Зал потерянных шагов - Ирина Левитес

— Один, два, три… — раздался за спиной Жени голос мужа.

— Четыре, — закончила подсчет щенков Женя. — Такие хорошенькие! Интересно, кто из них мальчики, а кто девочки?

— Пока не будем их трогать, а то Грета волнуется. Пусть привыкает. Нужно сказать Васильичу, чтобы кормил ее получше, иначе молока на всех не хватит, — озабоченно произнес Павел.

— Скажи сам, — попросила Женя. — Я хочу с утра пробы в лабораторию отвезти, а потом домой заскочить. Ничего, если я задержусь до вечера? Или до утра… Устала я что-то…

Павел недоверчиво посмотрел на жену. Не в ее привычках было жаловаться на усталость, тем более в самые горячие дни.

— Ты не заболела? — встревожился он.

— Ничего я не заболела, — буркнула Женя, и тут же устыдилась своего тона. Словно Павел виноват в том, что ее раздражает любая мелочь — от общения с кем бы то ни было до запахов.

— Все нормально, Паша. Не обращай внимания. Я постараюсь долго не задерживаться, — примирительно сказала она и потерлась щекой о плечо мужа, стараясь загладить свою вспышку.

— Да я же ничего не говорю. Надо — так поезжай. Справлюсь как-нибудь. Правда, я хотел к рыбакам смотаться. Придется до завтра отложить.

— Ты вчера ездил. Что они, грудные дети? Если что — бригадир разберется. В общем, договорились. Я только к икорщикам быстренько забегу и поеду.

Быстренько забежать в икорный цех было сложно: сначала Жене пришлось вместо резиновых сапог и одежды, облепленных рыбьей чешуей, надеть белый халат и тапочки, а волосы покрыть косынкой. Это правило, одно из многих по соблюдению санитарных норм, вплоть до расписанной по часам работы бактерицидных ламп, соблюдалось неукоснительно. В противном случае можно было загубить драгоценную икру — основной источник доходов. Ради икры, собственно, и все труды десятков людей — рыбаков, водителей, рыбообработчиков, рабочих и элиты производства: икорных мастера и технолога.

В цехе все было в порядке. Ни одна комиссия не придерется.

Икра мерцала, возвышаясь над емкостью рубиновой горой, сложенной миллионами одинаковых блестящих маленьких сфер. Икринки, наполненные клейкой массой, были покрыты гладкой оболочкой и скользили под рукой, рассыпаясь полупрозрачными бусинками.

Солнечный луч из окна упал на мерцающую гору, и икринки верхнего слоя вспыхнули, переливаясь неуловимыми оттенками — от янтарно-оранжевого до пурпурно-алого. Словно россыпь драгоценных камней из сказочного сундука сокровищ.

Да икра и была, по сути, сундуком сокровищ: в ней скрывались будущая хорошая квартира, новая машина, плата за обучение Мишки в институте — словом, нормальная обеспеченная жизнь.

3

И этот день наступил. Мы ринулись вверх, туда, где мерцал впервые увиденный свет. Он становился все ярче и ярче, дрожал и переливался в прозрачных струях.

Мы впервые поплыли, радуясь свободе, ранее неизвестной скованным телам, и самозабвенно сновали, скользили, извивались в танце.

Река бурлила на перекатах и омывала прохладой. Тогда она показалась бескрайней, ведь мы были слишком малы.

Это был родной дом, в который очень хочется вернуться когда-нибудь.

Поток стремился вдаль, и, повинуясь его властному зову, мы скатывались вместе с ним, инстинктивно держась в тенистых местах, когда солнце слишком сильно освещало нас и делало легкой добычей для врагов.

К сожалению, очень быстро пришлось понять, утратив младенческую наивность, что мир суров и жесток.

Некоторые легкомысленные собратья бесследно исчезали в пасти огромных хищных чудовищ, нападавших неожиданно. Я же при малейшей угрозе стремглав бросалась в укрытие.

А может быть, мне просто везло. Потому что, кроме чудовищ, были другие опасности. Такие же колыбели, как у моей родной стайки, стали братскими могилами, навсегда замуровав так и не родившихся малышей. Почему это произошло?

Родная река вынесла нас в безбрежное пространство, которое манило и пугало, обещало и звало.

Мы понемногу привыкали к новой соленой воде и долго не решались отправиться в путешествие.

