Журнал «Вокруг Света» №09 за 1975 год - Вокруг Света

Хотел было я возразить: мол, парень у меня еще маленький, а атлас я отдал Чи насовсем, — но смолчал.

Потому смолчал, что вспомнил, как рассказывал мне техник Тюет: по вьетнамскому обычаю, подарить сыну то, что подарил тебе его отец, — высшая благодарность...

В. Кузнецов, геодезист

Тяжелый маршрут

Сколько еще осталось шагов? Пятьдесят, пятьсот, тысяча? Какая разница! Нет никаких сил двинуть ногами, но нужно карабкаться по камням, взбираясь вверх. Огромные обломки известняка причудливых форм покрыты разнообразными традесканциями, самых различных оттенков — вот бы домой отросток! Пот заливает лицо и отгоняет всякие мысли, кроме одной: как сделать еще один шаг? Воздуха нет; сердце занимает все тело, живот колет мириадами иголочек, наверное, открываются поры, чтобы извергнуть потоки пота; чувствуешь, как ввалились щеки, шлем сбился на лоб, сдвинув на кончик носа очки, — и нет сил их поправить. Кеды предательски скользят по фиолетовым листьям традесканций, цветущих традесканций... Хватаюсь рукой за какую-то веточку, чтобы хоть чуть подтянуться выше. Рука скользит по лиане, и в ладонь впиваются иголки и шипы. Какая отметка внизу? Вроде 400 метров, а на перевале — 900—950. Подумаешь, полкилометра, всего 143 этажа без лифта.

...А в Подмосковье снег по утрам, звенят травинки, прихваченные инеем, а здесь — на двадцать втором градусе северной широты — солнце и горы делают одно жаркое дело. Нет сил снять куртку, наверное, она весит пуда два. Господи, как хорошо сейчас в нашем институтском подвале в Черемушках, сидел бы и жевал старые отчеты и умные — до полного повторения мыслей — чужие статьи.

...Спереди мокрые спины, сзади тяжелое дыхание. Из-под ноги вырывается камень, повисаю носком на выступе. Уф! Пронесло. Нахожу силы оглянуться — камень никого не задел. Сколько все-таки осталось до перевала? Вот он, рядом, еще этажей десять-двенадцать всего... А вот и перевал. Пристраиваюсь на плоском камне, он мне мягче пуховой перины. Вьетнамцы закуривают, вытирают пот. Товарищ Кам пытается объяснить, что для того, чтобы быть в форме, в горы нужно ходить ежедневно, — это я и сам знаю. Родной мой Устюрт, его отвесные чинки с осыпями, голый и такой добрый Алтай — как там было все просто!

Маршрут только начался. Мне предстоит с вьетнамскими коллегами «пробежаться» по пяти россыпям, посмотреть, как они легли на только что составленный планшет. Так что этот подъем только увертюра — впереди целый рабочий день, еще километров семь пешочком по горам.

Беру планшет, скорее не для того, чтобы свериться с ним, а чтобы как-то продлить минуты отдыха. Солнце палит немилосердно; тем не менее прохладно — это сохнет одежда. Зализываю ладонь, — куда вы девались, все предостережения московских врачей: «Не берите в рот ничего не мытого в марганцовке — там тропики».

Усталость постепенно исчезает, появляется желание подвигать руками, ногами, покрутить головой...

Смотрю вниз, в долину, откуда с таким трудом поднялись, и перед глазами встает... озеро Рица. Такая же долина в горах, та же форма, такие же лощинки по бортам. Очень похоже, только вместо голубой рицинской воды — изумруд рисовых полей, разбросанные дома на сваях, маленькие фигурки буйволов. А похоже все-таки на Рицу, только ни шашлыка с сухим вином, ни хачапури не предвидятся. Глотаю слюну, заедаю сорванной тут же горько-кислой мандаринкой — и вперед.

Первая россыпь легла на планшет совершенно точно.

Забираемся еще выше, но уже не так круто, по тропиночке, мимо привязанного к журавлю (как у колодца в украинском селе) буйвола — объест он траву в радиусе коромысла, а завтра его переведут на другое место.

Склон становится более пологим, потом почти ровным, под ногами появляются шоколадные камушки, мелкая галька — вот они, бокситы. Просматриваем границу россыпи — здесь это просто: начались скалы, россыпь кончилась. С этой россыпью тоже все в порядке.

