Желторотик. Повесть - Александр Калмыков

Иван Андреевич показал сыну безымянный палец на правой руке.

Александр увидел, что подушечка безымянного, слегка согнутого, и, никогда не разгибающегося пальца у отца была словно срезана бритвой почти до кости. Раньше он этого не замечал.

– Так вот, это было моё второе ранение, – сказал отец.

– Ну, а третье? – с любовью и уважением глядя на отца, спросил Александр.

– Бойцы ружейно-пулемётным огнём прижимали фашистов к земле, не давая им поднять головы, – продолжил свой рассказ Иван Андреевич. – Лёжа на земле, немцы отстреливались, но ползком медленно продвигались в нашу сторону. Бойцы батальона меткой стрельбой поражали движущиеся цели, но немецкие солдаты всё лезли и лезли. А в тылу слышались частые разрывы снарядов и сплошной гул орудийных залпов. Это артиллеристы вели бой с немецкими танками. Метким огнём батальону удалось остановить наступление фашистов. Вначале они начали окапываться, но, видимо, понесли большие потери и стали, кто короткими перебежками, кто ползком откатываться назад в защитную полосу леса. А я так увлёкся боем, что совсем забыл о немецких танках, которые вели бой с нашими артиллеристами. Бой с немецкой пехотой близился к завершению. Я вышел из блиндажа, где располагался командный пункт батальона. Сильно болел и кровоточил под бинтом раненный палец. Продолжая командовать батальоном, я начал ходить среди кустов виноградника. Там для фашистских солдат я был невидим. Мне из этих кустов было видно всё поле боя. Войдя в азарт боя, видя, что немцы побежали назад, я подобрал с земли длинную ветку, срезанную пулей, и начал расхаживать взад-вперёд, постукивая этой веткой по сапогу. Вдруг сзади, совсем близко, послышался металлический лязг гусениц и надрывный вой танковых двигателей. Это были те самые немецкие танки, которые мы пропустили в наш тыл к артиллеристам. От семи танков их осталось только три. Выскочили на нас сзади они неожиданно. Эти танки драпали обратно к себе, на свою территорию. Военное счастье помогло мне и на этот раз. Немецкие танкисты заметили меня раньше, чем я увидел их танк. Видимо по моим движениям они поняли, что я командир и взяли курс на наш командный пункт. В бою с нашими артиллеристами фашистские танкисты, видимо, израсходовали все боеприпасы. Это и было моим счастьем. Будь у них в пулемётах хотя бы один патрон, они легко бы расстреляли меня. Но их танковые пулемёты молчали. Не успел я ничего сообразить, как вырвавшийся вперёд танк выплюнул в мою сторону из пушки короткий язычок пламени. Короткий шелест близко пролетевшего снаряда слился с пушечным выстрелом в один смертоносный звук. Снаряд разорвался с перелётом метров в двадцать, слегка оглушив меня. Тут же, следом за первым снарядом взорвался второй. Этот снаряд не долетел до меня метров пятнадцать. Я только успел заметить взрыв и услышать его грохот, как в этот миг меня сильно ударило чем-то горячим в спину и бросило наземь. Это был осколок разорвавшегося второго снаряда. Теряя сознание, я увидел в небе наши самолёты и немецкие. В небе тоже разгорался бой. Потом я потерял сознание, и что было дальше, не знаю. Очнулся я через несколько часов в полевом госпитале. Осколок из меня вынули. После операции меня отправили в тыловой госпиталь на полное излечение, где я пробыл несколько месяцев и там встретил Победу. Так вот я был ранен, сынок, три раза в один день и один раз за всю войну.

– Ты мне рассказываешь о войне, папа, – сказал Александр отцу, – а я всё себе представляю, как всё было. Ты мне потом ещё расскажешь что-нибудь?

– Расскажу, – ответил Иван Андреевич. – А теперь, знаешь что? Через два часа подойдёт наш поезд, поэтому, коль время есть и оно позднее, давай вздремнём немного.

Отец обнял сына за плечи и прижал к себе. Александр доверчиво положил голову отцу на плечо и закрыл глаза. Через несколько минут он забылся в сладкой дрёме.

– Шура, просыпайся! – растолкал Александра отец. – Скоро подойдёт наш поезд. Сядем в него, потом будем спать. Сейчас ты разоспишься и сломаешь свой сон, а потом трудно будет уснуть в вагон.

Сон с Александра слетел мгновенно, но сладкая истома недавнего сна ещё держала в своих объятиях.

Небо на горизонте слегка розовело. Наступало раннее утро нового дня.

– Папа, а ты спал?

