Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова

о Ликурге писал историк риторического направления Эфор, в рассказе которого имеются такие подробности, как путешествие Ликурга в Египет и на Хиос и встреча его с Гомером. У Эфора мы находим и комбинацию обеих версий о происхождении Ликургова законодательства. Согласно Эфору, Ликург был связан как с Критом, так и с Дельфами (Ephor, ар.[2] Strab. X, 4, 19, р. 482). Традиция, которой следует Эфор, сильно отличается от той, которую передавали более ранние авторы. Так, у Эфора Ликург уже не Агиад, как у Геродота, а Еврипонтид (X, 4, 19, р. 482). Датирует он Ликурга примерно 870 г. Отдельные детали в рассказе Эфора, такие как встреча Ликурга с Гомером, сразу же возбуждают недоверие к его показаниям.

Но самый надежный пласт традиции относительно Ликурга и его законодательства, дошедший до нас от IV в., связан с именем Аристотеля. В его «Политике» рассыпаны замечания, касающиеся особенностей спартанской конституции, и дана характеристика важнейшим спартанским магистратурам. Ликург для Аристотеля, бесспорно, исторический персонаж такой же значимости, как и знаменитый афинский законодатель Солон. По его словам, Ликург и Солон были не просто создателями отдельных законов. Введя конституцию, они тем самым создали новый государственный строй, или даже более того — новый полис (Pol. II, 9, 1, 1273b 33–34). Таким образом, по Аристотелю, у истоков спартанской государственности стоял Ликург. Он не просто улучшил уже существующую политическую систему, он ее заново создал. Если вспомнить, что Аристотель упрекал современных ему спартанцев за недостаточное почитание ими Ликурга, его собственная оценка деятельности спартанского реформатора была очень высокой (Arist. ар. Plut. Lyc. 31,4).

Аристотель придерживался той версии, что в качестве образца для своих законов Ликург выбрал порядки, характерные для дорийских городов Крита. Он передает предание, согласно которому Ликург, отказавшись от опеки над малолетним царем Хариллом, долгое время жил в родственном спартанцам городе Ликте на Крите, откуда и перенял старинные критские установления (Pol. II, 7,1,1271b 25–32). Возможно, Аристотель несколько преувеличивал зависимость Спарты от Крита, полагая, что большинство ранних реформ специфически критские по своему характеру. Но наряду с критской линией Аристотель использовал и традицию о влиянии Дельф на Ликурга. У Аристотеля Ликург постоянно совершал визиты в Дельфы для консультации с Аполлоном (fr. 535 Rose3). По-видимому, Аристотель считал обе традиции о происхождении законов Ликурга — критскую и дельфийскую — вполне совместимыми: Ликург копировал критские законы, но получал санкцию на их введение в Дельфах.

Аристотель наиболее точно определяет время жизни Ликурга, предлагая самую позднюю датировку из всех, имевших хождение в древности. Он считал Ликурга современником царя Элиды Ифита. По его словам, имена Ликурга и Ифита были прочитаны им на архаическом диске из Олимпии, на котором скорее всего были записаны правила священного перемирия (fr. 533 Rose3). Отсюда ясно, что Аристотель относил Ликурга ко времени первой Олимпиады (776 г.).

Если сведения Аристотеля о Ликурге представляются нам вполне достоверными, то с большей осторожностью приходится относиться к более поздним источникам. Степень достоверности поздних авторов, таких как Плутарх или Страбон, зависела от многих факторов, в том числе и от тех философских концепций, адептами которых они являлись. С течением веков легенда о Ликурге обрастала все большими подробностями. Самая пространная его биография, содержащая избыток антикварных фактов, дана Плутархом. Она подводит итог многовековой литературной традиции о Ликурге. Конечно, в этой биографии много фиктивных деталей и элементов вымысла. Но нет никаких оснований думать, что Плутарх механически переписывал свои источники без всяких изменений. Он вносил новые черты в традицию о Ликурге, исходя из главной своей установки — дать читателю не только занимательное, но и полезное в моральном отношении чтение. Плутарх собрал все, что было известно о Ликурге до него, и, таким образом, подвел итог долгому процессу складывания мифа о Ликурге. Он сам чувствовал сомнительность своего рассказа и в предисловии даже сетовал на то, что о Ликурге невозможно сообщить ничего достоверного. Однако целый ряд деталей и заимствований свидетельствует о том, что в основе биографии Ликурга лежит добротная традиция, восходящая к «Лакедемонской политии» Аристотеля, от которой, к сожалению, до нас дошли только фрагменты. Именно из нее цитировал Плутарх текст главного документа архаической Спарты — Большой ретры, оформленной как изречение Дельфийского оракула (Plut. Lyc. 6, 2–3).

Самая важная черта, которая отличает биографию Ликурга у Плутарха от всех более ранних версий, заключается в том, что, согласно Плутарху, законотворчество Ликурга носило всеобъемлющий характер и затронуло все сферы жизни спартанцев. Оказывается, Ликург изменил не только политическую систему, как думали Геродот и Ксенофонт. Его новации коснулись всего спартанского полиса и изменили образ жизни целого народа. Он же, согласно Плутарху, разделил всю завоеванную землю на равные участки, клеры. Таким образом, Ликург в античной традиции постепенно превратился в своеобразного «бога из машины», с помощью которого можно было объяснить всю странную и экзотическую коллекцию спартанских законов и обычаев.

Ученые нового и новейшего времени в отличие от древних писателей не были уверены в том, что Ликург — историческое лицо, а не мифическая фигура. Так, в свое время чешский исследователь Павел Олива, проанализировав развитие взглядов на проблему Ликурга в западной историографии, пришел к неутешительному выводу, что «историческое существование Ликурга доказать невозможно». Дежурная оговорка, что «легенда о Ликурге подобно всем мифам — не чистая фантазия, но мифическое эхо исторической действительности», положения не спасает[3]. Та же точка зрения была характерна и для отечественного специалиста по Спарте Юрия Викторовича Андреева. Он считал «совершенно неприемлемыми попытки реабилитировать античную традицию о Ликурге как серьезный исторический источник»[4]. Отказывается от какой-либо дискуссии по поводу историчности Ликурга и автор основательного исследования, посвященного архаической Греции, Освин Мюррей. По его словам, «Ликург служит лишь для того, чтобы напоминать нам, что спартанское общество имело начало во времени»[5].

Но наряду со скептиками, сомневающимися или полностью отвергающими существование Ликурга, в последние десятилетия появляется все больше ученых, признающих его историчность. Для них Ликург — великий законодатель архаической эпохи, равный Солону в Афинах[6].

Античные писатели приписывали Ликургу больше, чем он был в состоянии сделать, но по большому счету они правы: традиция зафиксировала самый важный период в спартанской истории — начало планового и сознательного преобразования всего общества и государства. На подобную, столь раннюю для Греции системную реорганизацию толкали спартанское общество особые условия существования, каких не было ни в одном другом греческом полисе. На территории Лаконии Спарта была, конечно, не единственной дорийской общиной, но она единственная благодаря вовремя осуществленным реформам смогла начать широкомасштабную экспансию и завоевать сперва