Из глубины. Избранные стихотворения - Илья Рейдерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Городское дерево
Ах, дерево. Зеленая листвасреди стекла, и камня, и металла.И тайные слова, что жизнь права,а, значит, жаловаться не пристало.Гребет по небу ветка, как весло…Что ж, если занесло сюда – не сетуй.Вбирай в себя бензинное тепло.Дай кислорода городскому лету.Не убежать. И некуда спешить.Даруй же нам – дыхание большое.Преображай оттаявшей душоювсё то, что есть, в то, чем дышать и жить.Быть может, ты и вправду ждешь чудес?Но это – неуместная причуда,когда вокруг тебя, увы, не лес,и шум листвы – средь уличного гуда.Всё, что случится, – с нами, не с тобой.А ты – живи, в детали не вдавайся,над нашей торопливою судьбойвсей бескорыстной жизнью поднимайся.
Песенка о страхе
(Из поэмы «Чили. Несколько кадров»)
Что человек? Всего лишь прах.Шагающее тело.Пускай его объемлет страхпод мушкою прицела.Живите, милые, дрожа!белей бумаги – лица.От страха вылетит душа,а тело покорится.Безликий страх, великий страх —ты охраняешь нас.Исчезло время. На часахлишь комендантский час.Остановитесь век и год.Мгновение – да наше!И эта полночь не пройдёт,покуда страх на страже.
Хор:Да здравствует непреходящеевечное настоящее,застывшее в смертном страхе,корчащееся на плахе.
«В июле – три совсем осенних дня…»
В июле – три совсем осенних дня.Брели дожди неспешно, ветры дули.О чем напоминание – в июле?Казалось: солнце, небо – нам родня.Мы раздвигали полдень, как волну,руками зрячими – и открывалив самих себе иную глубину,и будто соль, заботы растворяли.Казалось, есть и наше соучастьев том, что встает рассвет, горит закат,взлетает птица… Может, в том и счастье,что дни идут сквозь нас, и нет преграддвиженью их. И ясен мысли ход,подобен сам явлениям природы.…Но дождь – без края. Застлан небосвод.Из будущего к нам прорвались воды.Дождь – будто из разбитого сосуда,уходит время, пущено в расходдо срока. Мимо нас, без нас идет.…Холодное стекло воды повсюду.
«Гудят лишь телеграфные столбы…»
Гудят лишь телеграфные столбы.А дерево – прислушивается молча,чтобы услышать зов своей судьбы,или тишайший дождь, идущий ночью…В его быту нет места суете.Оно не ждет событий и оказий.Учусь я у деревьев простотев наш век коротких телеграфных связей.Бежать куда-то? Отводить глазаот лиц на циферблат? С поспешным «здравствуй»сближать «прощай»..? Как манят небесаи желтизна листвы своим контрастом!Мне б в эту синь глубокую взглянутьчерез осеннюю листву сквознуюи не спеша, как дерево, тянутьв себя задумчивую тишь лесную.Но я очеловечен. И не сокдревесный, сладкий – кровь гудит в сосудах.И время ударяет мне в висок,спрессованное в скоростных минутах.И как же вместе – созерцать и жить?Плачу я по тарифу за мгновенье.От времени посланье получить —и отстучать в ответ сердцебиенье…
Тирасполь. Листопад
И лишь теперь поймешь, как много былолиствы зеленой в полдень над тобой,когда повсюду – шорох неживой,когда и солнце в памяти остыло.С налету ветер упирался лбомв заслон листвы – и дерево шаталось.Казалось, что нужна еще лишь малость,чтобы взлететь. Был каждый лист – крылом.Но крепко жизнь держала. Ах, онадвулика в неустойчивости прочной.Меж небом и землей – на ставке очной —листва трепещет. В чем ее вина?Виновна в том, что, двух стихий родня,шумит, самой себе противореча.Как высоки и как невнятны речи,что затихают на исходе дня.Но осень… Обжигает, как иод,земная крепость вольного простора.И лишь теперь, как завершенье спора,поймешь листвы бесчувственной полет.Не ощутить ей мига торжества.Летит – и шире расступились зданья.Она уже мертва. Летит листва.Она – во власти нашего дыханья.И лишь теперь поймешь, на что отважась,– летит. Пусть выдох мой – продлит полётлистка, что потерял земную тяжесть.Летит листва. Бессмертье настает.