Но однажды смело пустились в дальнее странствие…

Женя приехала домой позже, чем планировала, — почти к полудню. По загруженной трассе она добиралась до города почти час, а потом пришлось задержаться в лаборатории и забежать в магазин. В последнюю минуту она вспомнила, что дома из продуктов почти ничего нет, если не считать давнишние рис, гречку и муку, рассованные по жестяным банкам в кухонном шкафу. Мишка, уезжая вчера вечером в город, уверял, что с голоду не пропадет: купит в супермаркете пельменей.

Придется что-нибудь приготовить и накормить сына обедом, раз уж она в кои-то веки выбралась к домашнему очагу.

Быт Женя не любила, хотя периодически предпринимала героические битвы в его честь. Всплескам генеральных авралов обычно предшествовали длительные терзания и угрызения совести. Наконец Женя экспромтом, по вдохновению, бросалась одновременно убирать, стирать, гладить и готовить.

Эти хаотические действия почти не имели смысла, поскольку бульон выкипал, мясо пригорало, плиту потом приходилось с трудом отдирать от коричневых разводов, и уже на следующий день ванная была вновь завалена неведомо откуда взявшимися грязными вещами, пыль лежала нетронутым слоем на мебели, недоглаженное белье традиционным комом скапливалось в кресле, а в кастрюле сиротливо плескались на дне остатки вчерашнего борща.

Кроме того, в борьбе с грязными тарелками и чашками неизменно побеждала посуда. Она никогда не заканчивалась в мойке, повергая Женю в горестное изумление по поводу ее неисчерпаемости.

В недоумение обычно приводила и одежда, тщательно рассортированная по полиэтиленовым пакетам и ровными стопками сложенная на полках шкафа. В идеальном порядке свитера, джинсы и майки пребывали недолго и, разрушив строй, мигрировали на стулья, кресла и попросту на пол, выбирая независимость и полностью отвергая навязанный хозяйкой стереотип.

Иногда Жене казалось, что вещи в ее доме живут собственной, автономной жизнью, нисколько не считаясь с мнением своих владельцев. Вот и сегодня лампочка в коридоре перегорела, и Жене пришлось в полутьме лавировать между обувью у входной двери — кроссовками, босоножками, сандалиями и прижившимися с зимы сапогами и ботинками.

Благополучно преодолев полосу препятствий, она первым делом пошла в кухню, бросила на стол пакеты с продуктами, а потом заглянула в комнату.

В большой проходной комнате шторы были плотно задернуты, создавая полумрак, а на раскинутом во всю ширь родительском диване, укрывшись одеялом с головой, спал Мишка, пренебрегая собственной узкой кроватью. Из-под одеяла торчали четыре ноги. Две Мишкины, большие. И две маленькие, неизвестно чьи.

Женя вздохнула, но будить сына и незнакомку не стала. Она вернулась в кухню и занялась обедом, быть может, громче обычного звякая посудой. Попутно она размышляла о том, как себя вести. Сделать вид, что ничего особенного не произошло? Так ведь действительно ничего особенного. Мишка уже взрослый. Студент. Имеет полное право на личную жизнь. Было бы странно, если бы в его возрасте у него не было девочки. Наоборот, нужно радоваться, что у сына все в порядке.

Но почему-то радоваться не получалось. Женю терзали тревожные мысли о том, что сын вырос, а взрослая жизнь, как известно, приносит больше разочарований, чем радостей. Конечно, нужно было раньше откровенно поговорить с ним на эту тему. Об ответственности и перед девочкой, и перед родителями. О порядочности и чувстве долга. Но в их семье не принято было обсуждать физиологические проблемы, особенно скользкие вопросы предупреждения нежелательной беременности и тому подобное.

Женя вообще не любила разговоров на эту тему, даже с немногочисленными подругами, из стыдливости избегая интимных подробностей. Она никогда всерьез не задумывалась о необходимости просветительских бесед, справедливо полагая, что в современном мире Мишка все сведения получит и без нее.

В редкие минуты сомнений она тешила себя иллюзиями о том, что в школе наверняка говорили на эту тему. Однажды она увидела по телевизору, как учеников учили надевать презервативы на бананы, сопровождая практическое обучение лекциями и демонстрациями видеофильмов. Тогда она подивилась, до чего дошел прогресс. Но, с другой стороны, он же избавлял родителей от тягостной необходимости просвещать любимое чадо. На том и успокоилась. К тому же она предполагала, что Павел наверняка обсуждал с сыном животрепещущие для подростка проблемы.

Было и еще одно обстоятельство. В глубине души она считала сына все еще маленьким, безраздельно принадлежащим ей одной. Она понимала, что когда-нибудь Мишка женится, у него будет своя семья, но перспектива эта казалась такой далекой и неопределенной, что думать о ней было преждевременно…