Карл Великий - Дитер Хэгерманн

Из этих сокровищ Людовик Благочестивый якобы оставил за собой лишь состоящий из трех кругов стол «из любви к своему отцу, но который он все-таки разобрал и вырученные деньги пожертвовал на спасение души отца». Старший сын Людовикзи соправитель Лотарь I в 842 году на пике своих распрей с братьями забрал из Ахена этот неповторимый шедевр вместе со всеми королевскими сокровищами и ценностями ахенского кафедрального собора, распорядившись распилить ценное произведение искусства, а вырученные средства раздать своим сторонникам. О судьбе золотого стола, как и обоих серебряных столов, ничего не известно. Подарки Риму и Равенне, судя по всему, были сделаны не просто так. Не исключено, что император, указывая на Константинополь, призывал преемника апостола Петра к сплочению христианской ойкумены, а архиепископа Равенны — признать верховенство Рима, которому должна была подчиниться и церковь бывшего экзарха и наместника Италийского Василия.

Цифровая символика средневековья, по-видимому, прослеживается в списке свидетелей, приложенном Карлом к «этому предписанию и этому приказу». В нем содержатся также имена гарантов, доверенных лиц и даже потенциальных «исполнителей завещания». Общее число свидетелей — тридцать, то есть в десять раз больше «священного числа» «три». Список возглавляют семь архиепископов, ибо «семь» также считается «священным числом». В этой семерке первое место занимает архиепископ Кёльнский, одновременно архикапеллан и поэтому высшее духовное лицо при дворе. За ним следуют митрополиты Майнца и Зальцбурга, к которым примыкают духовные собратья из Реймса, Безансона, Лиона и Арлеса. Епископ Трирский Амалар в списке отсутствует, поскольку, видимо, еще не получил палию из Рима. За митрополитами следуют три епископа: Теодульф Орлеанский, поэт и богослов из Испании, «эксперт по Риму и Иерусалиму» Иессе Амьенский и епископ Базельский Хейте, одновременно аббат монастыря Рейхенау, который сразу после составления этого акта отправился в Константинополь, а также епископ Вальтгауд Льежский. За этими князьями церкви выстраиваются аббаты важнейших королевских монастырей: Фридугиз из Турской обители, Адалунг — монастырь Лорш, Ангильбер — Сен-Рикье и впервые упоминаемый в тогдашних источниках Ирминон из монастыря Сен-Жермен-де-Пре. С его именем ошибочно связывают самый обширный сеньериальный список хозяйств периода раннего средневековья; он прекрасно сохранился, содержит не менее десяти тысяч имен крепостных крестьян и поэтому остается самым важным источником для исследования наречения крестьян эпохи раннего средневековья. О самом Ирминоне мало что известно; если судить по имени, он мог быть выходцем из семьи Ирминона, имевшей отношение к династии Каролингов (Мец — Трир).

Этим князьям церкви противостоят пятнадцать представителей имперской аристократии в лице влиятельных графов. Тем самым обеспечивается баланс сил между духовной и светской элитой, члены которой, как правило, происходили из одних и тех же семей, что оказывалось как бы двойной поддержкой для трона. Империя Карла не являлась ни скрытой формой теократии, опиравшейся на высшее духовенство как пособников в исполнении своей воли, ни явно военного толка управлением народами как совокупностью сторонников. Франкское королевское правление ориентировалось на унаследованные библейские образцы и прежде всего на Давида и Соломона, а также на христианские максимы осуществления власти в сочетании с духовным пастырством, что и породило неповторимый тип королевского правления, которому было суждено утвердиться в средние века (и по их прошествии).

Список мирян возглавляет Вала, наиболее влиятельный деятель при дворе, вместе со своим единокровным братом Адалар-дом. Есть основания считать, что при восхождении на трон в Ахене после кончины отца Людовик Благочестивый был вынужден считаться с влиятельностью обоих братьев. Среди других графов, имена которых лишь в отдельных случаях связаны с определенными семействами, значатся (будущий) префект Баварии Аудульф и граф Стефан Парижский. Его мать Ротруда, судя по имени, могла бы иметь родственные связи с правящим домом. Граф Унруок — дед будущего императора Беренгара и отец Эберхарда, маркграфа Фриульского, завещание которого, датированное 867 годом, тоже приобрело определенную известность. Граф Бурхард мог бы оказаться коннетаблем, одержавшим в 807 году победу над флотилией норманнов; Эркангар — это граф в округе Брейс. В 826 году Герольд становится преемником своего дяди в Баварии или в Остмарке. Берон, по-видимому, тот же граф, который правил в Барселоне, а Грокольф мог бы оказаться герольдом где-нибудь в районе среднего течения Рейна или состоять в родственных отношениях с архиепископом Майнца Рикульфом.

Как бы то ни было, «завещание» императора засвидетельствовано и гарантируется представителями духовной и светской руководящей элиты, которые как Аmici, то есть друзья, формировали антураж стареющего правителя и вместе с наследниками должны были четко исполнить его последнюю волю.

Хронист Эйнхард завершает своеобразную биографию Карла кратким замечанием: «И все это незамедлительно после кончины отца с величайшим тщанием велел исполнить его сын Людовик, следовавший за ним по божественному зову, после того как просмотрел бревиарий». Последующие источники разделяли оценку Эйнхарда, хотя нельзя не заметить, что, к примеру, Теган, один из биографов Людовика, и Нитгард, внук Карла и свидетель, описавший последующую гражданскую войну, упоминают лишь раздел части наследства Карла, причитающейся наследникам, между Людовиком и его сестрами, обходя молчанием Бернгарда вместе с сестрами.

После происшедшего с юным италийским королем, смерть которого ускорила развал правления Людовика, двор, видимо, счел уместным никак не реагировать на столь неприятное обстоятельство. И если Нитгард затем подчеркивает, что причитающуюся ему как наследнику долю (скорее всего серебро в монетах) Людовик так же разделил на три части, то в этом нет ничего особенного, поскольку преемник был вынужден расстаться с первой долей «в связи с захоронением» своего отца. Дело в том, что захоронение и связанные с ним последующие события требовали финансовых вложений. Поэтому своего рода аванс представлялся весьма уместным. По свидетельству нашего источника почти три десятилетия спустя, остальные две части он вернул для раздела их «между собой и своими сестрами от законного брака (!)». Единокровных братьев, «пребывавших еще в юном возрасте» — Дрогона, Гуго и Теодориха, — он объявил «сотрапезниками», а своему племяннику Бернгарду «присудил Италийское королевство». Людовик исполнил волю Карла и по отношению к своему племяннику Бернгарду, на которого в этой связи пока не упало и тени какой-либо неправомерности.