Из глубины. Избранные стихотворения - Илья Рейдерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы знаем, что М. Хайдеггер в конце жизни пришел к тому, что философия исчерпала себя и должна уступить место поэзии. Возможно, в этой хайдеггеровской мысли заключены и тайна, и истина. Возможно, поэзия воспримет философию в себя так же, как философия воспринимает в себя поэзию. И они станут одним и тем же. Сейчас этому многое мешает: посторонние влияния, различие языков, традиций, культур. Но, всё это возможно, и, мне так хочется надеяться, когда-то осуществится. Ведь, вспомним, так все и начиналось когда-то. Философы были поэты, поэты были философы. Отсюда традиция: Державин, Баратынский, Тютчев, Бродский, Рейдерман…
Закончу шуткой: Илья Исаакович нелециприятно прошелся по современным средствам общения, которые став электронными, потеряли тепло пишущей руки и слезу, капавшую на написанные слова. Да, все так. Но познакомились мы с Ильей Исааковичем благодаря Фейсбуку.
Владимир Натанович Порус
доктор философских наук,
профессор НИУ ВШЭ
И судьба получает объём
Комната
Вхожу. Сажусь к окну, сосредоточен.Стекло. С аквариумом схож мой куб,в котором, отгороженный от ночи,как рыба, бьюсь, пока сорвётся с губпузыриком взлетающее слово.…Оно уходит – неподвластно мне,беспечное (ни стен ему, ни крова!),забыв меня – безмолвного – на дне.
1964 г.
«Поднимается небо всё выше…»
Поднимается небо всё выше —и меня поднимает.Словно бы я внутри воздушного шара,детского, голубого шара,только очень большого..Весна.
«Он был не человек – бродячий цирк…»
А.Ч.
Он был не человек – бродячий цирк,собрание чудес, чудин, чудачеств.Он случай оседлал, как мотоцикл,и – вверх по стенке – догонять удачу!Вертел своих фантазий колесо.Жонглировал словами вдохновенно.…А в перерыве – закрывал лицо.Ведь занавеса лишена арена.
1963 г.
Зеркало
1.Зеркало – обезьянка —мой повторяешь жест!Зеркало – ты изнанкагорестей и блаженств.Люди и годы – мимо.Но, как всегда, – в глазасморит неумолимобледная полоса.
2.Рассекает пространство полоскапосеребренного стекла.Всё так просто – и слишком уж плоско.А ведь целая жизнь протекла!Может быть, отраженье лживо?Зеркала научились лгать?Всё бесплотно. А было бы живо,если б время застыло, как гладьстекленеющая. Чтоб памятьстала домом, а не тропой.Чтоб как зеркало, жизнь обрамитьи поставить перед собой.Но мгновенье, жизнью согрето,улетает путями света.Отраженья, как льдинки, тают.Не простившись со мной, пропадают.
1964 г.
3.Это – я? Не подать и видучто узнал. Но встречаю взгляд.Вот, что в зеркале было скрыто:тот, кем был полвека назад.Ты, выходит, уже мой предок?Ну а я со временем бьюсь.Жил как мог – но тебя не предал,новой встречи с тобой не боюсь.И зеркальная эта полоска —зыбкий времени водоём.Это я там дымлю папироской.И судьба получает объём.
3.05.15.
Мост
Скрипят ступеньки деревом и снегом,и над мостом, как светофор, звезда,и, паром занавешивая небо,проносятся ночные поезда.Простые доски тянутся в пространстве,покрыты льдом, как схваченный поток,и говорят о страсти дальних странствийпод стук колес и бег скользящих ног.И мост качается, почти взлетает,и над мостом, как светофор, звезда.И в дымном ветре километры тают.…Проносятся ночные поезда.
(Середина 1950-х)
Бедный Йорик
Над человеком времена – шутили.И он шутил, пытаясь разобраться.Скажи, не тесно ли тебе в могиле,которую б теперь назвали братской?Осуществить призвание – хоть вчерне!А то ведь будущих веков историк,глядишь, поднимет твой беззубый череп,и грустно улыбнётся: бедный Йорик!
1964 г.
Монолог поэта
Осталась боль – хоть затянулась рана.Кого винить? Виновны поезда.Поэт неточен – или слишком рано,а чаще – безнадёжно опоздал.Глазей в окно, пока за поворотомне скрылось всё, а дальше – напрямик.О, рельсы строк – я предан им, я продан.Попарно рельсы строк по шпалам книг.И не продешевил ли я, всю жизньсменяв, не зная, на клочок бумажный —билет сквозь время? С рифмою свяжись —и уведёт от простоты домашней.И свяжет руки – чтоб ни дать, ни взять.И свяжет мысли в узел небывалый.Мир твой до малости – а жить нельзя…По шпалам, о – за истиной – по шпалам!И если не смогу всю боль и нежностьвместить меж двух рифмующихся строк,я оглянусь, тебя я вспомню – прежней.И снова повторю весь монолог.
