Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде

до бесконечности, пока не сойдёшь с ума. И тут взгляд мой зацепился за картонную папку на полке, торчащую между каких-то полотенец. Это была та самая папка, о которой мне говорил отец.

В моих руках были документы из бюро технической инвентаризации. Я перемахнул титульный лист. Но первое, что увидел, было не свидетельство, не кадастровый и не какой-то другой официальный документ. Передо мной лежала фотография мамы. Могу себе только представить, какое выражение в тот момент приобрело моё лицо. Сколько же за последние два дня я испытал ощущений! Наверное, за спектакль с сюжетом в несколько жизней столько не испытаешь! Я улыбнулся и опять чуть не заплакал.

Фотография была не больше той, что делают на документы, удостоверяющие личность. Мама на ней была молодая, с лёгкой улыбкой, она сосредоточенно всматривалась в объектив фотокамеры, что придавало её взгляду остроты и проникновенности.

Складывалось впечатление, что фотограф сделал этот снимок в тот момент, когда мама обернулась, чтобы что-то сказать, – тем динамичнее оказался её взгляд и выразительнее весь облик. Мне так захотелось крикнуть: «Мама! Это ты? Какая же ты красивая!». Но я промолчал, потому что знал: отец думает так же.

Да и надо ли вообще что-то говорить сейчас? Но «мама!» у меня всё-таки вырвалось. А потом я с неподдельной радостью произнёс: «Как будто вся семья сейчас в сборе…».

22

Ия устроилась работать в городскую библиотеку. И, может быть, работа библиотекаря способствовала некоторому обособлению её мира от мира окружающего.

Она хотела освободиться от обрюзглых и тянущих отношений, но развод привнёс в её жизнь пустоту, в которой Ия не могла себя найти.

Однако, прежде чем устроиться куда-либо работать, не рассчитывая на помощь бывшего мужа, Ия возвращает девичью фамилию, хотя она с детства мечтала иметь одну фамилию со своими детьми. Ия даже предпринимает попытки исправить запись и печать в паспорте, о браке с Павлом Карловичем Дрезом. Но, приобрела ещё одну отметку с его именем в печати о расторжении брака. Успокаивала формулировка: брак расторгнут.

В то время, когда Павла переполняла благость взросления сына и успехи в творчестве, Ие пришлось вновь жертвовать своим време-

нем ради кого-то. Но для персонажей художественной литературы себя ей было не жалко. Она читала много и подолгу. Место её работы было в нескольких троллейбусных остановках от её дома, и она умудрялась во все времена года и в любую погоду читать выбранную книгу, невзирая на окружающих. Если до окончания главы оставались считанные абзацы, а Ие пора было выходить, она шла, не отрываясь от книги.

Витя часто интересовался у мамы, что она такое читает, что не может поиграть с ней. Но эти только-только познающие, не ведающие ещё жизни широко раскрытые глаза и мокрые губки не могли вернуть человека, провалившегося в мир шелеста страниц. И Виктор, очарованный тихим, застывшим обликом матери, привыкал проводить время за нешумными играми самостоятельно. А Ия, переживая за судьбы больших и малых придуманных людей из книжек, забывала о неповторимой судьбе своего ребёнка только не в печатном виде, а у ног заснувшем. Живя от книги к книге, не успевая вернуться в реальность, изредка, когда Витя попадал своим вопросом в междустрочие, Ия машинально начинала читать ему вслух. Не видя, как её сын, пытаясь понять что-нибудь, сочувственно слушая, роняет кораблик или солдатика из расслабленной сном руки.

Иногда ночью, когда Витя начинал плакать во сне от голода, Ия задавалась вопросом, почему он плачет. В конце концов, сын просто просил есть.

На все замечания прохожих быть осторожней, когда Ия шла по улице, как всегда склонив лицо в книгу, она лишь глубже пряталась в строчках. И только однажды какой-то уличный фотохудожник, заметив одинокую женщину, увлечённо читающую книгу на ходу, окликнул её и запечатлел сосредоточенное лицо. С этой фотографией, на которой мама смотрит в глаза, а не в книгу, Витя не расставался как с любимой игрушкой. Он с ней засыпал и брал с собой в сад, он ставил её напротив себя, когда во что-либо играл. А в один из дней, когда Павел его забрал к бабушке, Витя оставил фотографию мамы у него дома, чтобы она тоже была всегда там.

С того дня Витя, бывая у отца в квартире, видел лицо своей мамы. А возвращаясь домой, просил Ию дать ему фотографии папы, пересматривая которые, нередко засыпал, что-то бормоча и улыбаясь.

23

Под фотографией мамы лежала сберегательная книжка коммерческого банка. Я даже не вчитался в его название. Какие-то вензеля… Может, аббревиатура? Под ней – нотариальный документ. Доверенность. Я перевернул фото, потом маленькую сберкнижку и прочитал первые абзацы доверенности. Отец доверял мне распоряжаться денежными средствами с его вклада по моему усмотрению и когда мне удобно. А также дарил однокомнатную квартиру, которая принадлежала ему на правах собственности.

Я оторопел. Опустил руки с документами и не мог вымолвить ни слова. Наслаждение умиротворением от состоявшейся встречи с отцом и мамой, пусть и на фото, меня согревало. Но знакомство с этой информацией разочаровывало в самой сути жизни.

Я прервал молчание, попытавшись разговорить отца.

– В жизни каждого человека его мама – самая красивая и добрая. Но вот в случае с бабушками дело обстоит сложнее. Например, разглядываю фото бабушки по маминой линии, – оговорился я, – и мне она красивой не кажется. Хотя в молодости, со слов маминого отца, моего деда, она вызывала устойчивый интерес противоположного пола. Но, как показывает история, он всё-таки одержал верх над соперниками. – Мы с отцом улыбнулись. «Значит, он в диалоге», – подумал я и решил: пусть говорит он. Но отец по-прежнему молчал, и я продолжил провоцировать его на разговор: – А сколько у тебя было конкурентов, когда ты ухаживал за мамой?

Взгляд отца плавал по предметам в комнате, а на лице трепетала мягкая улыбка. О чём он думал в эти минуты? Догадаться было невозможно. Но его задумчивый вид воскресил в моей памяти мамины воспоминания…

«…Папа был очень странный… Если не сказать «загадочный». Даже загадочнее девушки… Он был ненавязчив, но оказывался рядом тогда, когда нужно было подать мне руку или уступить место в троллейбусе. И уступал именно он, и подсказывал всё по истории музыки он, шепча на ухо за спиной, когда я интересовалась ею. Сумбурно и странно? Да, таким, таким был для меня твой отец. Вот я заикнусь, что хочется мне кусочек жареного хлеба, а он промолчит… Ты не поверишь, как чурбан молчал. До дверей общежития провожал после уроков, молча слушая мои желания и