Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

Из двух машин повыскакивали, выстрелив дверцами, вооружённые пятнистые люди в чёрных масках-чулках с узкими прорезями для глаз.

Авангард новых хозяев?

– Обокрали наро-о-о-д, опять обокрали! – белоусый краснолицый старик с хрустом топтал осколки витрины.

– Подвинься-ка, зашибём! – проорал потный широкоскулый мужик, оттолкнул плечом Соснина, который зазевался на заваленной фаршем площади перед собором Святого Петра, ухватил с сообщником очередной телевизор; оскальзываясь в мясной массе, опасливо поглядывая на пятнистых молодцов, – в ожидании команды те выстроились снаружи, не пресекали грабёж – торопливо потащили добычу, оставался ещё один…

Раскат грома, вспышка, свет гаснет.

Часы бьют девять раз.

Дорн сверяет по своим: отстают. Сейчас семь минут десятого… Итак, дамы и господа, все участники драмы на месте. Один – или одна из нас – убийца. Давайте разбираться.

Тригорин с натужной весёлостью: любопытно. Это может мне пригодиться. Я как раз пишу криминальную повесть… таких произведений, пожалуй, ещё не бывало. Столько мучился, и всё никак не выходило: психология преступника неубедительна, энергия расследования вялая.

Аркадина: криминальная повесть? В самом деле? Ты не говорил мне. Это оригинально и ново для русской литературы…

Удар в плечо. – Оглох? Прочь с дороги… тащили напольный телевизор.

Дорн задумчиво: как же приступиться-то? Кстати говоря, Константин Гаврилович жаловался… шум, треск, картинка дёрнулась, уплыла в лиловый туман, вернулась, опять уплыла… вы что же, считали его до такой уж степени бездарным?

Соснин припустил к далёкому одиноко светившемуся экрану.

Тригорин: бездарным? Совсем напротив. Он был бесконечно талантлив. Теперь могу признаться, что я очень завидовал его дару. Как красиво, мощно звучала его фраза. Там было и тихое мерцание звёзд, и далёкие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе. Так и видишь летнюю ночь, вдыхаешь её аромат, ощущаешь прохладу. А я напишу про какое-нибудь пошлое бутылочное горлышко, блестящее под луной, – и всё, воображение иссякает.

Вспышка, свет гаснет.

С горячим дыханием, сопя, отбросив Соснина на лесистый склон между Римини и Сан-Марино, выволокли последний самсунговский телевизор.

– Посторонний, освободите помещение, освободите помещение! – закричали, завидев замешкавшегося Соснина, невесть откуда набежавшие манекены в отутюженных небесно-синих комбинезонах, – освободите помещение!

И – вслед за ними, синими комбинезонами, – возникли из-за пятнистых охранников в чёрных масках, застывших у дверей, мойщики со шлангами; подъехал пикапчик с витринным стеклом.

В подсобке взвыл, мерно загудел какой-то оптимистический агрегат.

– Включаю питание, включаю питание, – пробно засветились стада на пастбищах, заблестели ножи забойного цеха.

И телевизоры новейшего поколения волшебно засияли-заблестели на стеллажах, с радостной озабоченностью промчался знакомый продавец с биркой «Сон»-«Сони».

– Проверка сигнализации! Проверка сигнализации! – оповестил с небес уверенный баритон, музыкально зарыдала сирена.

У пагоды, выросшей на несколько ярусов загнутых кверху зелёных, жёлтых и малиновых крыш, раскладывали татами.

Из микроавтобуса «Тойота» манекены в синих комбинезонах вытащили… и, ведомые миниатюрным японцем – очки в золотой оправе, бледно-полосатый костюмчик – аккуратненько внесли в магазин, установили скульптурную эмблему компании: «Фавн, лакомящийся трепангами, у телевизора»; на пробно воссиявших экранах, как на прогоне, уже синхронно взлетали Нижинские в белых трико, от них беспомощно отшатывались толстые Ромолы, лощёные Дягилевы…

