и уютно, оказалась холодной. Перевернувшись снова на спину и сложив руки на животе, Фрея попыталась вспомнить, как оказалась в квартире парней.

Рассудок пронзил оглушительный звук выстрела, от которого девушка невольно поежилась. Только следом за этим вспомнила встречу с Оливером — вместе на вокзале, в закусочной, гостиннице и пабе… Всё испортило появление Джеймса, которому затем она наговорила много плохих вещей, что не хотела иметь в виду. Скитания по городу. А затем ноги сами подвели к дому Джеймса, где странным образом оказался и Оливер. В руках пистолет, на щеках слезы, изо рта высыпались обжигающие искры упреков, обид и обвинений. Захлопнутая дверь, облегченный вздох, а затем эхом раздался ещё один выстрел, заставивший Фрею содрогнуться.

Она подтянулась вверх по подушке, когда дышать вдруг стало сложно. Растеряно оглянулась вокруг, но это была всего лишь комната парней, где она была одна в тишине темноты. Фрея живо мотнула головой, за которую схватилась обеими руками, будто та должна была упасть внезапно с плеч, отгоняя мысли о том, что всё это могло случиться по-настоящему. Нет, это сон. Жуткий кошмар, что не имел ничего общего с реальностью. Марта умерла, но Оливер не мог сделать того же, как бы сильно её не любил.

Откинув в сторону одеяло, она, невзирая на то, что оставалась в теплом свитере, платье и шерстяных колготах, что надела посреди ночи в спешке, почувствовала леденящие тело мурашки, которым не стала внимать. Вместо этого резко подхватилась на ноги и выпорхнула в коридор.

На кухне горел свет. На долю секунды Фрея даже почувствовала облегчение, увереная встретить никого другого, как Джеймса. Один короткий немой взгляд, и он должен был разбить вдребезги все опасения, не поняв даже их сути, что было лишним изъяснять. Ей только нужно было увидеть его, чтобы убедиться, что всё было в порядке.

Стоило ей открыть двери в кухню, за которыми мигали неразличимые тени, как она вопреки собственным ожиданиям встретила Алиссу и Дункана. Девушка сидела за столом. Сжимала в обеих ладонях полную чашку с чаем, что должен был давно остыть, поскольку над ней не виднелось облако горячего пара. До того, как встретить подругу взглядом, её глаза были потуплены вниз, где виднелся ободок давно застывшего кофейного пятна. Дункан сидел на подоконнике, где она привыкла видеть Джеймса, и курил.

Оба всё это время сидели в тишине, отдающей скорбящим холодом. Фрея молча переводила взгляд с одного на другую, когда они сами переглянулись между собой, словно в попытке согласовать, кто будет говорить первым и что скажет, как она облегчила им эту задачу.

— Где Джеймс? — спросила скорее с опасением, нежели расстерянностью.

— В больнице, — Алисса отодвинула от себя кружку и поднялась вдруг с места. Дункан потушил тлеющий окурок и также сорвался на ноги, будто в этом была необходимость.

Невзирая на то, что оба продолжали стоять на месте, Фрее казалось, словно они напирали на неё. Она тщетно пыталась прочитать выражения на их лицах, но отказывалась в упор замечать ставшие привычными жалость и сожаление, которые ни с чем нельзя было перепутать.

— Зачем? — в горле пересохло. Ей бы глоток воды сделать, если только можно было пошевелиться. Уголки губ дернулись в нервной улыбке, что будто бы ещё сильнее всех разсадовало. Обстановка в комнате оказалась напряженной. Отравленный тревогой жар быстро вытеснил из тела девушки холод.

— Из-за Оливера, — осторожно произнес Дункан, когда у Фреи перехватило дыхание. Похоже, это всё-таки был не сон. Оливер был в городе. Была настоящей их размолвка, был настоящим выстрел. Остального Фрея вспомнить не могла. Попытки сделать это вызывали лишь головную боль. — Ты ведь помнишь, что случилось?

