Путь к славе - Эдмон Лепеллетье

– Ну да! К маленькому Анрио, прелестному херувимчику… от вас такой, наверно, не мог бы родиться, барон! – насмешливо добавила мадам Сан-Жень, поддразнивая обманутого жениха.

Но Левендаль был слишком удручен, чтобы обратить внимание на ее насмешливые слова.

Присутствовавший при этой сцене Леонард совершенно растерялся, вместо улыбки на его лице появилась жалкая гримаса. Все его планы рушились: с исчезновением Бланш ребенок, о существовании которого теперь стало известно барону, потерял значение постоянной угрозы Дамоклова меча для той, кому предстояло превратиться в баронессу Левендаль. У него была отнята всякая возможность осуществить выгодные комбинации, зародившиеся в его голове, когда ему стала известна тайна мадемуазель де Лавелин. Он принялся соображать, что теперь предпринять.

– Я тоже отправлюсь во французский лагерь, – прошептал он, – я знаю пароль… меня пропустят. Может быть, для меня не все еще пропало. Мы еще посчитаемся, госпожа баронесса!

Он незаметно пробрался к дверям позади солдат, которых привел один из офицеров, и бросился бежать по направлению к деревне.

– Пора с этим кончить! – отрывисто произнес офицер, арестовавший Екатерину. – Господин барон, вы ничего не хотите сказать нам? Не желаете ли вы задать какой-либо вопрос нашей пленнице?

– Нет-нет! Уведите ее! Сторожите! Расстреляйте! – с гневом воскликнул барон. – Впрочем, – продожал он с комическим отчаянием, – все-таки лучше допросите ее! Пусть она скажет, что сталось с мадемуазель де Лавелин! Пусть объяснит, что это за ребенок, о котором она говорила.

– Мы запрем ее в одном из залов замка, – спокойно ответил офицер. – Утро вечера мудренее, завтра она все расскажет.

– Завтра сюда придут республиканские солдаты, и никто из нас не будет ничего говорить, потому что вы все или будете убиты, или навострите лыжи, – крикнула Екатерина.

– Уведите ее! – холодно сказал офицер своим солдатам. – Составьте ваши ружья! Если эта женщина окажет сопротивление – свяжите ее и унесите!

Четверо солдат прислонили ружья к решетке, отделявшей клирос, и двинулись тяжелым шагом, готовые повиноваться приказу начальника.

– Не подходите! – крикнула Екатерина. – Первый, кто тронется с места, будет убит! – И, выхватив из-за пояса оба пистолета, она прицелилась в солдат.

Те невольно попятились.

– Вперед! Да двигайтесь же! – заревел офицер. – Вы теперь даже женщины боитесь!

Только что солдаты собрались исполнить его приказание, как вдруг среди ночной тишины, около самой часовни, послышалась барабанная дробь, являвшаяся сигналом к атаке.

– Это французы! Французы! – в ужасе повторял барон.

Наступила всеобщая паника. Солдаты в беспорядке бежали, позабыв о своих ружьях. Следом за ними бросились офицеры, стараясь собрать их, чтобы отступить на австрийские позиции; они были уверены, что их захватил врасплох авангард Дюмурье.

Маркиз и барон поспешили запереться в замке. Часовня опустела. В алтаре священник, безучастный ко всему, что происходило, оканчивал службу, а барабанная дробь слышалась все ближе.

Стоя на пороге часовни, Екатерина с радостным изумлением увидела, как из темноты появилась длинная и тощая фигура ла Виолетта, усердно отбивавшего дробь на барабане.

– Ты здесь?! – воскликнула она. – Зачем ты пришел? Где наш полк?

– В лагере, черт возьми! – ответил ла Виолетт, прекращая свое занятие. – Не правда ли, я пришел вовремя? Только, я думаю, безопаснее будет, если мы запрем вход?

Он быстро затворил двери и заложил их засовом. Потом он объяснил удивленной Екатерине, что повел Бланш к лагерю, но на половине дороги они наткнулись на французский патруль под командой Лефевра. Он передал мадемуазель де Лавелин двум надежным солдатам и в данную минуту она, вероятно, уже в безопасности, в отряде Дюмурье, возле своего маленького Анрио. Сам ла Виолетт решил поскорее вернуться в замок, опасаясь за участь храброй маркитантки 13 полка. Удивленный шумом в часовне, он обошел ее кругом и, влезши на окно, понял, какой опасности подвергается жена его капитана. Тогда ему пришло в голову прибегнуть к барабану, чтобы напугать австрийцев.

– Хе-хе! А ведь я умею-таки справляться с ящиком Гийомэ, как вы находите? Я был бы отменным барабанчиком, если бы только не мой длинный рост! – заключил мужественный парень свой рассказ.

– А где ты оставил моего мужа? – спросила Екатерина.

