Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В станице Успенской пришел навестить меня и мой спаситель и рассказал мне следующее: они были в заставе, далеко выброшенные вперед за станицу с пулеметом на подводе. Когда прошли все сроки их смены и не имея связи, они забеспокоились, но все еще ждали, вот-вот придет смена. Но когда на горизонте стали маячить красные разъезды, они медленно стали отходить к станице. В первой же хате узнали, что армия ушла, а о них, видно, забыли. Они решили быстро проскочить станицу и догонять армию. Проезжая мимо школы, они увидели лежащую фигуру вниз головой, половина шинели свешивалась на первую ступеньку, и был отчетливо виден погон Корниловского полка. Вот этот погон и заставил их остановиться. Но он никак не предполагал, что это буду я. Ночью они блуждали, но все-таки вышли на правильную дорогу, догнали армию, а меня передали в лазарет. Здесь я ему рассказал, какими судьбами я очутился на крыльце. Мой спаситель был сыном хорошо знакомой нам семьи. В станице Успенской я лежал в школе, на расстеленной на полу соломе.
Мое здоровье, видно, пошло на поправку. Я съедал все, что приносили сердобольные казачки в лазарет, а приносили они много, что называется, нас закармливали. Они тянули в лазарет все, что только было возможно. Около каждого раненого в изголовье была целая кладовая. Но особенно, видно, большое впечатление на них производила моя не совсем воинственная персона. Они останавливались около меня и начинали причитать вслух: «О Господи! Царица моя Небесная! Да какой же молодой…» и т. п. Иногда их собиралось около меня три или четыре – причитали, делились вслух своими соболезнованиями, а некоторые из них кончиком платка вытирали набежавшую слезу. Старые казачки, останавливаясь около раненых, вслух выражали свое сожаление и роняли слезы, совершенно иначе вела себя молодежь, то есть девчата. Они приходили по две или три вместе, как-то неуклюже, боком, подбирались к изголовью, оставляли принесенное и украдкой поглядывали на раненых. Стали поговаривать, что с Дона пришел казачий разъезд и просит о помощи восставшим казакам. У восставших нет ни винтовок, ни патронов, приходится сражаться холодным оружием да самодельными пиками. Я был очень рад этим слухам и совсем был обрадован, когда узнал, что мы идем на Дон. Вот опять Лежанка напомнила о первом ее взятии, но это казалось уже, что было так давно. Главное, что мы на пороге границы Донской области.
Лежал я не в лазарете, а в одной из крестьянских хат. Хозяйка попалась хорошая женщина и хорошо ухаживала за мной. Мужа ее не было дома, где он был – не знаю, и я воздержался спросить ее. Где он? И есть ли вообще.
Вот и Лежанка за нами, в Страстную ночь, вернее, зарей мы подъехали к переезду железной дороги у станицы Егорлыцкой. По обе стороны стоят казаки, радушно приветствуют нас с праздником Воскресения Христова – христосуются. Стоит бравый сотник на самом переезде, останавливает подводы и просит, у кого есть винтовки и патроны, пожертвовать им. Нам они больше не нужны, мы идем в тыл, а у них в этом большая нужда. Приподнимаются раненые, извлекают из-под соломы кто винтовку, кто патроны, но видно – не с охотой расстаются с этим. Казаки веселы, сыплются шутки, остроты, и вслед несется пожелание поправиться и хорошо отдохнуть. В Егорлыцкой меня поместили в зажиточную казачью хату, хозяйка – старая казачка приняла живое и деятельное участие в восстановлении моего здоровья. Она три раза в день поила меня собственной медициной, которая была противна до отвращения. Состояла она из чашки горячего молока с примесью, по-моему, всего, что у ней было в хате. Это была порядочная дрянь. Она не только издавала страшный запах, но и до тошноты была противна. По ее совету, я зажимал нос и залпом выпивал эту гадость. Не знаю, не то действительно ее доморощенная медицина, не то пришло само время к выздоровлению, но я чувствовал, что с каждым часом я крепну. Когда пришло время и мы стали покидать Егорлыцкую, она советовала мне остаться у нее до моей полной поправки, а после этого ехать домой. Я сердечно поблагодарил ее за трогательное внимание ко мне, а остаться не мог, ибо перетерпел гораздо хуже и больше, а до цели осталось не так далеко.
Как-то незамеченно прошла Мечетка, и вот мы в Задонских степях, кругом равнина да разбросанные по необъятной степи курганы. Наш путь – станица Маныческая. Под вечер показалась вдали белая полоса, и из головы обоза как волна катится: «Ура! Дон!»
Радости нет предела, даже и не веришь своему счастью, а ведь всего 25 верст – Новочеркасск. Вот мы и в Маныческой. Разместили нас по хатам и сообщили, что рано утром будет погрузка на