Избранное - Вильям Хайнесен

Мужчины затянули припев к старому танцу моряков:

Уходим снова в дальний путь,домой вернемся отдохнуть.

Ивар и Фредерик шли молча, Фредерик опирался на руку Ивара. Он против обыкновения выпил лишнего и нетвердо держался на ногах. Приближаясь к кладбищу, Ивар прибавил шагу, надеясь, что Фредерик хоть на этот раз не зайдет туда. У Фредерика была привычка прощаться с могилой своих родителей каждый раз, когда он уходил в море, и почему-то повелось, что Ивар всегда составлял ему компанию. Так произошло и сейчас, помешать этому было невозможно. Дорога шла мимо кладбища, Фредерик остановился у калитки и обнажил голову. Затем, как-то странно и жалко сгорбившись, открыл калитку.

Они прошли друг за другом по длинной аллее, вдыхая печальный кладбищенский запах увядших цветов. Ивар терпеть не мог этот запах.

Могила родителей Фредерика с маленьким, обросшим мохом памятником заросла травой. Фредерик наклонился и прошептал несколько фраз, из которых Ивар уловил только слова «вечный покой». С этим было покончено, и они поспешили к выходу. Деревья вдоль дороги выступали из тумана одно за другим, словно часовые, обязанные засвидетельствовать, что Фредерик выполнил свой долг. Только закрыв калитку, Фредерик выпрямил спину и снова стал самим собой.

На верхней палубе «Мануэлы» столпились моряки, несколько человек как будто бы стояли на коленях, Ивар и Фредерик ясно различили голос Оппермана:

— О нет, это безнадежно, он совсем умер!

— Что за черт? — прошептал Ивар.

— Обезьянка! — выкрикнул Фредерик и помчался вперед.

Он угадал. Мертвая обезьянка лежала, скрючившись, на палубе.

И тут произошло нечто необычное. Фредерик разразился грязной, забористой руганью, никто и не подозревал, что он способен произносить такие слова. Он схватил застывший трупик, размахивал им, как дубинкой, и обвинял кока в том, что тот отравил обезьянку.

— Ты ее терпеть не мог, Элисер, вот в чем дело, потому что ты сукин сын, хоть и прикидываешься добрым христианином! Ты накормил ее крысиным ядом или еще какой-нибудь дрянью. Ты мне завидовал, а ведь она приносила счастье всему экипажу.

Никто ему не возражал. Все были потрясены припадком бешенства у обычно миролюбивого старшины, надо подождать, пока он пройдет. Всем было жаль обезьянку, все ее любили. Кок наклонил голову и глубоко вздохнул. Он не давал зверьку ничего вредного, и Фредерик это поймет, когда они спокойно побеседуют вдвоем.

Поток ругательств Фредерика прекратился из-за отсутствия возражений. Тогда Опперман проговорил громко и отчетливо как бы от имени всех собравшихся:

— Ты купить новую обезьянку, Фредерик, я платить.

Раздалось фырканье, подавленные смешки, и это снова вызвало гнев Фредерика. Повернувшись к Опперману, он прошипел:

— Не все в жизни можно купить за деньги, мистер Опперман!

Опперман улыбнулся, хотел что-то возразить, но Фредерик его опередил. Слова вылетали у него изо рта, словно камни из пращи:

— Заткни глотку, грязный пес, паршивый иностранец, мерзавец, бабник! Слышишь, что я говорю, хам ты эдакий. Убирайся отсюда, тебе не место на судне среди честных людей!

Поднялся ужасный, оскорбительный хохот. Ивар покосился на Оппермана и с изумлением увидел, что и он смеется. Он ничуть не был обижен. А если кто и обижен, причем до глубины души, так это Фредерик. Он издал звук, похожий на рыдание, и стал пробиваться через толпу, держа обезьянку под мышкой. Те, к кому он приближался, переставали смеяться, и приступ хохота постепенно утих.

— Какой ужасный гнев! — сказал Опперман. — Жаль Фредерик, бедный Фредерик, потерял любимец!

Впервые в жизни Ивар почувствовал нечто вроде восхищения Опперманом. Любой другой на его месте неизбежно стал бы объектом насмешек. Он бы вспылил, поступил опрометчиво. А Опперман — нет. Маленький, расфранченный, как клоун, он стоял среди моряков и выражал сердечное соболезнование человеку, который только что так безжалостно его обругал.

Вскоре «Мануэла» отчалила от берега.

12

Осенняя туманная ночь.

Енс Фердинанд очнулся от своего глубокого похмелья и с глухим отчаянием осознал, что настал час возмездия. Ведь он, как мальчик в сказке, отважился открыть дверь в запретную комнату замка, где хранятся священные сокровища забвения.

