Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия - Михаил Огарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И пришлось же мне потрудиться! – (голос у Максимия был таким, словно это именно он в течение семи дней умудрился обеспечить некоей Полинии Гальвании, оператору третьего разряда закрытого отопительного центра, пятимесячную беременность). – Что ж, давайте справки, удостоверение, документы – к понедельнику приказ будет подписан».
Я нехотя протянул ему всю эту бюрократию и отвернулся, приготовившись к типичной реакции обывателя, случайно узнавшего в очереди за продуктами мое родовое имя. Надоело.
Вышла ошибочка. Если у Грациэллы при знакомстве буквально перехватило дыхание, а каждый глаз стал размером с Луну, то Максимий лишь несколько раз сухо покашлял.
«Высокорожденный патриций Леонтиск Корне… Корн… гм… Кхе-кхе!»
Я молчал, всё еще со скукой ожидая обычного деликатного упоминания о странных и удивительных совпадениях, чей смысл ясен одним лишь бессмертным Богам, и тому подобной ерунде, однако минутку спустя услышал вполне деловое замечание:
«Неужели Парис не мог изготовить нечто менее вызывающее?»
Конечно, смог бы и собирался это сделать, но… но не успел. Правда, сей прискорбный факт сообщать Максимию, естественно, не хотелось. Как и то, что он сам после выполнения поручения должен быть ликвидирован.
Впрочем, этого я в любом случае не совершил бы.
«Ксива подлинная, – немного раздраженно произнес я и добавил более сдержанно: – Разрешите не распространяться о причинах».
Ветеран и тут выказал минимум эмоций, что выразилось в медленном поглаживании своего роскошного нагрудника. Венчавший его гривастый бронзовый лев и мощью, и свирепостью явно превосходил Немейского, с которым сражался Геракл.
Стремясь поскорее убрать возникшую неловкость, я не придумал ничего лучшего, чем предложить Максимию вина. Мы вернулись в комнату, и лишь там до меня дошло, что из запасов остались только пара алабастров выдержанной «Тарпейской легенды», купить которую можно было исключительно в самом Риме.
Да и вся обстановка помпезно меблированного круглого помещения вполне соответствовала развращенным нравам Вечной Столицы. Длинные, полупрозрачные занавески на распахнутых окнах из почти невесомого колхидского тюля; изящные столики, инкрустированные старым, почерневшим серебром; огромная многоспальная кровать, затейливо убранная разноцветной афинской кисеей… Идеальная обитель для распутного с детства молодого патриция.
Не желая оставлять о себе столь нелестное впечатление, я вынужден был пояснить:
«До меня здесь проживала некая местная знаменитость по имени Флоис. Ее неистовые обожатели докучают мне до сих пор. Собираются вечерами и громко скорбят…»
«Флоис? Та самая гетера, опустившаяся до надомной работы? – уточнил Максимий и вкусно причмокнул раздавленной во рту сочной оливкой. – Которая погибла после шумного до непристойности скандала?»
«Именно так, и в этой комнате. Красавица принимала сразу нескольких состоятельных мужчин, в том числе, и одного из заместителей здешнего наместника. Они ей хорошо заплатили, однако под конец Флоис упилась настолько, что с диким визгом потребовала платы вторично. В итоге окончательный расчет она получила в виде стилета между своих роскошных грудей. Почему-то прибывшая полиция квалифицировала это как экзальтированное самоубийство в нетрезвом виде…»
«А как же иначе? – удивился Максимий, изрядно отхлебнув тарпейского. – Говорят, у дамочки с детства проявлялись суицидальные наклонности. Конечно, если бы она ублажала кучку залетных изголодавшихся мореходов или буйных в подпитии офицеров из местного гарнизона, то могли бы возникнуть определенные сомнения, а так… Сам первый заместитель Квинта Самария выступил свидетелем – чего же еще? Объяснил полицейским, в чем дело, и с достоинством оставил скорбное место…»
«А на следующий день и свой пост…»
«Поступок, достойный всяческого уважения, согласитесь! Кроме того, и господин префект продемонстрировал приверженность классическим римским традициям. Я имею ввиду так называемый „помпейский прецедент“ – прошу простить нашу провинциальную ироничную терминологию».
«Неужели имеется ввиду какие-то нелицеприятные события из жизни Гнея Помпея Великого?»
