7 жизней. Роман - Сергей Корнев

О, какой она стала безобразной, какой уродливой, какой отталкивающей! И такой навязчивой и порочной. Да и не она одна только, но вся эта природа вместе с ней, солнышко это, жизнь эта. А по сути – весь этот мир, и больше всех и всего он сам, собственной персоной.

– Прощай, Маш, – прошептали его губы.

Ноги же стремительно повлекли его на шоссе в сторону Брехаловки. Там, на остановке, посадили в подошедший автобус, а по прибытии в город А. нехотя притащили домой.

Мама встретила его очень холодно. Но постепенно оттаяла, конечно. Сын есть сын. А жизнь есть жизнь. И хотя он так и не дал ей внятного объяснения, где он пропадал целые сутки и почему вернулся в таком отвратительном виде, она простила ему этот «страшный грех» и снова приняла в заботливые родительские объятья.

К тому же она побаивалась за него. Артём после той истории сильно изменился. Стал каким-то очень задумчивым и непредсказуемым.

Летом он вдруг бросил институт и поступил в духовную семинарию. Через полгода постригся в монахи, не смотря на все отговоры, мольбы и даже угрозы матери. Мама, хоть и считала монашескую жизнь идеалом христианской жизни, своего-то сына никак не хотела отпускать в монастырь. И дюже злилась, понимая, что контроль над сыном навсегда утрачен, раз он ни в какую не желает слушаться. А когда поняла это окончательно, то пришёл страх потерять не только контроль, но и самого сына. С того момента она мало-помалу заставляла себя отпускать хватку.

Всё вроде бы как нормализовалось, жизнь обрела новый смысл. Весной Артёма собирались рукоположить в иеромонаха. Обещали пристроить в хороший приход в пригороде А., в посёлке Советском. Там народу живёт тьма, церковь каждый праздник полным-полна. Настоятель на такой навороченной тачке ездит, что его даже гаишники не трогают, очкуют останавливать. Говорят, типа, ему её местные бандюки на храм пожертвовали.

Но на Вербное воскресенье, ровно через год после той злополучной истории, ни с того, ни с сего Артём пропал почти на неделю. Где был – непонятно. А в канун Пасхи заявился пьяный в Преображенскую церковь, встал на клирос и, дыша на певчих перегаром, громко глумился над чтением и пением церковным. Ругал православную веру «богомерзкой ересью», а саму Церковь «сборищем сатанинским».

Потом одной девушке-клироснице, той самой, что когда-то выражала ему свою симпатию и тогда же грубо им отвергнутой, сделал предложение, посулив любовь и «золотые горы». Но та, естественно, не рискнула принять его в таких странных и «неблагочестивых» обстоятельствах. Да и женой кого она бы стала в таком случае? Священника ли? Доброго православного человека? Да нет же! Бывшего горе-монаха, расстриги и вероотступника – вот кого. Впрочем, позже она не раз горько сожалела и об этом упущенном шансе.

На Пасху Артём исчез. Больше никто никогда его не видел в городе А. Спустя некоторое время поползли причудливые и противоречивые слухи о том, что он уехал в какую-то глушь и будто бы живёт в лесу, как отшельник. Кто-то всерьёз верил в это, а кто-то говорил, что это всё ерунда, что просто погиб парень где-то спьяну, а тело не нашли.

Когда же мать спрашивали про сына, мол, нет ли вестей, она всегда отвечала одно и то же с раздражением:

– Не сын он мне. Нету у меня сына. В него дьявол вселился. Какой он теперь мне сын?..

Жизнь третья. Петрович

Петрович опять загулял. Только-только отстал от предыдущего запоя, еле-еле пришёл в норму, едва-едва жена перестала обкладывать матюками и морить голодом, как, что ты будешь делать, «закружило» по новой.

Виноват сосед Толька. На днях в отпуск приехал, к старикам своим погостить. Ну и давай поить мужиков. Он всегда так делает – приедет, накупит водки – и айда! – смотрите, какой я щедрый. Хотя все знают, что денег у него не вагоны, работает шофёром простым. Просто пыль в глаза бросает.

Вот, говорят, друг его по молодости – тот большим человеком стал, в начальники выбился. А Толька ему и завидует, тоже блеснуть хочет. Правда, они уж не дружат давно и не знаются даже. История меж ними вышла неприятная. Жена Толикова с другом согрешила и забеременела. Но, конечно, не призналась, хотела ребёночка выдать за законного. Но как его выдашь? Он же рыжий аж до красна, весь в друга.

Жалко Толика, семья-то, считай, как чужая. Промучился лет десять, к другой бабе стал ходить – да и там не заладилось что-то – запил. От такой жизни разве не запьёшь? Хорошо, вовремя спохватился, за ум взялся. А так оно можно и без бабы прожить, раз не свезло.

