Желторотик. Повесть - Александр Калмыков

Из раскрытых дверей вокзала вышел отец и спокойной походкой направился к сыну.

– Всё в порядке! Вагон у нас второй, места пятнадцатое и шестнадцатое.

– Много в кассе народа?

– Сейчас стоят в очереди пять человек, но они только стоят, сохраняя свою очередь. Остальные, кто после них, сидят там на скамейках. Билетов пока нет.

– А как же ты взял?

– Я постоял немного около кассы. Кассирша увидела меня и подозвала сама. Некоторые пассажиры начали возмущаться, но она сказала, что я железнодорожник и получаю служебный билет.

Иван Андреевич присел рядом с сыном и с удовольствием вытянул ноги.

Близилась полночь. Спать не хотелось.

Немного помолчали. Времени у отца с сыном до прибытия поезда было ещё почти три часа.

– Папа, расскажи, что-нибудь, про войну, – прервал молчание Александр. – Как ты воевал? Как тебя ранило?

Помолчав немного, Иван Андреевич начал рассказывать. Про войну он всегда рассказывал неохотно, но потом, увлекаясь, и, уйдя в воспоминания, рассказывал много и интересно.

– Я расскажу тебе маленькую истории про свои три ранения, – начал рассказывать Иван Андреевич. – Почти всю войну я прошёл без единой царапины. А эти три ранения получил сразу в один день и попал в госпиталь. Было это в тысяча девятьсот сорок пятом году. Наша армия в то время освобождала Венгрию от фашистов. Дело было на озере Балатон, неподалёку от венгерского города Секешфехервар. После тяжёлых боёв за город наступило небольшое затишье. Но, немцы что-то затевали. Они хотели прорвать нашу оборону. О наступлении им уже мечтать не приходилось. Наша армия гнала фашистов дальше и дальше, освобождая европейские государства от этой нечисти. Все бойцы и командиры чувствовали, что война скоро закончится. Советская Армия уже била фашистов в их логове на подступах к Берлину. В это время я командовал стрелковым батальоном. Помню, утром, командир полка собрал всех командиров и предупредил, что немцы намечают начать наступление именно на нашем участке фронта и нужно быть начеку. Солдаты и командиры моего батальона почти все прошли хорошую школу боёв и имели опыт. За своих командиров и бойцов я был спокоен, потому что знал каждого из них. Знал, что они не подведут. Но на душе было тревожно. Чтобы знать, чем занимаются немцы, я приказал отправить двух разведчиков к ним в тыл. Разведчики ушли сразу, а я стал ждать их возвращения. Стоял чудесный апрельский день. Было тепло. На небе не было ни облачка. Тишину нарушали лишь немецкие пулемётчики. Они изредка постреливали в сторону позиций батальона. Через равные промежутки времени на наших позициях бухали разрывы немецких мин. В ответ бойцы батальона тоже изредка постреливали, если замечали какое-либо подозрительное движение в немецкой траншее. Местность у нас была удобная. Батальон располагался на небольшой высотке. Нас с немцами разделяло большое поле. Две роты батальона вкопались в край этого поля. Третья рота размещалась левее моего командного пункта в кустах виноградника. Кусты виноградника занимали большую площадь на высотке и наискось пересекали часть поля со стороны батальона. Значительная часть виноградника была у нас в тылу, удаляясь в глубину нашей обороны. Плантация виноградника дугой охватывала наши позиции. Много кустов виноградника росло рядом с командным пунктом. Правый фланг батальона окопался на берегу большого озера. Это озеро было нашим надёжным прикрытием с фланга. В этом месте немцы никак не могли неожиданно напасть на нас. С немецкой стороны озеро упиралось в небольшой лесок, и, на большом удалении справа, и со стороны немцев, и с нашей стороны переходило в болото. Форсировать это болото было невозможно. Но лесок был удобным для скрытного накопления сил противника и их броска против нас. Ожидая разведчиков, я привёл себя в порядок. Побрился. Начистил сапоги до зеркального блеска, хоть и понимал, что это бессмысленно, так как во время боя сапоги опять станут серыми от пыли и грязи. Настроение в этот день у меня было приподнятое. Вскоре вернулись разведчики и доложили, что в лесочке у немцев появилось до роты танков. Похоже, немцы действительно готовились к наступлению. Лесок был редкий и я решил сам определить обстановку на правом фланге батальона. Вместе со своим ординарцем я по траншее прошёл в расположение третьей роты. Из окопов роты увидеть ничего не удалось. Я принял решение подобраться ближе и с ординарцем ползком, прячась в кустах, пробрался к кромке озера. Вокруг нас густо рос камыш и высокая трава. Они надёжно прятали нас от глаз противника. Солнце было высоко, но уже перевалило своё самое верхнее положение. Оно ярко освещало местность. Оно для нас было не союзником, потому что находилось над немецкими позициями и светило нам прямо в глаза. Я медленно и осторожно раздвинул траву и слегка подмял её, чтобы она не мешала смотреть. Прижался всем телом к земле и, приподняв голову, стал пристально всматриваться в чащу леса. Ординарец подполз ко мне. Он тоже раздвинул траву и вдруг, подняв бинокль к глазам, стал рассматривать противоположный берег. У меня в голове молнией пронеслась мысль, что у бинокля могут блестеть стёкла на солнце, но сказать об этом ординарцу не успел. Инстинктивно почувствовав опасность, я опустил голову, положив её щекой на руки. Только я это сделал, как вдруг – фюйть! От левого плеча наискосок вдоль всей моей спины, словно кто-то чиркнул по мне чем-то острым и горячим. Спину обожгло как жигалом. Я моментально понял, что это в меня стрелял немецкий снайпер. Если бы я не опустил голову как раз в тот момент, когда он выстрелил, то пуля попала бы мне точно в лоб. Ощутив опасность, я опустил голову в тот момент, когда снайпер нажал на спусковой крючок. Пуля прошла по касательной, до крови прорезав кожу на спине и, порвав гимнастёрку. В одно мгновение я сообразил, что снайпер заметил нас по блестевшим на солнце стёклам бинокля. В то же время, видимо, снайпер находился в приличном расстоянии от нас, потому что выстрела я не расслышал. Зная по опыту, что на этом он не угомонится, я не стал испытывать во второй раз своё военное счастье. Так я получил своё первое ранение.