– В двухстах метрах отсюда! Он сейчас же прибежит сюда со своими людьми, если я подам сигнал.

– Какой сигнал?

– Выстрел!

– Подождем! Кажется, сюда идут. Слышишь эти шаги… этот шум? Точно лошадиный топот!

Действительно, шум шагов и стук копыт указывали на прибытие многочисленного отряда, подкрепленного кавалерией.

– Стрелять? – спросил ла Виолетт, снимая с плеча ружье и указывая на брошенные австрийцами ружья, прибавил: – Мы можем еще четыре раза подать сигнал.

– Не стреляй! – с живостью возразила Екатерина.

– Отчего не стрелять? Вы думаете, я боюсь ваших австрияков? Повторяю вам, что ночью я ничего не боюсь.

– Несчастный! Да у австрийцев есть подкрепления. Лефевр с нашими солдатами еще попадет в засаду. Мы-то вдвоем всегда спасемся. Лучше вступить в переговоры.

– Приказывайте, я вам повинуюсь!

Раздался сильный стук в дверь, и кто-то крикнул:

– Откройте или мы выломаем дверь!

Екатерина велела ла Виолетту отодвинуть засов.

Дверь отворилась, и в часовню вошли солдаты. Их темные фигуры смутно виднелись при блеске сабель, касок и штыков.

Екатерина и ла Виолетт укрылись у самого алтаря, где приметили черный, скорчившийся призрак. Это священник, окончив богослужение, тихо бормотал свои молитвы… может быть, он читал отходную.

Солдаты заняли часовню; всюду виднелись ружья и сабли. Офицер, хотевший арестовать Екатерину, тоже вернулся, стыдясь своего бегства от женщины и стремясь отплатить ей. Он обратился к человеку в плаще, украшенном галунами, казавшемуся начальником.

– Полковник, – сказал он, – мы сейчас же расстреляем их!

– И женщину тоже? – холодно спросил тот, кого назвали полковником.

– Это два шпиона, а в приказе очень определенно сказано.

– Спросите, кто они, как их зовут, зачем они проникли в замок, а там мы уже решим, что делать, – сказал полковник.

Екатерина услышала его слова.

– Я требую, чтобы с нами обращались как с военнопленными, – твердо сказала она.

– Сражение еще не началось, – заметил офицер.

– Оно уже начато… нами! Я была в авангарде, и вот первая колонна, – сказала Екатерина, указывая на ла Виолетта. – Вы не имеете права расстрелять нас, потому что мы сами сдаемся. Берегитесь! Если вы сделаете такую подлость, наши узнают об этом. Тогда не ждите пощады, от стрелков тринадцатого полка! Они уже недалеко, скоро будут здесь. Вспомните мельницу у Вальми! Ваши пленники заплатят за нас двоих! Мой муж, капитан, отомстит за нас; это так же верно, как и то, что меня зовут Екатерина Лефевр.

Офицер, которого называли полковником, с жестом удивления подошел на несколько шагов, стараясь в темноте разглядеть лицо женщины.

– Не родственница ли вы того Лефевра, который служил в парижской гвардии и женился на прачке? – вежливо произнес он. – Ее называли мадам Сан-Жень?

– Это я – прачка Сан-Жень! Лефевр, капитан Лефевр – мой муж!

Не скрывая сильного волнения, полковник подошел к Екатерине и, глядя ей прямо в лицо, спросил:

– А вы меня не узнаете?

Екатерина отшатнулась.

– Ваш голос… ваши черты, – проговорила она, – полковник, ваше лицо припоминается мне как сквозь туман.

– Туман от пушечного дыма… Вы забыли утро десятого августа?

– Десятого августа? Так это вы – тот раненый австрийский офицер? – воскликнула Екатерина.

– Да, это был я, граф Нейпперг, которого вы спасли… и который сохранил к вам вечную признательность. Дайте мне обнять вас, обнять ту, которой я обязан жизнью!

Нейпперг протянул руки, чтобы привлечь к себе Екатерину, но она отступила.

– Благодарю вас, полковник, за добрую память обо мне, – быстро заговорила она. – То, что я сделала для вас десятого августа, было сделано из человеколюбия. За вами гнались, вы были безоружны да еще ранены; я взяла вас под свою защиту, не заботясь о том, под чьим знаменем вы были ранены и почему спасались бегством. Сегодня я встречаю вас в мундире врагов моего народа, начальником солдат, которые нападают на мою родину, и не хочу больше вспоминать о том, что было в Париже. Мои друзья, солдаты моего полка, мой муж, вот этот славный парень – ваш пленник, все патриоты могли бы упрекнуть меня за то, что я спасла жизнь аристократа, австрийца, полковника, расстреливающего людей, которые сдаются ему. Граф, не говорите мне больше про десятое августа! Я и знать не хочу, что спасла врага, подобного вам!

Нейпперг молчал; энергичная речь Екатерины страшно взволновала его.