«Отнюдь. Речь идет не о мужчине, а о женщине, хотя ее и звали Помпея. Которая забыла о своем высочайшем общественном положении и унизилась до того, что принимала своего любовника, этого непотребного Публия Клодия, прямо во время закрытых торжеств Bona Dea. В доме Великого Понтифика, куда, как вам известно, закрыт доступ представителям сильного пола. Реакцию ее супруга помните?»
«Жена Цезаря выше подозрений?»
«Совершенно справедливо! А посему не нужно никаких разбирательств, закрытых или публичных, никаких оправданий. Решение сильных мира сего должно быть простым и однозначным: в упомянутом мной печально знаменитом римском случае – немедленный развод, в заурядном же нашем – столь же немедленная отставка. Как видите, наместник Квинт Самарий, под чьим мудрым руководством мы живем и процветаем, строго следует заветам великого Гая Юлия!»
Мне ничего не оставалось, как внушительным кивком оценить дипломатичность опытного ветерана. Не берусь утверждать насчет какой-то необыкновенной мудрости, а вот связи в верхах Рима местный правитель имел, действительно, очень серьезные. Равно как и перспективы дальнейшей своей карьеры.
Плеснув себе еще немного вина, я передал алабастр Максимию. Он бережно принял его обеими скрюченными ладонями, полюбовался на изящную гравировку, изображавшую летевшую вниз со скалы глупую Тарпею, и до краев наполнил свою фиалу. Возлияние Богам старик совершил вновь вполне пристойное, что не могло не вызвать уважения.
Вино он пил длинными, ровными глотками с долгими паузами между ними. Это дало мне возможность продумать наиболее удачную конструкцию очередного важного вопроса. Многозначительное обрамление показалось самым выгодным:
«Знаете, а ведь я не в восторге от смены, в которую попадаю! В моем положении куда предпочтительнее напарник, нежели напарница. Не находите?»
«Как вам сказать… Мне, конечно, ничего не стоит уговорить Григория Саблюния переставить равноценные фигуры, но из мужчин у него в наличии одно лишь старичье, вроде меня, – (тут господин Луний улыбнулся доброй, печальной улыбкой). – Но, в отличие от вашего покорного слуги, дедки из отопительного центра слишком уж любят посплетничать. Причем на все четыре стороны. Тогда как госпожа Грациэлла Гракова просто безобидная болтушка».
«Сплетни, болтовня… Не вижу принципиальной разницы».
«Разница в наличии природной порядочности. У этой девочки она на высшем уровне, несмотря на заурядное происхождение. Если вы намекнете, что все ваши внутренние разговоры не подлежат разглашению, то, смею заверить, так оно и будет. Кстати, настоятельно советую сразу же это оговорить».
«Любопытная провинциалочка… Она, случайно, не имеет отношения к знаменитым Гракхам?»
«Ни малейшего. Братья Гракхи – выходцы из знатного плебейского рода Семпрониев, их мамаша вообще была дочкой Сципиона Старшего. А наша Грация – из семьи самого обыкновенного садовника. Поэтому лучше не…»
2
– Лучше не шевелитесь! И даже не дышите!
Это предупреждение, произнесенное громким, заговорщицким шепотом, вывело меня из раздумья. Я постарался остаться полностью неподвижным и лишь медленно перевел взгляд на расхваленную Максимием госпожу плебейку. Она уже находилась почти рядом и прижимала к выпяченным губам указательный палец. Глаза ее были большими и очень-очень страшными.
– Так, хорошо… Фью-фью, фью-фью! Тихо, милый, тихо… Ага, кажется, он успокоился. Теперь можете сделать осторожный вдох!
– Спасибо…
– Пожалуйста. Поднимайтесь медленно, не оборачиваясь… так, отлично! Идите мне навстречу и прячьтесь за моей спиной!
– Неужели это обязательно?
– Выполняйте, прошу вас!
Пришлось подчиниться. Оказавшись за столь надежным укрытием, я, наконец, счел возможным совершить полный поворот вокруг своей оси и… и невольно вздрогнул. Ибо эта кошмарная тварь тотчас совершенно бесшумно переместилась на новую позицию, идеальную для короткой атаки в один стремительный прыжок.
Я почти сразу же узнал горную фракийскую овчарку, хотя и не совсем чистокровную, ибо кто-то из ее предков явно состоял в связи с обычной пастушьей сторожевой. Вряд ли вследствие сего мезальянса у их лохматого отпрыска поубавилось природной свирепости, а вот выдержка, возможно, возросла. Во всяком случае, на это очень хотелось надеяться.
