Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия - Михаил Огарев

«Негодница» виновато улыбнулась и смущенно потупила глазки. Ох и ах… К Гаммию я питала некоторую женскую слабость – меня всегда потрясала его способность голосить на всю округу, не прилагая внешне для этого ни малейших усилий. Хотя чему удивляться: он же был декурионом в знаменитом «императорском» легионе и прошел всю Галльскую кампанию. Впрочем, всё это в прошлом. Сейчас Филиппий давно в отставке и получает грошовую пенсию.

– «Стучать» – это как раз привилегия именно своих, а чужие всего лишь появляются не вовремя, – невозмутимо изрек наш спец по соединительно-разъединительным работам Самсоний Сычий, вальяжно развалившийся в драном кресле, принесенном из собственного дома. – Грация, не обращая внимания на этих долбаков. Проходи, садись, закуривай…

Ну, уж нет. При мужчинах ни за что.

У ног Самсония прямо на голом полу возлежал в своем обычном состоянии полуготовности-полупрострации обмуровщик Локисидис – лохматый верзила неопределенного происхождения и возраста, вдобавок до самых глаз заросший густейшей черной шерстью. Неопрятная, клиновидная борода, похожая на изодранную, высохшую мочалку, доставала ему почти до пупа. Он, очевидно, воспринял предложение спеца в качестве руководства к действию и немедленно протянул мне свой самодельный портсигар со «Спартанскими». Я отчаянно замотала головой и сделала шажок назад.

– Ты что, деревня, совсем сдурел? – зычно осведомился мой верный защитник Филиппий. – Кто ж предлагает даме подобную отраву? Они же втрое круче «Легионерских»! Почти самосад. Грация, вот тебе мой «Консул», держи.

Это, действительно, вполне можно употреблять, спасибо… Толстая золотистая папирусса была осторожно вытянута из туго набитой пачки и аккуратно спрятана в нарукавный кармашек мундштуком вверх.

Решив, что момент для просьбы получился как нельзя лучший, я проникновенным фальцетиком сообщила:

– Мальчики, а у меня сальнички текут…

– У тебя лично? – хитровато прищурился Шлеппий. – А в каком именно приятном месте?

– Место называется ПНУ-у-уу, – пропела я и коротким, точным движением пнула нахала в щиколотку. – Усвоил или повторить?

– Усвоить должна как раз ты, – (Сергий перенес экзекуцию, не поморщившись), – а именно, следующее: мы всего-навсего легкие фигуры, а руководит-то Король! Сообщи о неполадке непосредственно ему. А вот когда он отдаст соответствующее распоряжение…

– Желательно, в письменном виде и в трех экземплярах, – добавил Сычий.

– Так это само собой разумеется! Вот тогда и только тогда где-нибудь после обеда, собравшись с силами, я и Филиппий подумаем, в наших ли силах тебе помочь.

Ничего другого я не ожидала услышать и смиренно добавила:

– Но ведь нельзя же было нарушать субординацию! Вот сначала доложила вам, вы не отреагировали, – значит, пора идти к самому Королю. Смотрите, он может рассердиться!

– И фиг с ним.

– А ПНУ может сломаться!

– И хрен на неё.

Логика была обычно-безупречная, металлическая, каменная, несокрушимая… Обижаться не имело смысла, но, кажется, я машинально надула губки, ибо Гаммий немного смягчился.

– Прекрасная моя Грация, для какой надобности ты ищешь на то, что ниже твоей гибкой талии, приключений? – почти ласково осведомился он. – ПНУ течет? Ну и…

– Это я уже слышала!

– …ну и перейди на ВНУ! В чем проблемы?

– А разве Вторая Нагнетательная Установка в резерве?

Это я ляпнула, не подумав, за что тотчас и получила со всех сторон. В течение, как минимум, пяти минут четыре здоровенные мужские глотки зычно и дружно обвиняли меня в халатном отношении к работе, ибо кто же еще, как не смотрящий, должен знать, что у него в наличии, а что в запасе?

– Эй, парни, кажется, мы отвлеклись! – подал голос второй ремонтник, сухощавый и крепкий Аркадий Арбузий, стоявший у морозильного ларя. – Как, по третьей?

– Ну, ес-тест-вен-но! – почти благоговейно произнес Шлеппий и с претензией на некоторое изящество сделал ладонью приглашающий жест. – Насыпай!

Арбузий незамедлительно извлек из-под крышки пузатенький бомбилий с «натуральным греческим» и в мгновение ока ловко разбросал мутноватое пойло по подставленным скифосам, киликам, фиалам и прочим сосудам для питья, не пролив ни капельки. На традиционное возлияние Богам было потрачено ровно на четыре капли больше – по одной от каждого пьющего. От угощения отказался лишь Сычий, коротко пояснив:

– Я за поводьями.

