Поколение ноль - Роман Пронин

И действительно, первое время она продолжала жить в своих вещах: после смерти возрос интерес к ее творчеству, картины взлетели в цене и стали популярными за пределами узких кругов. Однако это длилось недолго, и вскоре никто уже и не помнил о ней, кроме убитых горем родственников и сошедшей с ума любовницы.

В зале было пусто, играла расслабляющая музыка, Ева уселась в кресло и услышала звук капель дождя бьющихся в стекла, опустила ноги в ванночку и от удовольствия закрыла глаза. Сейчас, на несколько секунд она почувствовала себя хорошо, проблемы отступили и жизнь стала чуточку ярче и приятнее.

Ева открыла глаза и посмотрела в большое от пола до потолка окно. От увиденного в нем ее бросило в дрожь: там, по ту сторону салона стояла Оля. Бледная, с огромными синяками вокруг глаз и петлей на шее. Ева видела ее! Абсолютно реально. Не могло быть никаких сомнений. Но разум вмешивался и говорил, что это всего лишь ведение.

Неужели я схожу с ума? Подумала Ева. Такого с ней никогда не происходило – это точно болезнь. Это точно галлюцинации! Если это не прекратится, то она окончательно сойдет с ума.

Оля прислонилась руками и лицом к стеклу, ее рот открылся в широкой издевательской ухмылке и из нее кусками вываливалась земля, кишащая червями и отвратительными белыми личинками. Затем она сильно ударила рукой по стеклу, и, превратившись в облако голубоватой пыли растворилась в дождливом городском пейзаже, на котором сразу же появились прохожие. Никто из них ничего не видел, ни призрака, ни напуганную, сидящую за стеклом Еву, неотрывно смотрящую в окно. Никто никого не замечал.

У Евы закружилась голова и ее затошнило, живот сводили судороги, и она, не объясняя причин, встала с места и с мокрыми, босыми нагими побежала в туалет. Её вырвало выпитым шампанским и ставшей невероятно горькой шоколадной конфетой, больше ничего не выходило, но организм упорно пытался что-то выдавить из себя. От этого Еву скрючивало и передергивало и она валялась по всему полу, крепко держась за унитаз. Когда ей стало лучше, Маша принесла стакан воды и ополаскиватель для рта.

– Тебе лучше? Что случилось? – участливо поинтересовалась она.

– Вроде да. Не спала несколько дней… много пила… прости.

– Не переживай. Все в порядке, такое с каждым бывает. Приводи себе в порядок и возвращайся, – сказала Маша и поставила на пол одноразовые матерчатые тапочки.

– Спасибо! И еще раз, прости! Мне очень неловко.

– Забудь))

Ева едва улыбнулась в ответ, а когда Маша вышла – горько заплакала. Она не могла больше смотреть на себя в зеркало, ей был противен собственный облик. Но немного успокоившись, она умылась и пристально посмотрела на себя, чтобы не напугать бедную девушку еще и своим заплаканным лицом.

Все оставшееся время Ева чувствовала стыд и тревогу, ей было ужасно, ужасно стыдно за себя, не только за произошедший инцидент, но и за все, что ему предшествовало, за свой образ жизни, за свою ничтожность, которая рядом с очаровательной, доброй, порядочной Машей выглядела ещё более кошмарно. Чтобы хоть как-то компенсировать доставленные ей неудобства и свою отвратительную компанию, Ева оставила очень щедрые чаевые, и решила больше никогда не приходить в этот салон, чтобы ее позор не накладывал тень на Машину репутацию.

На улице Ева почувствовала себя немного лучше, но страх все еще преследовал ее, и ей хотелось бежать далеко и без оглядки. Ее глаза бешено скакали от одного прохожего к другому, от машин к окнам домов, от фонарей к лавочкам, от мокрого асфальта под ногами к листьям и веткам деревьев, по которым нещадно лупил дождь.

Она была без зонта, но совершенно этого не ощущала, холодные капли, попадающие на кожу, заставляли покрываться ее мурашками.. Эти холодные ласки ливня в начале осени были для нее как объятия нахлынувших воспоминаний, остывших в сырой могиле любимого человека.