— Он жив? — задала встречный вопрос вместо того, чтобы ответить. Застывшая на лице гримаса ужаса должна была показаться обоим вполне красноречивой — конечно, она всё помнила. Приняла это за чёртов сон, в котором не всё было хорошо различаемо и детально подмечено, но, в конце концов, это оказалось действительностью. Ей было бы не так уж затруднительно вспомнить весь тот день до единой подробности, прежде чем он обрывался чёрной дырой в памяти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— К сожалению, нет, — подхватила Алисса, когда парень замешкался с ответом. Слова застряли у него посреди глотки. Дункан стыдливо опустил глаза вниз, словно в знак чести умершему, в чем тот не так уж нуждался.

Затем Дункан всё же искоса посмотрел на кузину, которая продолжала стоять на месте. Поджав губы, уткнулась пустым стеклянным взглядом в окно, в отражении которого увидела себя. Её будто кто ударил поддых, толкнул в грудь, дал сильную подщечину, что сбило с толку. Фрея испытывала глубокое чувство обиды вместо привычной вины, что должна была и в этот раз захлестнуть с головой. Это было что-то новое, странное и неправильное.

Она словно не могла понять происходящего, хоть и убедилась в его подлинности. Когда Алисса вдруг начала щелкать перед глазами, Фрея перевела на неё взгляд, но всё равно не смогла выдавить из себя и слова. Легко коснулась плеча подруги, вынудив ту сдвинуться с места. Не чувствуя собственного тела, упала на свободное место за столом. Алисса и Дункан быстро оказались по обе стороны от неё.

Она виделась с Оливером ещё утром. Он признался, что хотел видеть никого другого, как её, что было чудовщной ошибкой, которой ему не стоило совершать. Позвонил ей, спросил обо всем случившемся, поцеловал в приступе отчаянья. Фрея чувствовала, что должна была оставаться рядом, пока поезд не отправил бы парня домой, где он уж наверняка должен был оказаться в безопасности.

Выдавалось невероятным, что Оливер действительно говорил с Реймондом. Вообразить это было сложно, почти невозможно, но не верить ему у Фреи не было оснований. Кто ещё мог тогда ему во всем признаться? Вряд ли это были Алисса или Дункан. Ещё менее вероятно, что Джеймс. Рейчел со Спенсером вовсе не было в городе. В уме она даже сумела обвинить Реймонда в гибели друга, свалив на его призрак груз, который больше не могла нести в одиночку.

А затем бросила в лицо Оливера свою усталость. Выпаленные в горячечном порыве слова были искренними, но едва ли необходимыми. Ей нужно было держать их при себе, не выпуская наружу вместе с ядом раздраженности и нетерпимости ко всем последним событиям, что медленно выдавливали из неё жизнь, которой больше не было сил наслаждаться. Вина, сожаление и неуверенность заключили её в клетке удушающих объятий, откуда, казалось, было невозможно выбраться. И в одночасье она взорвалась, не в силах больше вытерпеть напряжения, что оказалось, наверное, последней каплей и для парня. Ей бы чуть больше терпения и сдержанности, что долгое время были самой надежной маской, и с Оливером всё было бы в порядке.

Лучше бы он убил чёртового Реймонда. Она бы даже помогла это сделать или взяла бы на себя вину, да что угодно, только бы избежать того, что всё же случилось. Ей было невдомек, почему Оливер обратил оружие против самого себя. Она даже не предполагала, что он был способен на подобное. Впрочем, как и кто-либо из всех её знакомых, мыслей которых не умела читать.

Оливер был ранимым, но неужели её слова были настолько обличительно уничижительными, что единственным способом избавиться от них он избрал собственную смерть? Должно быть, сделал это сгоряча, но до состояния горячности его подвел тот дурацкий разговор, в котором нужно было отдать ему право говорить, а самой поджать губы и молчать или же повторять тошнотворно успокаивающие слова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Фрея убеждала себя, что они должны были всё сделать иначе без учета вероятности, что в глубине души парень давно готов был это сделать. Они помогли ему нажать на курок, на что прежде он не отваживался. Может быть, ему всё это время не хватало услышать правду, что жила во мраке подсознания, оставаясь единственно искренней. Может быть, в глубине души Оливер и без того всё знал и хотел убедиться, что об этом знали и другие. Может быть, он хотел убить не себя, а их ценой собственной смерти.