1963 г.
Нисходящая мелодия
«КАК Я ЛЮБИЛ ЕЁ!» Вы подглядели,будьте свидетелями, фонари.Как я бродил до зари…(В самом деле —под фонарями бродил до зари?)«КАК Я ЛЮБИЛ!» Тротуар, обнови жевоспоминаний истоптанный путь.Суть была в том, что я шёл к ней всё ближе,а становился всё дальше – вот суть…«КАК Я ЛЮ…» Был на Урале июль —с жаркими днями, ночною прохладой.Памятью благоразумной верну льэти контрасты любви и проклятий?«КАК Я…» Не вспомнить. И слёз не пролитьЧем возмещается сердца растрата?Но когда нечем уж, кажется, жить —жизнь поворачивает. Без возврата.«КАК…» И смещенье в себе ощутив,встав пред загадкою обновленья,всё ещё ловим из отдаленьяэтот затверженный старый мотив.«КАК Я ЛЮБИЛ ЕЁ» «КАК Я ЛЮБИЛ!»«КАК Я ЛЮ…» «КАК?»…Нисходя по ступеням,падая полувопросом без силв ту тишину, что зовётся забвеньем.
1965 г.
Из книги «Миг», «Картя молдовняскэ» Кишинёв, 1975
«Кто-то скачет на коне…»
Кто-то скачет на коне.Кто-то за конём – бежит.Жизнь уходит, а на днестрочка грустная лежит.По дороге молодцомкто-то скачет – пыль в глаза.С запрокинутым лицомкто-то смотрит в небеса.Кто-то скачет – конь горяч!…Не ловить бы мне удач.Просто – жить под небесами.Хочешь – смейся. Хочешь – плачь.
Сон
И каждому был дан свой час.Свой трезвый час средь дня иль ночи.И странно открывались очи,и свет, и тьму сосредоточивв себе. И мир был без прикрас.Всё – словно в первый день творенья,без глянца. Разворот работ.И совесть строгий счёт ведётприметам едким запустенья.Счёт недоделок и пустот.Как бы вращались жерноваиз очень твёрдого металла,и оправданий не хватало,и обращались в прах слова,и суть от формы отлетала.Всё было неприкрыто, голо,всё беспощадно, как во сне.Ты всё, душа, перемолола?И правда грубого помола —лишь горсть одна – на самом дне…
«Открыть себя – как в мир открыть окно…»
Открыть себя – как в мир открыть окно.И это в детстве было: не уменье,а первый дар – быть с жизнью заоднои повторять в себе её движенье.Но как же уберечь нам этот дарот взрослой недоверчивости нашей?Кто детство потерял – тот слишком стар.Его душа содержится под стражей.Не может он – рассудку вопреки —летать во сне и наяву решитьсявдруг уподобить крыльям две руки,чтоб к небесам, как птица, причаститься…Но человек касается небесладонью, от земных работ шершавой,и все не верит мысли слишком здравой.И всё шумит, шумит в нём детства лес…
Эхо света
Как тонкой нити звука нет конца —есть эхо, отзвук и преображенье,так солнца луч, коснувшийся лица,во мне самом отыщет продолженье.Ты, эхо света, помысел ли, звукнечаянно сорвавшегося слова?Ты – тайны и признания испугперед определённостью земногосуществованья. Бродишь в глубинепод оболочкой каждого предмета,глухим волненьем отзовясь во мне,как жажда продолженья, эхо света!Трудись, душа, стремясь соединитьвсё то, что жизнь дала и обещала,держа в руках существованья нить,тот лучик без конца и без начала.
«Мне этот город преподал урок…»
Мне этот город преподал урок.Самим собой быть – вовсе не заслуга!Сам по себе небесный свод глубоки солнце – ярко, и листва упруга.Сама собою южная веснавошла в деревья, переулки, лица…В ее щедротах мне не заблудиться.Она – и небо, и земля – она.Как разобрать мне этот росчерк в небеветвей, летящих смело в вышину?Как суть понять? Я сам – зеленый стебель,вдруг ощутивший тяжесть и длину.И как весна, как этот город жаркий,– пишу себя, порвав черновики.Правдиво. Безоглядно. Без помарки.Еще не зная будущей строки.
«Весна еще гадает – снег ли, дождик…»