...Снова перевал. Теперь уж поднимаюсь легко: то ли втянулся, то ли вьетнамцы. идущие впереди, сначала взяли очень быстро, а теперь, устав, идут помедленнее. На перевале вдруг слышу пальбу: одиночные выстрелы и что-то вроде автоматных очередей. Внизу, в долине, открываются несколько майских домов, из рощи апельсиновых деревьев поднимается пороховой дым, Слышен поросячий визг, а вокруг стоят, сидят, бродят нарядные маны (1 Маны — народность, проживающая на севере ДРВ. — Прим. ред.). Женщины — в огромных красных шляпах на бритых головах, с массой серебряных шейных обручей и браслетов, в платьях, расшитых ярко-красными помпонами; мужчины — в темно-синих одеяниях и шляпах из бамбука. Пальба — это взрывы самодельных петард, которые сопровождают здесь каждый праздник.

Навстречу бегут две девочки, бритоголовые, с озорными черными глазенками, — зовут на свадьбу. Конечно, играть роль «свадебного генерала» нет времени, да и двойной языковой барьер мешает: сначала с манского на вьетнамский, потом с вьетнамского на русский... Из манского дома тянет запахом жареного мяса, а мясо во Вьетнаме пока еще по карточкам. Чувствую, что моим коллегам очень хочется пойти к манам, время уже к обеду, а у нас с собой только малость риса, отваренного с острой травой и завернутого кулечками в банановые листья. Решаем зайти ненадолго. Наше появление усиливает суматоху, меня усаживают поближе к жениху (едва ли не на место невесты), а разговор, увы, не клеится. Так что налегаем на угощение: рис с острейшим мясом.

Орудую палочками, а в голове вертится все время мысль — эта деревенька, заросли бананов, апельсиновых и мандариновых деревьев находятся на великолепной россыпи, и порожек дома из обломков бокситов, и даже колодец обложен ими же. Мне необходимо немедленно взглянуть на планшет: отмечено ли это место? Но за свадебным столом это явно неудобно. Посидев с полчаса, запив свой рис крепчайшим чаем, снова в маршрут.

И так из долинки в долинку, через перевалы, вверх — потяжелей, вниз — едва ли не вприпрыжку. Ну что же, россыпи нанесены верно, а вот с шурфами не все в порядке, надо доделать. Тут еще много работы; будут уточнены границы россыпей, их объем, подсчитаны запасы, мои коллеги облазят склоны в поисках коренных пород — откуда-то эти обломки взялись, — а там и дорогу начнут строить, и месторождение разрабатывать.

Может быть, и жених через несколько лет сядет за руль МАЗа, а невеста станет работать на обогатительной фабрике? Так, наверное, и будет.

Усталость сняло, сразу спускаемся с последнего перевала в долину. Чувствую, что вьетнамцы еле идут, да и мой шаг не так уж размашист.

Последнее, что вижу перед своим бунгало, — старый блиндаж, построенный еще французскими колонизаторами. Он сложен из кусков боксита — тоже пойдет в дело когда-нибудь.

...Темнеет. Повар приносит керосиновую лампу. Включаю приемник. В Москве 15 часов, ветер северо-западный, мокрый снег, температура минус 3 градуса.

М. Вольперт, геолог

Вьетнам, 1975 г.

Судьба тайги

Если лететь над тайгой несколько часов подряд и неотступно вглядываться в нее, то в глазах начинает рябить и неумолимо клонит в сон. Это верный признак усталости.

Я отстраняюсь от иллюминатора Ан-2 и оглядываюсь. Вся кабина будто плывет, с трудом различаю своих напарников. Заглядываю в кабину пилотов. Нелегкая у них работенка, что и говорить! Но сегодня и все мы, сидящие в самолете, не просто пассажиры, а наблюдатели. Наша цель — учет копытных животных в районах западного участка трассы БАМа в пределах Иркутской области. Трудно поверить, что при полете над тайгой на скорости почти 150 километров в час, когда бесконечной чередой мелькают и деревья, и выворотни, и снежные сугробы, с высоты ста метров отчетливо видны не только крупные звери, но и взлетающие пичужки. Иркутские охотоведы даже предложили учитывать с вертолета соболиные следы, — они тоже хорошо различимы, если только тайга не слишком густая. При помощи авиации проводят ныне учет самых различных зверей и птиц — от лосей и медведей до бобров, ондатрой куропаток. Конечно, получаемые таким способом сведения приблизительны, но и они помогают в изучении численности и размещения животных.

— Олени! Смотрите, олени! Пять вместе и еще пара! — восклицает мой «дублер», сидящий у соседнего иллюминатора. Он впервые участвует в проведении авиаучета и не может сдержать своих эмоций, забывая, что нельзя в полете отвлекать других наблюдателей. К тому же что тут особенного? Небольшие стада диких северных оленей встречаются здесь довольно часто. Теперь с левого борта хорошо видно, как семь оленей, вытянувшись цепочкой друг за другом, торопливо бегут через болото в сторону леса. Снег глубокий, двигаться животным трудно, и вскоре они останавливаются, обессилев.