Почти два часа она добиралась до дома пешком, не замечая луж, Ева возвращалась в съемную квартиру. Едва закрыв за собой дверь, она словно проснулась и, наконец, поняла, что насквозь промокла и замерзла. Прямо в коридоре она скинула всю одежду и обнаженная, с красным лаком на ногах пошла в ванную. Заблокировала сливное отверстие, включила горячую воду и залила пену. Она не делала этого очень давно, последний раз она лежала в ванной с Олей, в ее доме.

Принимать ванну нужно только вдвоем, иначе это полная глупость…

В шкафу, на полке с чаем и кофе хранилась марихуана и Ева решила хорошенько накуриться. Еще она взяла бутылку шампанского из холодильника. Ничего не оставалось кроме, как забыться и прогнать неприятные видения, к тому же игристое вино отлично согревает. Она забралась в ванну и остановив воду, текущую из крана, погрузилась в горячую пену. Со столика стоявшего рядом, она взяла бутылку и открыла ее, пена от шампанского пролилась ей на грудь. Ева сделала несколько больших глотков, отставила бутылку и взяла трубку и зажигалку.

.Через несколько минут Еве стало веселей. Она разглядывала свои пальчики с красными ноготками, они казались ей похожими на маленьких человечков, совсем не такие, как были у Оли – без лака, естественные и такие любимые пальчики. Еве захотелось спать она надела надувную подушку на шею и вскоре заснула.

Во сне к ней вновь приходили воспоминания, она снова была в доме на Крите и лежала во дворе на шезлонге, солнце грело кожу, уже покрывшуюся легким загаром. Напротив, за мольбертом сидела Оля, которая рисовала Еву с бокалом вина и обнаженной грудью, в темных очках, скрывающих глаза. За время их совместного отпуска, длившегося почти полгода, Оля написала целую серию картин в классическом стиле, но с современными сюжетами, пародирующими общество. И везде она использовала Еву, не просто, как нечто привлекательное внешне, чтобы глаз цеплялся за изображение, а пыталась сделать ее частью своего искусства, своего самовыражения, частью себя.

И так проходили целые дни, они почти перестали разговаривать, со временем все угасает, угасала и их любовь. Но в то же время они были так привязаны друг к другу, даже были уверены, что любят друг друга сильнее всех на свете. Так и было, просто огонь страсти стал не таким сильным, это нормально, естественно, но не для них. Обеих тяготил груз осознания собственной заурядности: их любовь не такая о какой поют песни и снимают фильмы.

Как-то они были на вечеринке у местного музыканта Иргоса, слушали как он играет на ударных, пили шампанское, курили марихуану, и все в таком богемном духе. Типичная ситуация на подобных мероприятиях, мало искусства, много людей и трепа. Оля подарила Иргосу картину по случаю выхода его новой пластинки, дизайн обложки, кстати, разработала тоже она.

Они сидели на длинном белом диване из коровьей кожи, перед ними была ударная установка, увешанная всевозможным традиционными инструментами из разных стран, Иргос задавал ритм всей тусовке, кто-то пританцовывал, кто-то отвлеченно болтал, не обращая внимания на музыканта, кто-то просто сидел на полу.

Ева курила марихуану и пила шампанское из высокого бокала, перед ней на белой кирпичной стене висела Олина картина. Она не могла до конца понять свои чувства, но ее бесила эта картина. Ей казалось будто это высокомерная насмешка над ней, простой и бесталанной. Ева знала, что Оля любит ее, и не желает для нее ничего плохого. Но это общество, эти непонятные замыслы и аллюзии, бестолковые разговоры об искусстве, в котором, как ей казалось, никто толком и не разбирался, так или иначе бесили ее. Как и сама Оля, которая со временем потеряла образ запретного плода и неизвестной территории. Теперь они были просто парой, что давно в отношениях, парой без розовых очков, без тайн. Они раздражались друг от друга из-за любых мелочей, вся их любовь распадалась на части.

Конец ознакомительного фрагмента.