Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова

с царем, а армия Пелопоннесского союза, возглавляемая обоими спартанскими царями. Однако отсутствие четкого правового законодательства, регулирующего отношения членов Пелопоннесского союза как между собой, так и с государством-гегемоном Спартой[20], вело к тому, что спартанские цари как главнокомандующие союза чувствовали себя вправе самовластно распоряжаться военными контингентами союзников. Геродот, явно считающий одного Клеомена главным инициатором похода, сообщает, что царь как руководитель Пелопоннесского союза собрал союзную армию не только без предварительной консультации с союзниками, но даже не поставив их в известность о цели экспедиции. Вот что пишет по этому поводу Геродот: «Между тем Клеомен считал себя крайне оскорбленным афинянами на словах и наделе и стал собирать войско со всего Пелопоннеса. О цели похода царь, правда, умалчивал, хотя желал отомстить афинскому народу и поставить тираном Исагора» (V, 74).

Поход на Афины, инициированный Клеоменом, закончился позорным провалом. И причина была вовсе не в военном поражении: до сражения дело просто не дошло. Этот неудавшийся поход, однако, оказался чреват очень важными политическими последствиями, прежде всего для самих спартанских царей. Авторитарный способ обращения Клеомена с союзниками и возникшие уже во время похода разногласия с царем Демаратом, вместе с ним командовавшим союзной армией, привели к весьма негативным для всего военного предприятия результатам. Когда союзная армия достигла Элевсина, истинные намерения Клеомена стали известны, и все союзники по примеру коринфян покинули спартанцев. То же самое сделал и его коллега Демарат (Her. V, 76). Как пишет И. Е. Суриков, «публичный конфликт между двумя архагетами, да еще в самый момент военной кампании, стал, конечно, скандалом эллинского масштаба»[21].

Впоследствии эфоры оправдали действия Клеомена, что, конечно, свидетельствует о том, что по крайней мере часть эфоров и геронтов были на его стороне и одобряли планы царя избавиться от демократии в Афинах любой ценой и с помощью любых методов. Спустя столетие Лисандр, опять же с согласия властей, будет деятельно помогать Тридцати тиранам в Афинах. Оба варианта типологически близки друг другу: речь в обоих случаях шла об установлении диктатуры аристократии над народом.

Что касается отношения Демарата к Клеомену и его планам, то из лаконичного замечания Геродота об отсутствии какой-либо вражды между обоими царями до этого похода (V, 75) следует, что причиной вражды, возможно, стало расхождение царей в вопросе о будущей судьбе Афин. Демарат мог возражать как против установления корпоративной тирании в Афинах, так и против кандидатуры Исагора как главы будущего правительства. Но скорее всего дело было вовсе не в принципах. Демарату просто надоело «постоянно находиться при Клеомене в качестве пешки, и он воспользовался неудачей своего коллеги, чтобы реализовать шанс самому стать “первым” царем»[22]. Точно так же в 403 г. царь Павсаний помешает Лисандру оказать помощь Тридцати тиранам и поддержит афинских демократов только ради того, чтобы избавиться от своего политического врага и соперника Лисандра, этого «некоронованного царя Эллады».

Позорная для реноме Спарты ситуация, спровоцированная Клеоменом, имела своим результатом внутриполитический кризис, который был разрешен принятием закона, впервые серьезно ограничившим военную власть спартанских царей. По свидетельству Геродота, «из-за этой-то распри в Спарте был издан закон, запрещающий обоим царям вместе идти в поход» (V, 75, 2).

Не исключено, что инициатором этого закона был сам Клеомен. Именно он более всего был заинтересован в единоличном командовании армией, без царя-соправителя. Это тем более вероятно, что в царствование Клеомена данный закон далеко не всегда соблюдался. Так, Клеомен уже после его принятия совершил поход на Эгину вместе с новым царем Леотихидом, своим сторонником, и никакое установление ему в этом не помешало. Создается впечатление, что во 2-й пол. VI в. между эфоратом и царской властью в Спарте существовало известное равновесие сил, и авторитетный царь еще сохранял свободу в принятии решений, связанных с его военной деятельностью. Однако если Клеомен мог себе позволить игнорировать принятый по его же инициативе закон, то в дальнейшем это постановление, видимо, соблюдалось. Клеомен таким образом вольно или невольно выбил очередной камень из-под ног царей.

Поскольку вся полнота военной власти принадлежала обоим царям вместе, то спартанцы, приняв подобный закон, на деле, если не формально, ослабили позиции своих царей не только в сугубо военной, но и, возьмем шире, в общеполитической сфере. Почти непрерывная вражда Клеомена и Демарата, бесспорно, негативно сказывалась на всей их деятельности, а запрет на совместные военные походы должен был еще сильнее отдалить царей друг от друга и углубить пропасть между двумя правящими домами.

Закон 506 г. можно считать весьма чувствительным ударом, который община нанесла своим царям. Принятие новых законов или поправок к ним было исключительно редким для Спарты явлением[23]. На это шли лишь в самых крайних обстоятельствах. Видимо, охвативший Спарту кризис как результат несогласованных действий ее царей был настолько серьезен, что заставил спартанские власти нарушить вековой обычай, касающийся царских полномочий. После принятия закона 506 г. герусия и эфорат получили возможность вторгаться в закрытую для них ранее область военного права, являвшуюся до того бесспорной монополией царей. Было преодолено таким образом известное несоответствие между исключительно гражданским характером эфората и тем милитаризованным обществом, внутри которого эта коллегия существовала.

С момента принятия этого закона начинается соперничество между царями за право руководить военными кампаниями. Раскол между Агиадами и Еврипонтидами был, таким образом, закреплен, и в дальнейшем почти все правительственные кризисы в Спарте так или иначе были связаны с враждой двух царских родов. Разногласия между царями культивировали и использовали в своих интересах разные политические силы. Как правило, цари являлись партийными лидерами противоборствующих политических группировок, отстаивающих интересы различных слоев спартанского гражданства[24]. В целом же перманентное состояние соперничества и вражды между двумя царскими родами было в интересах других властных институтов Спарты, особенно эфората.

Последняя попытка Спарты изменить политический вектор Афин была связана также с именем Клеомена. Около 504 г. в Спарте было принято парадоксальное на первый взгляд решение — вернуть бывшего тирана Гиппия в Афины (Her. V, 90–93). Как можно понять из сообщения Геродота, инициатором столь необычного решения выступил Клеомен. Именно он, действуя как сакральный лидер, подобрав, а может быть, и сфабриковав подходящие для данного случая оракулы, представил их спартанцам как главный аргумент против опасной для Спарты нарождающейся афинской демократии.

Странное для тираноборцев предложение о возвращении Гиппия в Афины, по-видимому, можно объяснить тем, что конкретные интересы Спарты или скорее ее лидеров иногда брали верх над провозглашенными ранее принципами. Мы согласны с И. Е. Суриковым, что «здесь мы имеем дело с личной инициативой Клеомена, которую вряд ли следует отождествлять с позицией спартанского полиса»[25]. Но, с другой стороны,