Поколение ноль - Роман Пронин

***********Она была изысканная

************Она была ухоженная.

*************Она была стильная.

Она была соткана из сотен противоречивых эпитетов. Она была настоящей. Словно она рождена не человеком, а самой природой или создана богом. Она была воплощением бога.

Я не знала о ней ничего, я никогда не слышала о ней. Мне казалось, что тогда она просто пришла с кем-то на деловой обед, типичная бизнес-леди. В тот день во мне что-то изменилось. Любовь с первого взгляда. Я впервые ощутила это чувство и поняла, что оно безошибочно. Я пыталась его прогнать, как нечто новое и враждебное, но напрасно.

Я принесла кофе и она, улыбнувшись, поблагодарила меня. В ответ я тоже улыбнулась. Шире обычного. И слишком долго стояла, уставившись на неё. Со мной в тот день происходили кардинальные перемены, я ощущала полную перестройку себя и понимала, что это точка невозврата. Во мне что-то изменялось и изменялось навсегда.

Я не спала всю ночь. Я вспоминала её, ту незнакомку с работы. Её образ не выходил из моей головы. Я была обречена влюбиться. Моя киска горела огнем и постоянно сочилась, уже до боли, но я не могла перестать мастурбировать, представляя нас вместе. Никто и ничто ещё меня так не возбуждало. Уже тогда я поняла, что покой потерян навсегда.

На следующий день ОНА снова пришла в ресторан. Увидев её, я тут же подскочила к столику. Как только мы встретились взглядами, я потекла и от страха, что она каким-то образом это почувствует, мои щеки тут же покрыло румянцем. У меня кружилась голова и поднималась температура.

Она заказала розовое вино.

Она заказала устрицы с бокалом белого вина.

Она заказала кофе.

Она заказала шоколадный десерт.

Она заказала шоколадный ликер.

Она заказала еще один кофе.

Она заказывала все отдельно, и с большим интервалом. Она приходила тринадцать дней подряд и даже если я пропускала её приход, она сама просила позвать меня для обслуживания её столика. Но никто из нас не смел заявлять о своих чувствах, хотя нам обеим все уже было очевидно, но мы боялись, словно дети.

Мы с ней перебрасывались малозначительными фразами «на вы», однако мы и не стремились узнавать друг о друге максимум информации. Каждая из нас боялась разбить тот, хрупкий идеальный образ, собравшийся в воображении. Единственное что мне тогда казалось очевидным – это то, что у неё много свободного времени, раз она каждый день сюда приходит. Я думала, что её содержит какой-нибудь богатый мужчина и мне уж точно не стоит мечтать о ней.

Как-то она пришла, заказала тот же набор, что и обычно, но ни к чему не притрагивалась. Все время она ручкой рисовала на салфетках.

– Очаровательные голубки, – сказала я. – Вы не притронулись ни к одному блюду, что-то не так?

— Как-то Пикассо нарисовал такого голубя на салфетке и тем самым расплатился за ужин…

– Я слышала эту историю. Вы тоже художник?

– От слова «худо», как мне говорили родители.

– Не знаю кто что говорил, но эти голубки просто восхитительны! Разрешите взять одного?

Как я могла, как я отчаялась, как посмела пойти на такой дерзкий шаг, вторгнуться в её личное пространство таким бесстыдным образом, и такой заурядной речью?

– Спасибо – сказала она, и подвинула салфетку с только что законченным голубком в мою сторону.

– Я сохраню её на память. А можно с автографом?

На её лице скользнула улыбка, и мне сразу стало легче. Нет, ей не противно со мной. Она подписала для меня салфетку.

— Если вам понравилось, то может моя выставка вам тоже придется по душе, вот, – она достала из сумки приглашение, – приходите завтра утром, до одиннадцати никого не будет. Я сама вам все покажу))

– Обязательно приду))

Я проснулась в шесть и начала приводить себя в порядок. Ничего не могла подобрать, эта встреча была такой особенной, самой важной в моей жизни и ни один наряд не был достоин её взгляда. В итоге я решила одеться максимально строго и с минимумом косметики. Ничего лишнего.

