Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вон из этой трубы дымок время от времени идет: тут у них какой-то очажок, – шепотом объяснял Игорю капитан, крадучись ступая по протоптанной между трубами тропке. – А говорили с ними вон через эту трубу – тут у них дежурство налажено, что ли. Вода у них там, видать, есть. А вот как без солнышка-то?
После того, как милиционер вернулся от подземного храма, оставив там по его просьбе своего спутника, Владимир достал из машины раскладной стол и стульчики, предложил стражу порядка присесть. Достали привезенный с собой термос. Несмотря на длинные дни, ветер был совершенно не по-летнему подстегивающим. По небу неслись обрывки туч вперемешку с лохмотьями сизых облаков. Вымахавшая трава струилась тоскливыми волнами под болезненным дыханием ветра.
Прошел час-другой. Беседующие за столом время от времени поглядывали на сидящего в сотне метров от них Игоря. Тот не менял позы, словно сосредоточившийся на молитве.
– Пора бы вам уже отчаливать. Я скоро устраиваться на ночевку буду, мы по утрам сменяемся, – сказал капитан, глядя на собирающееся нырнуть за верхушки леса солнце, раскрасневшееся к закату, словно устыдившееся всего, что повидало за день. – Утром новый пастух к ним приедет.
– Да, был пастырь – стал пастух… – задумчиво произнес Антон.
– Палатка у меня с входами с двух сторон, – показал старую брезентовую палатку страж порядка, доставая ее из машины и раскидывая по земле.
– Чтобы любовницу через второй вход в кусты спровадить, когда жена застукает?
– Нет, второй ход неумышленно появился, – усмехнулся милиционер. – Неделю назад на рыбалке лег подремать и, видимо, не до конца молнию на входе застегнул. На утре просыпаюсь, глаза открываю – на груди змеища огромная пригрелась натурально, клубком свернулась. Сон тут быстро прошел, смахнул я ее руками в ноги, она там как замечется! Я нож с пояса выхватил, располосовал палатку с другого конца и в прореху-то выскочил. Орал я тогда при подъеме – нет ли, не помню, но охрип, однако. А змеюка удрала, я даже не рассмотрел в палатке – может, это не гадюка, а уж был? А на прореху я потом дома вторую молнию пришил. Да, неудачная рыбалка была, еще и ворона сразу после этого спиннинг в реку утащила…
– Что, вынырнула и выхватила?
– Хуже! Пришел тогда в себя, взял спиннинг, иду по берегу и вижу: стая ворон толстенных какую-то падаль расклевывает. Увлеклись, каркают, меня не видят. Я подкрался, как закину сдуру-то блесну в самую стаю да подсеку! Одну и зацепил за лапу. Взлетела она, да как завопит, да как пошла рваться. У меня удилище в дугу, вот, думаю, совсем как щучища огромная на леске ходит, только по воздуху! Засмотрелся я на ее высший пилотаж, удовольствие от вываживания получаю, а стая-то в атаку пошла. Кружат вместе с этой «рыбиной» надо мной, перекаркиваются, пикируют чуть не на голову по очереди! Я отмахиваюсь одной рукой, подмотать леску не успеваю. Одна сзади спикировала, да прямо в ухо как прокричит какое-то ругательство воронье, я тут и спиннинг выпустил. Подхватить не успел – ворона его враз в реку затащила, а там теченьем леску придавило – она и откаркалась, потонула.
Владимир напрягся, вглядываясь в сторону Игоря. Тот склонился к трубе, рядом с которой сидел, и было похоже но то, что он разговаривает. Владимир встал, направился в сторону подземного храма.
Тишина летнего вечера еще чуть позванивала последними отголосками недавней самой смутно-радостной в году поры торжества жизни. Той поры, когда в первые майские ночи устоявшегося на земле тепла все невесть откуда взявшееся живое трепещет от восторга перед своей возможностью снова победить смерть, дав потомство, и перед рассветом торжество это разливается всюду грохочущим птичьим хором.
Сейчас же, в теплые дни первого летнего месяца, Песнь песней природы сменилась ровным одобрительным горячим дыханием Творца на творения его. Потрескивали кузнечики на тихо шуршащих травах, шумно колыхался воздух…
Подойдя неслышно к тому месту, где сидел Игорь, Владимир восторжествовал: действительно, шел разговор, его «Светлый» что-то говорил, и его, по крайней мере, слушали.
Владимир так же неслышно развернулся, мягкими прыжками домчался до машин.
– Антон! Камеру скорее в руки и залегай в траву, чтобы тебя не видно было.
Антон выхватил их дорожной сумки видеокамеру, прикрепил блок питания. Взял из сумки зеленый плед, которым можно укрыться вместе с камерой для защиты от комаров и маскировки. И направился к противоположному заросшему кустами ивы склону оврага, взглянув на вечереющее небо. На небе, плеснув на замершую стену облаков брызги теплой оранжевой краски, еще горел последние минуты в узкой полоске между горизонтом и облаками солнечный диск, словно зрачок огненноглазого бога.
Владимир снова вернулся, мягко ступая, к тому месту, где сидел Игорь. До его слуха донеслось:
– …И пришел к вратам царства небесного убогий пьяница, не нашедший на земле никакого таланта своего, погубивший и семью свою, и себя. И спросил Господа святой Петр: разве достоин пришедший сей пройти в двери рая?
Но сказал Господь: пусть пройдет и займет место там, где радуются, глядя с небес на землю на плоды трудов своих, самые талантливые мастера и лучшие семьянины.
Но Господи, почему? – воскликнул святой Петр.
Этот человек – самый лучший из мастеров и лучший из воспитателей для детей своих, просто он не захотел познать этого, – так отвечал Господь.
Но Господи, он достоин наказания, а не награды! – усомнился Петр.
А это и будет для него вечным наказанием, – сказал Господь…
***
Тот человек, с которым первым начал говорить Игорь, всю жизнь нес в себе неосознаваемое желание жить, убежав от жизни. Сергей, как звали его и добрую половину его одноклассников, вырос в окружении сумрачных людей, более всего боявшихся притязаний на какую-то исключительность. Собственно, в рабочей слободе, где он провел школьные годы, в то советское время дети никогда не задумывались о будущем – оно было простым и гарантированным: родители все равно устроят на комбинат, где работают все здесь живущие. Комбинат даст хорошую зарплату, квартиру – думать ни о чем не надо.
Но странное дело – именно эта всеобщая успокоенность и заставляла людей сторониться реальной жизни. Большинство из тысячи учеников в их школе ходили на учебу совершенно безо всякого стремления чего-то достичь в ней, многие – просто чтобы развлечься, издеваясь над учителями. С вечера пятницы до утра понедельника рабочий поселок с головой прятался от реальности