Правда, если уж по-честному, Толик-то сам «хорош»: он ещё до того, как женился, девку одну испортил. Поигрался и бросил с ребёнком. Да ещё хвастался: мол, немке «вдул», отомстил Германии за наших стариков.

Её звали как-то не по-русски – то ли Фрида Альбертовна, то ли Фрида Альфредовна. Впрочем, Толик её Адольфовной величал. Она, говорят, потом спилась и скурвилась совсем… Так что отплатила жизнь Толику за девку ту.

Петрович вскочил рано, не успело радио в шесть часов гимн проиграть. Утроба опохмелиться требовала. К тому же надо было свалить по-быстрому, пока жена спала, а то встанет – заставит дела делать. Но не до дел сейчас, когда в голове «синий туман».

Поспешно обшарив карманы подвернувшейся жениной одежды, поник. Спрятала. А вчера пенсию принесли, между прочим. В прошлом году закончил работать, а денег, кровно заработанных, в глаза не видал. Всё прячет. С другой стороны, Петровичу дай волю – всё пропил бы. Не будь жены, дома уж ничего бы и не осталось. Хорошо, если б сам дом уцелел…

На улице завелась машина. Петрович возликовал: «Толька, наверное, проснулся!». И второпях выбежал на крыльцо: «А то уедет!».

Действительно, гудела Толькина белая «шестёрка», неизменно грязная, а сам Толька, толстый пожилой мужик, ковырялся в багажнике. Дело было дрянь, так как если он спешил, то об опохмеле можно и не мечтать. Вредный, ни за что не нальёт.

Но Петрович всё же с надеждой подал голос:

– Здорово, сосед!

Толька захлопнул багажник и зыркнул своими ехидными глазами:

– Некогда, мля!..

– А куда ж собрался? – голос надежду потерял.

– В город надо съездить.

– Не скоро приедешь-то?

– К полудню приеду.

«Помру я к полудню…» – расстроился Петрович и, выйдя на дорогу, кинул взор сначала влево, а потом вправо. По левую сторону, там, где проходило шоссе, располагался магазин, который мог открыться не раньше, чем через полтора часа. Поэтому пришлось выбрать правую сторону. Правда, и там тоже всё было весьма безнадёжно. Без того уже набрал долгов…

Так и оказалось. Зашёл к Седому – Седой не дал. Салазкины не дали. Кукушкина даже не открыла – притворилась, что спит или что дома никого нет. Ребята – Хрипатый, Славуня, Сашка Распутин – сами сидели, горевали. Так дошёл до конца деревни и повернул назад.

Пока, туда-сюда, добрался до магазина, час с лишним прошло. Зинка, продавщица, как раз открывалась. Петрович с жалобным лицом встал рядом, ожидая, когда та управится с массивным замком.

Но, открыв дверь, она сразу предупредила:

– В долг ничего не дам.

– Ну, Зин, помираю, – робко посетовал Петрович.

– И не проси, – вежливо и игриво отрезала она.

Зинка хоть и добродушная баба, но если сказала «нет», значит, нет. Оставался только один вариант – идти в Красный Восход. Там уже начали дачники подъезжать на весенние огородные работы. Кроме того, пара-тройка домов спиртом приторговывали. В долг, конечно, там не дают, не доверяют. Если только работу за магарыч могут предложить. Хочешь – не хочешь, надо идти, и Петрович пошёл.

Он пересёк шоссе и устремился по обочине к дачам, которые серыми крышами виднелись вдалеке. До них было где-то километра полтора. Минут двадцать неторопливым шагом. Петрович же торопился – утроба-то неистовствовала.

Вдруг взгляд его остановился на небольшой прогалинке в лесу по левую сторону. Там стоял маленький бревенчатый домик с симпатичным резным крылечком. Ноги сами как-то приостановились.

Петрович задумался: «Откуда это он тут взялся? К чему он тут нужен? Пикники, что ли, кто устраивать тут собрался? А зачем у дороги-то прямо? Чтоб близко? Так к нему не подъедешь, вон спуск-то какой крутой. Может быть, „Буревестник“ построил? Или „Звёздочка“ для детишек? Так она в другой стороне, да в лесу он и красивей приладился бы…».

Ответ нашёлся только один: «Для проезжающих, чтоб отдохнуть. Машину бросил тут, спустился туда, посидел, покушал, покурил, пописал, покакал и дальше поехал».

Ноги понесли дальше, а голова никак не могла выкинуть за ненадобностью этот домик. Любопытно стало. Даже подмывало вернуться и рассмотреть поподробней, но Красный Восход в данный момент, конечно, был важнее и манил просто непреодолимо. Тем более за мыслями время прошло не заметно и уже до поворота, а за ним до крайнего дома, было рукой подать.