Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия - Михаил Огарев

Пораженная такой невероятной уступчивостью, я принялась бездарно топтаться на месте вместо того, чтобы завершить свою атакующую стратегию несложным комбинационным ударом, превращая позиционное преимущество в материальное. Соревнуясь в показном благородстве, я с высоко задранным клювом заверила, что не нуждаюсь ни в какой благотворительности и вообще не возьму ни-че-го!

Этому, разумеется, не поверили и после небольшой подготовки перешли в контрнаступление сразу на двух флангах. На ферзевом от меня ловко утаивались действительно ценные вещички, а на королевском, наоборот, в изобилии предлагалось то, что мне было совершенно не нужно. Я потеряла несколько важных темпов, пропустила несложную «вилку» конем: «А пол в квартире и новый забор перед твоим задрипанным поместьем кто делал? Гроссмейстер Абу-Бакр-Ас-Сули, что ли? Нет, я и в гордом одиночестве!» – ну и в итоге очутилась в своем «поместье», доставшемся мне по наследству от родителей. (Это половина шлаконаливного домика на Грабциевой дороге. В другой его части навечно прописан полуглухой бобыль-алкоголик, ветеран Красса). С булгарской кухней и китайским магическим аппаратом «Голдштерн». Но без каменного гаража, без двуконного темно-сиреневого экипажика, без римской мебели, без новенького триполитанского мини-центра развлечений и – увы! – без общей сберегательной шкатулки с ключиком на предъявителя. То есть, на привычном с детства поле «Амба-2».

Сейчас я здесь и нахожусь – нежусь в теплой постельке и потягиваюсь разными частями тела, благо еще только пять утра очередного понедельника, а на работу мне к восьми. Тем более, что до неё недалеко: стоит только пересечь дорожку, промчаться вдоль длиннющего извилистого овражка, миновать дикую яблоневую рощицу – и вот она, родимая колючая проволочка! Предъявляй пропуска, проходи идентификацию личности и приступай к активной трудовой деятельности.

Если честно, то трудиться мне совершенно не хочется. Особенно в это каждодневное июльское затридцатиградусное пекло. Бр-р-рр…

Увы, в моем круглогодично действующем отопительном центре летом жара двойная, и в течение всей долгой смены приходится периодически и обильно намокать. А ведь на работе нет ни морозильного ларя, ни сифона с положенной бесплатной артезианской. И торговцев знаменитым этрусским лимонадом не пускают. Безобразие.

Однако долой кисло-пресные мысли – от них жизнь приятнее не станет. И прохладнее тоже. А потому…

А потому пора взбодриться! Значит, так: поднимаемся, сбрасываем, лениво почесываем там, где ниже; подходим, зеваем, красуемся, энергично расчесываем там, где выше; снова любуемся, принимаем разные эффектные позы, показываем язык, затем томно вздыхаем и шлепаем босиком в обратном направлении. Натягиваем белые и шелковые, влезаем в полосатую без рукавов, прицельно вгоняем ступни в шлепанцы, приступаем к наведению постельного порядка. Затем мягко валимся на пол и начинаем извиваться в классических разминочных упражнениях, которые плавно переводятся в легкие гимнастические. Делаем стоечку на руках, элегантно отжимаемся, выполняем три кувырочка вперед, ошибаемся в расчетах и стукаемся макушкой о стенку. Повизгиваем, ощупываем, не находим, успокаиваемся и резво устремляемся в совмещенную купальню…

Освежившаяся и довольная, розовая и проголодавшаяся, я отправилась на кухню, где первым делом развела под сосудом для кипячения воды пышный голубой костер. Он немедленно зачадил, как настоящий лесной, и мне пришлось его регулировать неровными поворотами испорченной рукоятки, которую то и дело заклинивало в крайних положениях. Справившись с этой нелегкой проблемкой, я вступила в традиционное сражение с не менее вредным морозильным коробом – его малость перекошенная от рождения дверца если уж открылась, то закрываться отказывалась напрочь. Уж я и прижимала аккуратно, и хлопала вызывающе и, притворившись, что смирилась с её вызывающим поведением, резко лягала пяткой… Напрасные потуги! Всякий раз после секундной паузы раздавалось противное «скрри-ии!» – и приходилось мучиться сначала.

Вот если бы, к примеру, сегодня был вчерашний выходной – тогда я, бодро напевая: «Всё равно победю, победю!», рано или поздно защелкнула бы упрямый замочек. Однако впереди меня ожидали суровые будни, а посему последовало соглашение на очередную ничью. Я приперла скрипучую мерзавку тяжелой, хромоногой скамьей, которая для этого случая была обута в старый отцовский башмак на толстой подошве. А когда завтрак будет проглочен, и сырница с масленкой вернутся на свои полочки, морозилку для страховки придется крепко обвязать бельевой веревкой, дабы ей не вздумалось потечь. Хотя вечером наверняка размораживать придется, никуда не денешься.