Старая история, но к ней невозможно притерпеться. Она всякий раз кошмарно нова. Возможности страдания неисчерпаемы, демоны возмездия готовы к действиям, и их изобретательность безгранична, при всей своей низости они достойны восхищения. Они перевертывают вверх ногами все и вся, вносят полнейшую путаницу в восприятие времени и пространства. Они расщепляют сознание, ты более не один человек, а два или даже больше, у тебя восемь глаз, как у паука.

Только ты чуть-чуть задремал, демоны тут как тут. И все же это лучше, чем явь, иглой впивающаяся в затылок.

Он лежит в своей постели, он узнает это по привычному скрипу пружин. Но одновременно он лежит в страшном склепе, а вокруг него слышен шум находящихся в нетерпеливом движении войск… на море, на суше, в воздухе, как говорит Черчилль.

Если бы только собрать свои руки и ноги, пока их не растоптали миллионы чужих ног!.. Если бы собрать себя самого в единое целое!

Но на твоей голове рука. Чья рука? И вдруг — далекая, но теплая улыбка Ливы, и грустный, молодой, наивный и добрый голос… «Я не сержусь на тебя. Иисус Христос да хранит тебя, мой бедный друг!»

Значит, жизнь улыбается тебе! Все, все я отдам за эту улыбку… Вот мое изуродованное сердце, бери его, жарь его на сковородке, ешь его во имя господа бога, аминь!..

И самое, самое страшное: чьи-то руки хватают ее, бросают наземь, звучит грубый, животный смех, он вскакивает и в ужасе видит, что сама Смерть вцепилась в горло Ливы. Он просыпается от своего крика и ощущает, как явь иглой впивается ему в мозг.

Часть вторая

1

Ветреной лунной ночью в конце сентября большой траулер Саломона Ольсена «Магнус Хейнасон» вошел в залив с приспущенным флагом. Когда он находился уже в пределах слышимости, с него крикнули на причал, чтобы послали в больницу за санитарной машиной. Белая санитарная машина прибыла, когда судно причаливало. Из нее вынесли двое носилок. На одних внесли в машину раненого, и она тут же сорвалась с места, когда на берег медленно вынесли вторые носилки, собравшиеся на пристани жители и моряки обнажили головы. Носилки поставили в один из складов в ожидании возвращения санитарной машины.

На носилках лежал молодой шкипер «Мануэлы» Ивар Бергхаммер. Экипаж сошел на берег, и моряки молча окружили носилки. Они говорили тихо, как бы боясь разбудить мертвого. «Магнус Хейнасон» в восемнадцати милях к юго-западу от острова обнаружил спасательную шлюпку «Мануэлы» с шестью уцелевшими. Все они были сильно изнурены после двух суток блуждания по морю в шлюпке, один семнадцатилетний парень из Саннефьорда ранен пулей в плечо. Шкипер был убит на борту «Мануэлы», всю грудь ему изрешетила пулеметная очередь. Воздушная атака началась утром, судно не бомбили — оно загорелось от выстрелов.

У Фредерика рука на перевязи, но рана не опасная, небольшая. Поуль Стрём, капитан траулера, промыл и перевязал ее.

Санитарная машина вернулась, носилки с трупом Ивара подняли, внесли в машину, и она исчезла в ночи. Вскоре траулер отчалил, он торопился, он шел из Исландии в Шотландию с драгоценным грузом рыбы и не должен был нигде останавливаться.

Из пяти потерпевших кораблекрушение на «Мануэле» только один — Сильвериус — был женат. Остальные — холостые парни, трое из них жили в других поселках. Сильвериус пригласил их к себе чем-нибудь согреться. Он стоял рядом с женой, за ней сразу же послали. Бледная как полотно от волнения, она крепко держала его за руку. Остальные отвернулись. Потом трое парней пошли за Сильвериусом и его женой, но Фредерик никак не мог успокоиться, ему хотелось побыть одному. Он остался на продуваемой ветром пристани. Окна в пакгаузе Саломона Ольсена по другую сторону залива сверкали в лунном свете, и тени больших туч быстро плыли над горами. Было начало третьего.

Фредерик не знал, что ему делать. Нужно сообщить Опперману и на хутор Кванхус о несчастье. Ужасно будить людей ночью ради такой дурной вести. Но он был хуторянам самым близким человеком и обещал товарищам это вделать. Придется перенести и это, как и многое другое. Но он хотел оттянуть предстоящее, насколько возможно, хотя бы до пяти часов. Тогда будет уже утро. Прийти во мраке ночи и разбудить людей такой страшной вестью — это похоже на убийство.

Фредерик решил провести несколько часов один. Пройтись, чтобы хоть немного размять онемевшие ноги. Можно пойти на кладбище. Самое подходящее место для него сейчас. А потом он пойдет в больницу, справится о Хендрике, раненом моряке из Саннефьорда, узнает о похоронах Ивара. Труп пока был в морге больницы.