– Нет, Шура, мне почему-то не спится. Сижу, всё думаю. Как это бабушка могла под вагоны полезть? Ты как, проснулся уже окончательно?

– Да, проснулся, но ещё немного поспал бы.

– Потерпи. Скоро сядем в свой вагон, на свои места. Получим постели, а уж потом поспим.

Слушая отца, Александр сладко потянулся и откровенно зевнул.

На чёрном небе ярко сверкали звёзды. Розовеющий на востоке горизонт не уменьшал их яркость, а наоборот, подчёркивал чистоту и бесконечность вселенной.

Утренняя прохлада приятно освежала, прогоняя сон. Александр вскочил со скамейки и побежал к водопроводу.

– Ты куда, Шура? – крикнул вдогонку Иван Андреевич.

– Я сейчас, папа! Умоюсь только! – ответил отцу Александр.

Открыв водопроводный кран, он пригоршнями несколько раз плеснул себе в лицо прохладной воды, которая с шумом вырвалась из водопроводной трубы. Остатки сна сняло, как рукой.

Подошёл отец и тоже умылся.

– Ну, вот и приготовились к походу! – сказал Иван Андреевич. – Давай, бери наши манатки, и пойдём на перрон. Сейчас поезд подойдёт.

Взяв вещи, отец с сыном направились на перрон, который был неподалёку. Через пару минут они уже были на месте, где по их представлению должен будет остановиться их вагон.

На перроне уже было много людей. Все ждали прибытия поезда.

– Едет! – сказал отец Александру, и, подняв правую руку, показал сыну, откуда едет их поезд.

На железнодорожных путях перед перроном стояли вагоны. Их составы растянулись во все стороны и закрыли от взора людей на перроне всё, что находилось на противоположной стороне за железной дорогой. Однако два ближних к перрону пути были свободными.

Александр посмотрел в ту сторону, куда ему показал отец.

Вдали была ещё чёрная ночь. Далеко на горизонте слабо светились лампочки на столбах. Они освещали своим тусклым светом, стоящие на путях вагоны и примыкающие к железной дороге строения и какие-то сооружения. В чёрном коридоре между строениями и стоящими на путях вагонами, отсутствовавший ранее прожектор разливал в ночи яркий поток света. Этот прожектор медленно приближался к перрону. За яркой стеной светового потока прожектора исчезали в ночи и дома, и стоящие на путях вагоны. Выхватывая из темноты пространство, луч прожектора ярко освещал рельсы, превращая их в прямые блестящие линии.

Через минуту в свете прожектора проявился тепловоз. Это был тепловоз, который тащил за собой вагоны прибывающего поезда. Слабо освещённый отражёнными лучами собственного прожектора передняя часть тепловоза медленно прогромыхала работающим дизелем, проезжая мимо Александра и его отца. Его колёса ритмично стучали на стыках рельсов.

Прожектор тепловоза проплыл дальше, направляя луч в бесконечную даль дороги. Пространство перрона сразу погрузилось в ночную темноту. Его опять освещали слабым светом только перронные фонари, да движущиеся вагонные огни ночного и сонного поезда.

Иван Андреевич правильно рассчитал место остановки поезда. Их вагон остановился неподалёку от того места, где они стояли.

Александр впервые в своей жизни попал в пассажирский плацкартный вагон. Ни в каких других вагонах он до этого момента тоже никогда не был. Его память, сохранявшая ощущения комфорта на самолёте, позволила сразу сделать оценку предстоящей поездки в этом вагоне.

После чистого свежего воздуха, которым был окутан ночной перрон, в вагоне было душно. Воздух вагона был пропитан кисло-потными запахами.

Иван Андреевич прошёл вглубь вагона, изредка бросая короткие взгляды на номера мест. Александр двигался за отцом.

Духоту вагона и отсутствие в нём чистого воздуха довершал ночной полумрак. С верхних перегородок лился слабый свет от электрических ламп. Пассажиры спали тем сном, который называют утренним. С многих верхних полок свисали простыни, которые закрывали пространство под этими полками.

Пробираясь вслед за отцом к своему месту, Александр ощутил прилив брезгливости от вида не очень чистых ног торчащих со всех полок. Ноги торчали с полок разные. Были среди них и аккуратные, чистые, и со следами естественного дорожного налёта на голых пятках, и одетые в носки не первой свежести. Эти носки в довершение ко всему испускали тот самый запах, которым был насквозь пропитан воздух вагона.

Места отца и сына были в середине вагона. Добравшись до них, Иван Андреевич и Александр присели на свободную нижнюю полку. Это была их полка. Другая полка была верхней. Она располагалась выше.

– Где будешь спать, Шура? – спросил Иван Андреевич у сына.