Дог-бой - Ева Хорнунг

Ромочка тоже зарылся носом в перья и наслаждался птичьим запахом, хотя запах смерти для него по-прежнему оставался новым. Убитая птица была еще теплой. Ромочка перебирал пальцами пышный плюмаж. Перья были длинные, с него высотой, и толще, чем целая груда одежды. Не обращая внимания на рык Золотистой, он дернул птицу за крыло, переворачивая ее на бок. Какая же она тяжелая! Настоящая еда. Как они, интересно, приволокли ее домой? Потом на глаза ему попался хвост. На каждом пере блестели кружки, похожие на глаза. Они переливались, как весенние лужицы в сумерках. Как будто ему подмигивала сама весна. Тявкнув от радости, Ромочка перекатил птицу на спину и присел на корточки над пучком перьев. Сейчас все наедятся досыта — а перья он потом заберет себе.

Собаки извивались, виляли хвостами, прядали ушами. Потом Черный, Ромочка, Золотистая и Мамочка начали ощипывать добычу. Они изо всех сил дергали за перья, кашляли, задыхались, очищали глотки языком и лапами и снова тянули. Ромочка набрал перьев в обе руки и дернул. Остальные впились в ноги и крылья по бокам. Очень скоро они разорвали птицу на части. В морды им ударил резкий запах мяса и внутренностей. Припав к земле и прижав уши, они подползали к добыче, слушая рычание Мамочки и Черного.

Ромочка отпихивал братьев и сестер, хватая их за морды. Он отыскивал самые лакомые кусочки. Ромочка немного разочаровался, поняв, что их добыча — самец. Самки гораздо вкуснее: если порыться во внутренностях, можно найти рядок желтков без скорлупы — любимое Ромочкино лакомство. Он погрузил обе руки по локти в остывающие внутренности, отыскивая в скользких и липких кишках второй желудок, сердце и печень. Если морда брата или сестры оказывалась слишком близко, он отгонял нахалов рычанием. Вот он нащупал упругое, скользкое сердце и сильно дернул. Только с третьего раза ему удалось вырвать сердце. Ромочка поспешно сунул его в рот; такое большое, что не сразу удалось его раскусить. Он жевал его, тихо рыча, а руки не бездействовали: он продолжал рыться во внутренностях, ища печень. Рядом с ним жадно ела Белая.

Ромочка нащупал сочный тугой шарик второго желудка и быстро сунул его за пазуху. Самое главное — найти печень раньше остальных! Ромочка выставил локти в стороны. Наконец, он нащупал то, что искал: печень. Доставать ее надо осторожно, чтобы не раздавить желчный пузырь. Тогда еда станет горькой, несъедобной.

Довольный, он сел. Ощупал печень пальцами, нашел желчный пузырь, осторожно откусил его и выплюнул на пол. Потом сунул за пазуху печень и продолжил жевать сердце, помогая себе руками. Проглотив сердце, достал из-за пазухи второй желудок, раскусил его пополам, вытряхнул на пол песок и остатки непереваренной пищи и впился зубами в нежное мясо и резиновую оболочку. Он жевал, время от времени сплевывая попавший в рот песок или перо. Теперь он не рычал, а скорее, тихо гудел.

За едой он следил за остальными. Собаки расположились вокруг истерзанной большой птицы, как лепестки огромного цветка. Каждая лежала на брюхе, придерживая лапами самые лакомые кусочки. Время от времени кто-нибудь подползал ближе, хотя старшие угрожающе рычали, и, нерешительно тычась в птицу носами, отыскивал кусочки повкуснее. Мамочка, которая, как всегда, сидела рядом с Ромочкой, злобно кусала всех, кто дрался или слишком быстро пожирал свою долю. Мамочка всегда ревностно следила за тем, чтобы Ромочку не обижали. Его доля была неприкосновенной, а самое вкусное он спрятал под одеждой. На долю Черного тоже никто не покушался. Никто не смел даже посмотреть в его сторону или прижать кусочек его доли робкой или уверенной лапой.

Потом все разбрелись по логову, разлеглись по углам и принялись наслаждаться остатками. Ромочка подтащил красивые перья к своему тайнику в дальнем углу логова и начал раскладывать их то так, то сяк. К нему подбежала Золотистая. Она несла в зубах переливающуюся синюю голову. Золотистая легла рядом с Ромочкой и принялась грызть клюв и мелкие косточки. Когда она нечаянно сломала арку, которую Ромочка построил из перьев, он злобно прогнал ее. Увидев, что она жует красивый хохолок птицы, он погнался за ней, обхватил рукой за шею и сунул пальцы прямо ей в пасть. Золотистая огрызнулась: ей не хотелось отдавать смешную добычу. Ромочка долго рычал на нее и не отставал, пока Золотистая не выплюнула хохолок и не уступила ему. Он оторвал испачканный хохолок от головы, а саму голову швырнул Золотистой.