– А как ты получил второе ранение? – спросил отца Александр, слушая его с большим интересом.

– Слушай дальше, – продолжил рассказ Иван Андреевич. – Я сделал резкий рывок в сторону и заорал нехорошими словами на своего ординарца, сообщив ему о снайпере и о своём ранении. Ординарец моментально сделал рывок в сторону, как и я. Откатившись в разные стороны от опасного места, мы быстро уползли в траншею. Рана на спине кровоточила и болела. Не успели санитары мне её обработать, как послышалась команда: «Воздух!». Я посмотрел в небо и увидел, что со стороны леса в нашу сторону на большой высоте медленно летел немецкий разведчик и корректировщик артиллерийского огня – «рама», как бойцы называли на фронте этот самолёт. Ну, думаю, начинается. Сейчас будут лупить по нам из пушек. Только подумал, как тут же услышал далёкие глухие орудийные выстрелы. Над головой прошелестел один снаряд, второй, третий. Снаряды рвались в глубине нашей обороны. Там располагался артиллерийский дивизион, приданный нашему полку для усиления обороны. Взрывы снарядов сотрясали землю. Начинался бой. Через некоторое время немцы перенесли свой обстрел на позиции батальона. Бойцы укрылись в окопах и в траншее. Они ждали наступления немецкой пехоты, потому что знали, что после артиллерийского обстрела обязательно начнётся её атака. Санитары наскоро смазали мне йодом рану на спине и обмотали бинтом, чтобы остановить кровь. Рана была незначительная по фронтовым меркам и я, забыв о ней, вместе с ординарцем по траншее побежал на свой командный пункт. Немцы обстреливали батальон минут тридцать. В ожидании начала боя я переоделся в свежую гимнастёрку и вскоре совсем забыл о пулевой царапине на спине. Обстрел закончился также внезапно, как и начался. «Рама» улетела. «Сейчас попрут» – подумал я и вышел из блиндажа. На короткий промежуток времени наступила зловещая тишина, предвещая смертельную и чуждую людям работу. «Танки!» – услышал я крики солдат. Посмотрев в неприятельскую сторону, я увидел семь танков. Они приближались к позициям батальона. За танками бежали немецкие солдаты. Танки иногда останавливались, чтобы сделать прицельный выстрел из пушки, а затем, выпуская клубы дыма, вновь двигались к позициям батальона. Я дал команду: «Батальон к бою!». Позади нас раздались пушечные выстрелы артиллерийского дивизиона. Снаряды пушкарей рвались рядом с танками, но попаданий не было. Танки были всё ближе и ближе. Бежавшие за танками немецкие солдаты заметно отстали от них, но тоже быстро приближались к траншее. Оценив обстановку, я скомандовал: «Отсечь пехоту от танков! Танки пропустить!». Я дал такую команду, зная, что позади наших порядков были артиллеристы, которые примут с танками бой. Для этого они позади нас и находились. Артиллеристы должны были помогать нам в борьбе с танками. Столбы разрывов снарядов всё чаще возникали на пути танков. Вокруг свистели пули. В воздухе стоял грохот артиллерийских и танковых орудий. Слышался лязг металла. Строчили пулемёты и автоматы. В этом грохоте слышались винтовочные выстрелы, вой и взрывы мин. Бой разгорался нешуточный. Немецкие танки, перевалив за бруствер траншеи, не останавливаясь, и, не утюжа, как обычно, траншею с бойцами, помчались дальше на позиции к артиллеристам. Бойцы батальона меткой стрельбой заставили немецких солдат залечь на землю. Несмотря на это, противник вёл интенсивный огонь из всего своего стрелкового оружия. Во время боя батальон понёс потери. Был убит пулемётчик, который отсек немецких солдат от танков и заставил их залечь. Заметив, что пулемёт молчит, и огонь на участке ослаб, немецкие солдаты вновь поднялись в атаку. Никто кроме меня не заметил гибели пулемётчика. Все бойцы были заняты боем. Тогда за пулемёт взялся я сам, дав по наступающим немцам несколько очередей. Немцы вновь залегли и начали беспорядочно стрелять в мою сторону из автоматов. Я снова открыл по ним огонь из пулемёта. Кроме злости в душе ничего не было. В это время шальная пуля, выпущенная из немецкого автомата, коснулась безымянного пальца на моей правой руке. Боли в азарте боя я не почувствовал. Мне показалось, что это какой-то камень ударил меня по пальцу. Лишь чуть позже, когда меня у пулемёта сменил боец, я увидел кровь, текущую из пальца. И только тогда почувствовал сильную боль. Пуля повредила мне сухожилие на этом пальце. Я об этом узнал только потом, когда лечился в госпитале. У меня до сих пор этот палец не шевелится.