Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

улетят. И прекратятся и это хлопанье крыльев, и воркованье, к которым я так привык и которые каждое утро так мягко выводят меня из сна. Я привыкну к чему-нибудь новому, стану сосредоточиваться на этом новом, придавать и ему совершенно бессмысленное значение, а в один прекрасный день я замечу, соединяя разные вещи по ассоциации: это было, когда вяхири обучали птенцов летать. Или как, например, сегодня: это было в тот день, когда неожиданно появилась госпожа Букар и сообщила, что мы отплываем на «Рыцаре» в следующий четверг.

Ее первой фразой была похвала:

— А вы ничего здесь не изменили!

Она переходила в гостиной от одного предмета к другому. Остановившись у круглого столика из грушевого дерева, инкрустированного бронзой и с множеством ящичков, она сказала:

— Ручаюсь, что вы не знаете, откуда здесь этот столик!

Она смотрела на меня в полном восторге от моего неведения.

— Он из кают-компании Сюркуфа на корабле «Кент». Сюркуф его подарил на память Франсуа второму. Уверена, что вы ничего не знаете об окружающих вас вещах. Надо будет вам рассказать все эти подробности, которые мне известны от Франсуа второго и его жены.

Я придвинул ей кресло. Она взяла свой лорнет и, глядя вокруг, продолжала:

— Тридцать пять или даже сорок лет назад я обедала здесь каждую неделю. Жизнь тогда была довольно суровая, не то что теперь. И многие еще колебались, действовали неуверенно. Производство индиго что ни год налаживали по-новому и все-таки не могли добиться полного совершенства — лучшие намерения оказывались несбыточными. Я помню год, когда весь урожай кофе в Большой Гавани погиб до последнего зернышка. Кофе собрали после дождя и сложили еще невысохшим. Нам приходилось следить за всем и учиться на собственном опыте. Мы собирались в тесном кругу то у тех, то у этих. Две-три четы, по-настоящему симпатизировавшие друг другу. Часто кто-нибудь музицировал. Кажется мне, это было вчера. У Франсуа был чудесный голос, он пел… Да, да, вот это…

Отбивая такт морщинистой ручкой, она принялась напевать.

— Славное было времечко, молодой человек, — продолжала она. — Мы умели развлекаться, не напуская на себя важности.

Она вызывающе вытянула подбородок.

— Хватит, однако, сетовать, — сказала она, — что прошло, то прошло. Мы отплываем на «Рыцаре» в ближайший четверг. Обе каюты будут в нашем распоряжении. Молодежь, если надо, переночует в креслах на палубе. Я завернула к Изабелле и предупредила ее.

Она умолкла и погрузилась в задумчивость, на мгновение даже закрыла глаза, потом засмеялась тихонько:

— Хорошую шутку я сыграла с Антуаном. Он собирался съездить в Ферней, чтобы договориться насчет поездки с Этьеном Меле. А я доказала ему, что еще способна не только принять решение, но и прекрасно уладить дело. Вот повидалась с Этьеном. И я счастлива довести до сведения сына, что со мной необходимо считаться.

В ее взгляде блеснуло лукавство. Она поднялась и направилась к библиотеке. Толстый ковер заглушал звук наших шагов. На пороге она приостановилась.

— Именно здесь я в последний раз видела Франсуа второго, — сказала она. — Он сидел в том кресле и весь дрожал, у него была лихорадка. Он не строил себе никаких иллюзий. «Это конец, Эрмини», — печально вымолвил он. Я ему не поверила. Он был старше меня всего-то на двадцать лет, а я в те поры была полна сил. Это было в тысяча восемьсот восемнадцатом году. Болотная лихорадка в конце концов унесла его. Другому Франсуа тогда было около тридцати.

Она замолчала внезапно, вошла в комнату и опустилась в кресло.

— Ужасно вот так, в их собственном доме, воскрешать в своей памяти тех, кого уже нет на свете, — совсем тихо сказала она. — Другой Франсуа, перед тем, как исчезнуть, казалось, достиг своей главной жизненной цели. Он так и лучился радостью, может быть, даже счастьем… В какой-то момент я было подумала… Но, видимо, я ошибалась. Вот еще одна из тех тайн, которые так хотелось бы разгадать до того, как уйдешь в свою очередь. Это то самое знаменитое женское, любопытство, которое надо всегда учитывать, молодой человек. Из-за него-то мы и идем на то, что иные назвали бы компромиссом. Ну, поживем — увидим.

К ней вернулась ее обычная непосредственность, и она попросила меня позвать Рантанплана и Плясунью Розину. Смущенные и вместе с тем обмирающие от восторга, вошли они оба в библиотеку и, рассказав этой важной даме все новости о своих детях и внуках, с опущенными глазами выслушали ее одобрительный отзыв о содержании дома. Когда они удалились, госпожа Букар опять повернулась ко мне.

— Успели ли вы заняться одеждой Франсуа? — спросила она.

— Да как-то все не осмеливаюсь, сударыня. Однако имею намерение предложить ее тем, кто нуждается, и…

— А оставил ли он какие-нибудь бумаги, личные письма, словом, все то, что всегда остается от каждого, кто просто-напросто вышел пройтись?

— Не думаю. В его комнате есть бюро с ящиками, но мне говорили, что он никогда им не пользовался, проводя большей частью время в библиотеке или в гостиной первого этажа. Ключи от бюро, что стоит в его комнате, у Рантанплана, но скоро я наконец соберусь сделать опись. Тут я нашел одни деловые бумаги. Гражданский комиссар и нотариус, проводившие предварительное расследование, оставили все, как было. Они ничего мне не сообщили. Их целью было найти завещание, но Франсуа, как вы знаете, умер без оного. И лишь тот факт, что я оказался единственным родственником маврикийских Керюбеков, сделал меня их наследником.

Госпожа Букар какое-то время сидела, не двигаясь и положив руки на подлокотники кресла. Взгляд ее был устремлен на угловой диван и на большой застекленный шкаф, занимающий всю стену комнаты и уставленный книгами в дорогих переплетах.

— Это богатый дом, Никола, — сказала она. — Он очень богатый, и это, быть может, кое-что объясняет…

Ее пальцы тихонько поглаживали подлокотники, неторопливо скользя по ним туда и обратно. Взглянув на меня, она улыбнулась.

— Никола, я старая балаболка. Но послушайтесь-ка меня. Приведите в порядок дела Франсуа. Расчистите все. Вы приняли факел, идите смело вперед, в этом и состоит ваш долг перед вашими близкими, которых уже нет. Вдохните новую жизнь в это жилище.

Я не хочу приписывать ей заранее обдуманный