Деловито отпилив блестящим ножом с мелкими зазубринками треть нарезного батона, я привычно выковыряла почти всю сердцевину и напихала в образовавшееся углубление боспорского масла, вифинского сыра и сабинянской колбасы, предварительно все это накрошив и хорошенько перемешав. Залепила отверстие мякишем, смоченным в самодельном майонезе; понадежнее ухватила сие кулинарное творение обеими руками, плотоядно оскалила зубки, прицелилась и с наслаждением вгрызлась…

Кипятильное устройство засвистело очень даже не вовремя, заставив меня спешно перетаскивать их важно фыркавшую милость на соседнюю жаровню. Липкими, скользкими пальцами, которые я не успела как следует облизать. Все же это было проще и надежнее, чем крутить наугад испорченную выключалку, рискуя одновременно и обжечься, и ошпариться.

По счастью, серый пакетик байхового чая болтался на ниточке в глубокой кружке ещё с прошлого вечера, что облегчало процесс заварки. Кофе я не пью принципиально, а также из патриотических соображений. Хотя мой патриотизм можно понять, лишь опять-таки следуя своеобразной женской логике. Согласно ей, незачем поддерживать финикийскую кофейную промышленность с филиалом в далеком сицилийском городе Мессане – гораздо перспективнее вкладывать ассы, сестерции и денарии в сельское хозяйство почти что родственной нам Колхиды. Это ничего, что после получения суверенитета она сгоряча убежала на дикие берега Понта Эвксинского – скоро одумается и обязательно вернется. Как хороши, как приятны на ощупь эти квадратные упаковочки с удивительно красивой вязью из толстеньких букв, немножко похожих на растянутые греческие!

Принципиальность же заключается в органическом неприятии черного цвета кофейного напитка как символа небытия. А если добавить молоко или сливки, то меня почему-то начинает слабить…

К слову, истинно правильную заварку гарантирует только древнекитайский способ, когда чаинки ровным слоем насыпаются в каждую отдельную чашечку поверх крутого кипятка и прикрываются сверху небольшим вогнутым блюдцем. Начинать чаепитие следует лишь в тот момент, когда все «бай-хоа» («белые реснички») опустятся на дно, и янтарная поверхность полностью очистится. Вот тогда сдвигаем блюдечко немного в сторонку и осторожненько отхлебываем. И, разумеется, никакого сахара!

Да, еще во время этой церемонии следует находиться не в кухоньке малогабаритного домика, а в специально выстроенной беседке, стены которой должны быть расписаны старинными поучительными изречениями типа: «Не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня» или «Утреннюю работу перенеси на послезавтрашний вечер – и у тебя будут два свободных дня!»

Вдобавок очень желательна компания хороших друзей. Неженатых и при деликатесных съестных припасах…

Кстати, самое время позаботиться о них, насущных, ибо предстоит мне провести ровно половину суток исключительно на подножном корму. В принципе, имея такую надежную напарницу, как моя Полиния, можно тайком удрать на полчасика в какую-нибудь продуктовую лавочку, но это, как говорят галлы, «моветон». Да и не близко. Значит, придется жить и действовать по принципу: «Всё своё ношу с собой!»

За несколько минут я привычно состряпала невкусно-полезную рисовую кашу на воде, упаковала горшочек в несколько слоев пергамента, обмотала байкой и запихнула в специальное отделение моей вместительной походной сумки. Туда же влез и пакет с ванильными сухариками, обклеенными сахарным песком – вот и весь мой незамужний обед. А ленча с полдником не предвидится.

Мурлыкая какую-то легкомысленную мелодию и попивая ароматный чаек, я продолжала набивать свою переметную суму всякой полезной всячиной. В задней секции прямо на складном зонтике от дождя непринужденно улеглась Сафо в обнимку с Плутархом, в средней на еду навалился свежевыстиранный рабочий халатик. Первый боковой карман был доверху забит женским специфическим барахлом, а вот второй (ай-ай-ай и ах!) – мужской порнографией на трёх иллирийских папирусах, которыми меня снабдила на неделю одна из наших аппаратчиц по прозвищу Шушечка – большая любительница мягкообложечных изысканных любовных романов. А периодический просмотр натурального «жёсткого порно», по её мнению, помогал реальнее ощутить романтическую страсть литературных героев.