Эпизод 8

Соснин потерянно шагнул в широкий проём, в него две жёлтых каски вставляли новую зеркальную дверь. Дверь торопливо блеснула далёкими кипарисами, проткнувшими лиственное кипение, и опустилась ночь, послышался шум прибоя, женский смех, у ног, фосфоресцируя, ударила и зашипела волна, он, отгоняя тоскливую грёзу, отскочил, беспомощно оглянулся, увидел тёмную арку Новой Голландии, в глубине которой зарозовело небо. Закат выцветал? Или заря занималась? Глотнул сырой воздух, ещё глотнул. Изгибаясь по дуге, тускло мерцал забор, мокрые доски, словно бесконечные клавиши… может быть, всё к лучшему? Погасли экраны, не пора ли собраться с мыслями? Как непривычно, как славно! – свежий и плотный, начинённый запахами, с примесью дымка и бензинных паров воздух, и дождь, и ветер в лицо, кружение листьев… осень? Сколько промаялся в светившемся кондиционированном раю? Приживался в сияющих мельканиях, казалось, защищавших его, и вот, лишился защиты – лишился обретённого было персонального пространства, стоячего времени; успел с ним свыкнуться, и чего теперь, если пойдут часы, ждать? Удастся ли, собираясь с мыслями, избавиться от тревожных предчувствий, овладевавших им? Видения донимали, давали мощный жизненный импульс, хотя для внутренней активизации, явно не хватало новой отваги, нового изворотливого ума – присматриваясь, принюхиваясь к новому времени, так и не уловил чего-то существенного, не понимал даже куда податься теперь, как выбраться из нагромождения нелепостей, в которое угодил. Темноту изредка разрывали лучи фар, высвечивалась на миг кривая, присыпанная щебнем обочина; не попалось ни одной встречной фигуры, сумка оттягивала плечо, а оглянулся опять, так обнаружил, что сверкавший огнями «Большой Ларёк», где по-хозяйски обосновывался «Сон»-«Сони» и откуда только что вытолкали на улицу, исчез, словно провалился сквозь землю. Пошёл на анилиновую, как на открытке, вязь неона вдали, когда различил надпись «евроремонт», реклама вздрогнула, погасла…

Светились в ночи лишь постеры, прельщали дивными девичьими губами, глазами; соблазнительнейшие плоские маяки.

Моросил тёплый дождик.

Посвистывал ветер.

Мерцал забор.

Вытолкали на улицу?

Куда там! – не стало и машин со слепящими фарами, не стало обочины и хоть какого-то подобия дороги, обещавшей связь между пунктами «А» и «Б», он чувствовал, как путь его выгибался, чуть ли не на ощупь шёл сквозь таинственно разраставшиеся руины: руинные россыпи, хаотично разрастаясь, будто б и не захватывали новых пространств, он будто бы кружил на месте, одолевая подвижные кучи камней, завалы панелей, старательно следуя за изгибами забора – забор ориентировал, услужливо вёл? Вписываясь в изменчивый искусственный рельеф местности, лепились заколоченные ларьки. Над одним горела лампочка, в жиденьком свете Соснин различил число: «24».

Из заколоченного, как думал, ларька вышли, огрев Соснина железной дверью, двое, толстый и тощий, с битком набитыми клетчатыми баулами.

– Кризис спровоцирован, несомненно.

– Да, гэбисты с демократами спелись. Играют крайнее отчаяние, дурят отставками шестёрок, шито-крыто награбленные денежки уводят в офшоры, а нам лапшу навешивают на уши: жизнь продолжается, жизнь продолжается.

– Унгуров, говорят, и уводить за море капиталы не стал. Здесь с набитыми карманами выплыл, гордо, без маскировки.

– Не только победно выплыл, но и свой торгово-развлекательный центр обещает отгрохать, да такой, чтобы «Большой Ларёк» со своим перекрытием над руинами от зависти лопнул – с часовней и фитнесами, паркингами, вертолётной площадкой.

– Конкуренты утонули, а он, выплывая с праведной миной, ещё и издательский бизнес прибрал к рукам, строит в такое гиблое время глянцевую империю.

– У Марата на любой шторм припасены надувные плоты и пробковые жилеты… и когда делать денежки, если не в гиблое время?

– Бог в помощь ему! Не одним же евреям…

– Главных еврейских ворюг-олигархов заранее оповестили, чтобы долларовые активы успели взять и дать тягу. Заварушку с битьём стёкол для отвлечения подстроили, чтобы получить повод смыться.

– Плюнуть и растереть. Их и оповещать не надо было, сами всем заправляли, сами заварушку подстроили.

– Народ последние жалкие гроши истратил, у стариков – гробовые отняли, на муку с крупою заставили выложить, а воротилы жируют. Видали какие поместья под Малагой вымахали? Там-то жизнь продолжается!

– На Лазурном Берегу тоже!

– Нет, там берут готовые виллы, привозят наличность чемоданами и берут.

– Рубли монетаристы клятые обменяли на доллары и…

– Крах хвалёного монетаризма, окончательный крах! Когда-то люди чести стрелялись…

– У этих кишка тонка… нашпиговали зеленью кейсы и…

– Да, рублей не осталось, Каннибалов жаловался, его супруге зарплату выдали зонтиками.

– Ха-ха, привык к человечинке с кровью, зонтиками не прокормиться…