Вернувшись в свой укромный уголок, он робко ощупал красивую корону из перьев. Маленький пучок походил на переливчатый веер. Хохолок Ромочка спрятал в свой тайник. Там уже скопились клювы, когти, крышки от бутылок и другие сокровища. Ромочка и сам толком не понимал, почему прячет их. Он был уверен, что ни одна собака его сокровищами не заинтересуется.

Сидя на целой груде длинных перьев, он наблюдал за стаей. Собаки лежали поодаль от его гнездышка, устланного перьями. Все они были заняты делом: кто грыз кость, кто дожевывал остатки мяса, зажав добычу лапами. Ромочка попробовал собрать целую птицу из обглоданных костей и перьев. Самые длинные перья он поставил стоймя, воткнув их основанием в землю, перья покороче вставил между обглоданными ребрами, а сам забрался внутрь. Он очень радовался своей выдумке.

Потом он набрал побольше мелких косточек и положил их в свое «жилище», сделав для своего чучела конечности и брюхо. Впереди, на место головы, он положил череп Коричневого. Потом достал из тайника хохолок. Как приятно было сидеть внутри обглоданной птицы и смотреть на логово! Ромочка казался себе огромным зверем, который всех охраняет. Игра занимала его несколько дней.

Лето перешло в золотую осень. Новых щенков Мамочка не родила. Ударили первые морозы, но Ромочка по-прежнему выходил на охоту вместе с остальными. Он давно забыл долгие ночи, когда приходилось лежать в подвале. Но новая зима отличалась от прошлой. Ромочка сильно мерз. Укладываясь спать, он грелся о теплый собачий мех и все равно дрожал, если выбирался из логова на охоту. Он понял, какая ценная вещь теплая одежда. Ромочка очень ценил те редкие разы, когда ему удавалось полакомиться горячим. Однажды ночью, беспокойно ворочаясь в гнездышке, он потянулся к Мамочке, ощупал ее брюхо — и проснулся.

Первая зима без молока.

После сильного снегопада бомжи у метро исчезли. Вскоре Ромочка догадался: они и некоторые собаки зашли за раскачивающиеся двери и стоят в тепле, на ступеньках. А многие спустились еще ниже, в подземный переход. Всякий раз, как открывались двери, на него веяло теплом. Его так и тянуло погреться в теплых подземных коридорах и галереях.

Самого метро он не опасался. Он смутно помнил, как, держа мать за руку, садился в шумный поезд. Боялся он другого: что его схватят милиционеры. Поэтому он медлил у входа, радуясь теплу, которое ползло к нему, но исчезало, не успев его согреть. Из осторожности он долго не решался войти на эту другую запретную территорию людей.

Однажды Ромочка нашел рядом со складом двух мертвых детей. В их целлофановых пакетах чернели остатки клея, а рядом валялись баллоны, но еды у них не было. В другой раз он отыскал рядом с мусорным контейнером замерзшего человеческого младенца, завернутого в газету. Он их не тронул, сказав себе:

— Мамочка их не ест, и я не буду.

Младенца он развернул и оставил другим собакам. На следующий день все трупы покрыл снег.

Было так холодно, что на улице Ромочке все время приходилось двигаться. Если он садился, Мамочка или остальные тыкались в него или щекотали носами, пока он не вставал. Они тоже понимали, что ему нельзя долго стоять или сидеть на одном месте. Лицо он замотал тряпками, на голову надел две шерстяные шапки, но холод все равно заползал в нос и уши. Одежды на свалке было сколько угодно, но согревался Ромочка только в гнездышке, лежа в теплой груде собак — да и то если удавалось насытиться. Голые руки сразу покрывались цыпками и болели от холода. Ромочка старался не вынимать ладони из рукавов или грел их под мышками. Однажды он так задубел от холода, что не осталось сил идти дальше. Белая и Серый, беспокоясь, трусили за ним, наблюдая, как он все чаще спотыкается. Добравшись до метро, Ромочка толкнул тяжелую дверь и зашел внутрь, в тепло. Сердце у него бешено колотилось.

Он огляделся; с обеих сторон его охраняли его собаки. Никто как будто не обратил на него особого внимания. Бомжи сидели, прислонясь к стене с одной стороны лестницы, ведущей в подземный переход. Кто-то попрошайничал, кто-то спал. Домашние люди входили и выходили, они потоками текли вверх и вниз по лестнице, обходя его, обтекая со всех сторон. Выходя в город, люди заматывались шарфами и надевали перчатки, а спускаясь, разматывали шарфы и снимали перчатки, но все они одинаково не обращали на него внимания. Работница метро, сидевшая в застекленной кабинке, старательно отводила от него глаза.