Верность сестер Митфорд - Мари Бенедикт

сама банальность, но союз с ним спас бы меня от нынешних финансовых забот. И избавил бы от бормотания Мули, мол, хватит уже понапрасну болтаться в свете, ведь мне уже под тридцать, а мужа все нет.

Ивлин смотрит в мою сторону, и я машу ему рукой, приглашая присоединиться к нашему дружескому кружку. Эти люди, среди которых поэт Джон Бетжемен и фотограф Сесил Битон, — моя избранная семья. Почему бы не назвать их так? Те качества, которые Муля и Пуля, да и большинство знакомых мужчин, презирают во мне, эти парни обожают, им нравятся моя начитанность и остроумные замечания, особенно колкие. Только эти люди по-настоящему близки мне, и потому, конечно, Пуля презирает моих «денди». Даже среди своих пяти сестер я всегда чувствовала себя чужой. Все в доме вечно разбивались на парочки, начиная с детства — Джессика и Юнити, Памела и Дебора, Диана и Том, золотые двойняшки, — а я чаще бывала одна.

Прежде чем приветственно улыбнуться навстречу Ивлину, я скольжу языком по зубам, чтобы на них не осталось ни пятнышка сочно-красной помады. Разглаживаю руками платье, припоминаю про себя остроты, которые приберегла к нашей встрече. Все должно быть безупречно; никто из нас не хочет попасться на язык к насмешливому и язвительному Ивлину. Когда он шутит про людей не из нашего кружка, это очень забавно, но когда про тех, кто внутри, — уже не очень.

Но Ивлин не подходит. Более того, он вдруг разворачивается, словно его магнитом потянуло в другую сторону — в сторону Дианы. Мне делается дурно, и я знаю, что сама виновата. Когда-то Ивлин был только моим другом. Но он задумал написать книгу о выходках высшего общества и попросил познакомить его с Дианой, которая еще дебютанткой стала звездой и настоящим магнитом для журналистов благодаря красоте и обаянию. Я представила их друг другу на тропической вечеринке, которую Диана с мужем устраивали на своей яхте «Дружба».

Я не волновалась: знала, что Ивлин собирался невзлюбить молодую парочку и сделать их легкомысленными героями своего романа «Мерзкая плоть». Но стоило Ивлину подпасть под чары Дианы, как все изменилось. Теперь он так чертовски загипнотизирован, что я замечаю, как он морщится, если я называю ее Бодли — этим озорным прозвищем, обыгрывающим название издательства Bodley Head[1], я наградила ее еще в детстве, потому что ее голова всегда была непропорционально большой по сравнению с телом. Этакое крошечное несовершенство, практически незаметное другим, потому что красота ее поистине ошеломляюща.

Я быстро отворачиваюсь: не хочу, чтобы Ивлин или другие заметили мой пристальный взгляд. Не дело так таращиться, это выдает недопустимую слабость. Чтобы скрыть свою оплошность, я говорю:

— Похоже, поездка леди Теннант в Баден не принесла того «исцеления», которое так рекламируют спа-курорты.

Хотя раздается ожидаемый смех, я ненавижу себя за то, что опустилась так низко, добиваясь его. Как бы мне порой хотелось, чтобы моим оружием были не только острый язык и перо. Но тут друзья тоже начинают сыпать наблюдениями, и каждое следующее остроумнее предыдущего, так что в конце концов я буквально рыдаю от смеха. И только вытирая глаза, осознаю это.

Диана стоит, окруженная мужчинами, — привычная картина. Но она не смотрит ни на кого из них. И не влюбленный и богатый муж тому причиной. Ее серебристо-голубые, сверкающие глаза устремлены через многолюдный зал к тому, кого я меньше всего ожидала увидеть.

Глава вторая

ДИАНА

7 июля 1932 года

Лондон, Англия

Диана делает шаг назад — прочь от устремленных на нее глаз, в толпу. Гости расступаются перед ней, пытаются пожать руку или поцеловать в щеку. Кончики пальцев касаются ее сверкающего серебристого платья. Если б ей была свойственна ложная скромность, она могла бы сказать себе, что все тянутся к ней лишь потому, что она хозяйка этого роскошного вечера, на котором собрались ее родные, светские друзья и «золотая молодежь». Но ей ни к чему себя обманывать; она Диана Митфорд-Гиннесс, и мир готов предложить ей все. Так было всегда.

Сквозь шум голосов она слышит, как Уинстон Черчилль, муж кузины Клементины, разносит висящую на стене картину Стэнли Спенсера. Видимо, изображение военного мемориала в Кукхеме не совсем точно и заметить это мог только старина Винни. Диана гасит его пыл — редкий случай, обычно его политические соображения ей интересны, хоть она всегда с ними не согласна. Обрывает она и резкую отповедь сына Черчилля Рэндольфа; он близкий друг ее единственного и любимого брата Тома и, как она давно догадывается, неравнодушен к ней.

Красивый, обожающий муж подходит к ней. Осознавая, как эффектно они смотрятся вместе, Диана поднимает руки, унизанные бриллиантовыми браслетами, чтобы дать знак музыкантам и танцорам. Сила, что исходит от нее, подчиняет музыкантов и гостей, все следуют ее сигналу. «Все это — мое», — проносится в голове, самой ей не до конца в это верится. Сказочно обставленный особняк на Чейни-уок, с обюссонскими коврами даже в детских. Загородное поместье восемнадцатого века Биддлсден, где в сезон можно принять сколько угодно гостей. Ее двое замечательных мальчиков, Джонатан и Десмонд, которых она отчаянно любит с того самого момента, когда они с ревом ворвались в ее жизнь. Разумеется, ее муж, Брайан, наследник пивоваренной империи Гиннессов, барон. Ватага настоящих друзей, семья, знакомые — все готовы ради нее на что угодно.

И вот при этом при всем — почему же ей так скучно? Конечно, не постоянно. Летучие искры веселья вспыхивают на вечеринках, подобных этой, или от острот дружочков вроде Ивлина Во. Порой она ощущает умиротворение, читая на ночь своим сыновьям. Но глубокое чувство бесцельности и тревоги пронизывает почти каждый день.

«Не обращай внимания, — твердит себе Диана, — неприлично такое и думать». У нее нет никакого права скучать. Прямо за дверями особняка полно лондонцев на грани отчаяния, и всех их выводит из себя ее процветание на фоне мировой экономической депрессии. Как смеют они с Брайаном тратить состояние на бессмысленные вечеринки и покупки, когда многие едва выживают и голодают из-за безработицы, вопиют они.

Люди думают, что она не знает, или того хуже, что ей плевать на эти разгневанные толпы и голоса. Но это не так. Она точно знает, сколько людей собралось снаружи и чего они хотят. Красота неспособна оградить от правды. Но что она может поделать? Даже ее знакомые мужчины не готовы уйти с головой в проблемы тонущего общества, даже Брайан, у которого есть деньги, связи и ум, не хочет ничего предпринять. И это ее злит.

Музыка затихает, она чувствует, что внимание дирижера