«В этом моцартовском кларнете…»
В этом моцартовском кларнетенеодолимый, печальный простор.Что вы, деревья, шумите как дети?Ход нашей жизни слишком уж скор.Ветер ли, выдох в раструб музыкальный,время уходит, а зелень всё та.И остаётся с поры изначальноймузыка, как изнанка листа,чуть с серебринкою. Тополь родимый,Моцарта слушай, со мною побудь!В музыке этой, как ветер, незримой, —к жизни нетленной, как в детстве, прильнуть…Как хорошо нам! Час наш не пробил.Дышим, в пространстве отзвук ища.Слушай со мною Моцарта, тополь,перед бессмертием не трепеща.
Памяти Анны Ахматовой
1.Быть собеседником живыхи тех, кто жил – нужна отвага.И выдох, воплощённый в стих —беспечней гибельного шага.И память – долгий-долгий вдох,что полон до краёв терпеньем.Так Дант по каменным ступенямсходил без страха. Как он мог?О, глубина существованья!Пронизывая, ворошапредчувствия, воспоминанья —не вещь, а ветр живой – душа!Дыханье вырвалось из кругасиюминутного, входятуда где слышен голос друга,как шелест листьев, шум дождя.
2.Стихи взлетают белой стаейсреди вседневной суеты,и в нас, как в небе, исчезают.Пусть будут белыми листы.Вся суть лишь в том – начать сначала.Так жить, как будто смерти нет.Чтобы строка не умолкалачтобы опять душа на светрвалась из тьмы времён, из тьмыбессмертия, что глухо, слепобез нас… Ведь нынче только мы —твой голос, и земля, и небо…
Из книги «Пространство», издательство «Негоциант», Одесса, 1997 г
«Ах, бабочка, – куда тебя несёт!..»
Ах, бабочка, – куда тебя несёт!Летишь ведь не над лугом, а над морем.И мы с пространством понапрасну спорим(в бескрайность канем – кто тогда спасет?)Летишь на гибель. Крылышками машетвселенский случай, рок или судьба.И кто-нибудь из нас привычно скажет:«Природа неразумна и слепа».Летишь, сама не ведая, куда.А может, в пустоте изнемогая,за горизонтом бабочка другаяуходит в даль, где небо и вода?Летишь. И не свести концы с концами(а может быть, с началами?) Мы сами,внезапно отрываясь от себя,летим (хотя б во сне). Толкает что-товесь мир обнять… Вот истина полета!Не знали разве? – в даль летят любя…
«А жизни тоненькая нить…»
А жизни тоненькая нитьтого гляди и оборвётся.Но нужно длить её и длить,покуда это удаётся.Навеки породнить спешадва мига, двух сердец биенье.Лишь это целое – душа,отдельности преодоленье.Все впечатленья и событья,всё, что без нас тоскует врозь,соединять живою нитью,порою наспех, на авось.Так жить, чтоб не зиял пробел.Кривым стежком стянув два края.Всем телом бездну прикрывая,не вопрошая, где предел.
1971 г.
«Воспоминания – не дом, а дым…»
Воспоминания – не дом, а дым.Ещё клубятся – но живёшь иным.И в сторону уносит по кривойразъятый прах минуты неживой.Но горький воздух – камня тяжелей, —летит, недвижим, сквозь движенье дней.Среди машин, забот, бегущих толп —лоб расшибёшь об этот дымный столп.И вдруг поймёшь: прочнее, чем гранит,ушедшее. На том – душа стоит.
1977 г.
«Мой Бог, как просто всё на этом свете…»
Мой Бог, как просто всё на этом свете,когда встаёшь и куришь на рассвете,и боль под сердцем чуточку сосёт,а в небе тело ласточка несёт,движенья крыльев трогательно-зыбки…Всё внятно взгляду. Нет ни в чём ошибки.И о печалях знаешь наперёд.
1977 г.
«Я помню, что улыбка, будто птица…»
Я помню, что улыбка, будто птица,внезапно отделялась от лица,взлетала – и не ведала границымеж мной и миром, длилась без конца.Мы узнавали: есть всему причины.Нас обучал небескорыстный быт.И спит улыбка в глубине морщины.Как в коконе – бескрылая – лежит.Но тайно верим мы в свои начала.И подступают молча времена.И требуют, чтоб птица вылеталаиз каждого лица, как из окна.
1976 г.
«Две рифмы жалкие в горсти…»
Две рифмы жалкие в горсти,и жажда, крепнущая в быте:суметь за край мгновенья выйтии обнаружить даль пути.Две рифмы бедные. Что в них?Повтор? Догадка? Вдох и выдохпространств безмолвствующих, скрытыхне где-нибудь, а в нас самих.Шумит незримая листва.Опять душа не знает меры.И постоянство тайной веры.И бездна скрытого родства.Ах, нужно, чтоб слова цепляли,чтоб не текли – со мной брели,измерив башмаками далимоей невидимой земли.
1976 г.