В девять я появилась на пороге галереи, где меня встретила грубоватая вахтерша, которая, казалось, работала здесь еще с советских времен.

– Мы открываемся в одиннадцать.

– Мне сказали, что можно прийти пораньше.

– Девушка ну кто вам такое сказал? Выставка откроется в одиннадцать.

– У меня есть приглашение, вот. – Я протянула ей листовку.

– Очень хорошо, в одиннадцать часов с ним и пройдете.

– Но сама автор работ… – тут я поняла, что даже не узнала ее имени, я оказалась так растеряна. Меня обманули?

Но через секунду все исчезло, появилась ОНА, и мне сразу стало легче, про меня не забыли, не выкинули как мусор.

– Вера Серафимовна, это я сама попросила Еву прийти до начала, простите, что не предупредила. – Сказала она.

На ней были рваные джинсы, кремовый вязаный кардиган и замшевые туфельки без каблука. Простая и естественная, полная противоположность мне.

– Ох, Оля, ну о таких вещах надо заранее говорить, что я здесь человека мучаю. Проходи – обратилась она ко мне.

– Спасибо! – и я стремглав проскочила через турникеты.

Теперь я знала ее имя! Спасибо, спасибо вам, Вера Серафимовна!

Около часа мы бродили по пустому выставочному залу, она рассказывала мне о своих картинах, картинках, как она их называла, не считая себя серьезным и талантливым художником. Среди ее работ было много довольно классических солнечно-лазурных пейзажей, она не любила современный бессмысленный фарс, редкая ее работа была провокацией. Просто ее картинки были очень теплыми, очень радостными, глядя на них ты словно погружался в жизнь на местных восточных улочках или отдых на пляже.

У одной из картин, мы остановились, и она встала прямо передо мной, так близко, что мое сердце было готово разорваться от силы и скорости ударов.

– Я… – начала она. – Я не знаю… – она придвинулась ещё ближе, почти в упор. – Не могу объяснить…

Она закрыла глаза и я тоже. Её губы коснулись моих и, не встретив сопротивления, становились все смелее. Я обняла ее и прижала к себе так сильно, как только могла, хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. И она длилась вечно. Поцелуй был такой сладкий, страстный и долгий, что когда мы, наконец, оторвались друг от друга, мы уже были на лазурном пляже острова Крит, куда вылетели сразу после выставки. Все складывалось гладко и сладко, словно я попала в сказку.

Каждый день я хожу на работу

Толком не понимаю зачем

Но хожу

Яркая лампа свисает с потолка и раскачивается из стороны в сторону, её свет попадает на мою сетчатку. Он похож на матовый тёплый ветер, скрученный в спираль и пущенный по проводам в стеклянную колбу. Я сижу на стуле, запрокинув голову, и смотрю на лампу. На самом деле качается именно моя голова, не лампа.

Мой взгляд сбегает от лампы вниз по стене, где в углу с драными обоями, сидит истощенный от голода и жажды Иисус. На его голове терновый венец, по середине которого бегущей строкой, появляются слова «я страдаю за ваши грехи», «спаси и сохрани». Для него уготован ярко-розовый неоновый крест.

Но завтра я пойду на работу

Я обязательно пойду на работу

Я каждый день хожу на работу

Иногда мы принимаем алкоголь или наркотики от того, что не можем найти себе места в этом мире. У нас нет целей. Нет смысла жизни. Только несбыточные мечты. Мы выросли, но остались детьми. Мы хотим верить в чудеса и видеть мир в ином свете. И мы верим в чудеса и видим мир в ином свете. В свете одиноких энергосберегающих лампочек, угрюмо висящих на проводах.