– Да? Што-то не жаметил наверху вашей колешницы, – прошамкал Гаммий, неосторожно отправивший в рот в качестве закуски здоровенный рыбий хвост с растопыренными плавниками, которого мне хватило бы на два обеда. – В какие кушты она жапрятана?

– Оставил на транспортной стоянке Учреждения, – сказал Сычий. – Там же навес, а городские предсказатели обещали сегодня дождь.

– А ты им не верь, – посоветовал Шлеппий, поочередно нюхая короткие рукава замасленного спецхитона. – Лучше слушай римских авгуров – они куда точнее истолковывают волю Богов.

– Сомнительно…

– Ну, может, и не всякую, но насчет погоды практически не ошибаются.

– И где Рим, а и где мы? – пробубнил обмуровщик Локисидис, тщательно обкусывая спрятавшийся под многодневным слоем грязи ноготь большого пальца. Подумал и добавил: – Далече…

– Дело не в расстоянии, а в профессиональной квалификации служителей культа, – возразил Шлеппий и почтил своим вниманием останки трехнедельной лепешки, которые намертво присохли к подоконнику. Осмотрев находку со всех сторон, Сергий поднатужился и все-таки отодрал. Небрежно кинув в рот, начал энергично жевать. Немедленно что-то хрустнуло – то ли закаменевшее тесто, то ли не выдержавшие испытания зубы… Я непроизвольно содрогнулась.

Шлеппий искоса на меня глянул, глотнул и невозмутимо продолжил:

– Кроме того, наши гаруспики, вскрыв жертвенную птицу – гуся или индюшку – и убедившись в отсутствии патологии, подчас оставляют Богам одни лишь внутренние органы, а тушку просто-напросто крадут. Разве там, на самом верху, это понравится? Сомневаюсь!

– В Риме тоже… вуррр… воруют, – сообщил Локисидис, шумно вгрызаясь в свой указательный палец. – Даже несмотря на эту самую патлатологию. Я когда-то был одним из хранителей священных кур и всё-всё видел. Этими курями там и завтракают, и обедают, и ужинают! Верховный Понтифик, конечно, в курсе, но помалкивает. Наверное, ему тоже перепадает. Ножка или гузка…

– Не бреши так нагло, ты еще не настолько пьян, – оборвал его Арбузий и, обернувшись к Шлеппию, иронично заметил: – Ну, а твоя слегка захмелевшая милость за свои враки отвечает?

– Ес-тест-вен-но! – повторил свое любимое слово Сергий и вольно махнул головой в вертикальном направлении, задев подбородком столешницу. – Вы только посмотрите на фантастическую харю жреца Бартоломеуса, главы местной авгурской подколлегии, – она шире чем его же задница! Вполне сопоставима с харей нашего Самсония!

– Дурак ты недоделанный, – спокойно ответствовал Сычий и лениво пихнул ногой лавку приятеля. – Пьянь беспробудная…

– Чья бы мычала! Можно подумать, будто ты дома коньячок не пьешь, а ножичком на хлебец с двух сторон намазываешь!

– Когда я служил в стройкогорте, – оживился Локисидис и плюнул куском ногтя в мою сторону, – то видел, как дикие лигурийцы гуталин употребляют. Мажут, значит, на свежую лепешку и выставляют ее на солнышко. Потом черноту соскребают, а тесто со впитавшимся спиртом едят. Хорошо по мозгам бьет, сам проверял. И по ногам тоже…

– Это потому, что из мозгов у тебя имеется только мозжечок! – оглушительно заржал Гаммий. – Как и у нашего начальничка! Как и… Минуточку, что там такое? Ах, мать честная, вот уж помянул некстати!

В самом деле, из глубины коридоров глухо, но отчетливо доносился тягучий подростковый голос, выводивший нечто среднее между призывами и причитаниями.

– Так, в темпе наводим порядок! Живее, самцы, живее!

Напоминать не стоило: мальчики наловчились менять безобразие на пристойность и наоборот за считанные секунды. Когда широко распахнулась дверь, и на пороге возникло низенькое, толстенькое существо на коротких ножках, облаченное в дорогую хламиду, скрепленную у шеи огромной золоченой пряжкой, на столике было чисто, на полу подметено, а на скамьях чинно и ровно восседали серьезные, деловые мужчины. Разве что со слегка замутненными взорами… А предательский запашок «натурального греческого» почти полностью растворился в невыносимой вони «Спартанских», которыми невозмутимо дымил обмуровщик шестого разряда Локисидис.

Одним словом, все находились на своих привычных рабочих местах, кроме одной увлекшейся глупышки. Ей, разумеется, и досталось.

– Грациэлла! – завопил Король, всплеснув тонкими ручками. – Да что же это такое, в самом-то деле! Оборудование брошено на произвол судьбы, вход-выход никем не контролируется, до обслуживающего персонала я никак докричаться не могу! А персонал, оказывается, спозаранку сидит у мужиков! Прохлаждается! Развлекается! Кокетничает! Флиртует!